Женатый мужчина - Пирс Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я думаю, это будет приятно Элен, — сказал он, — что она тут, рядом.
— Конечно, — сказал Джон. — Конечно. Честно говоря, я был бы признателен, если б вы взяли на себя заботы о похоронах. Я должен мчаться. Выборы.
— Так вы все-таки баллотируетесь?
— Да. Думаю, что должен. Юстас кивнул.
— Что ж, вы правы. Жизнь продолжается. — Он произнес это тоном, который можно истолковать как угодно; Джон поднял на него глаза, но тесть, шаркая ногами, уже удалялся к себе в спальню.
На станции в Норидже Джон купил в киоске все утренние газеты и по дороге в Лондон внимательно просмотрел их. Об убийстве ничего не было. С вокзала на Ливерпуль-стрит он позвонил Гордону. Через двадцать минут они встретились в холле отеля «Грейт-Истерн», и Джон рассказал своему другу о происшедшем. Было ясно — хотя об этом никогда не говорилось, — что Гордон не симпатизировал Клэр, поэтому он ограничился лишь лаконичным соболезнованием, и если при этом он пригнулся и потер руками лицо, то это было скорее из желания сосредоточиться, чем из сочувствия или от горя.
— Мне снимать свою кандидатуру? — спросил Джон.
— Не знаю. Дай подумать. — Он помедлил. — Ты уверен, что вне подозрений?
— Более или менее. Я ведь был в Суссексе.
— Свидетели надежные? — Да.
— В таком случае это — личная трагедия, что может принести несколько сочувствующих голосов.
— Слишком уж мерзко все это. Гордон согласно кивнул:
— Да уж. Для «Ньюс оф уорлд»[46] просто именины сердца.
— Может быть, это не попадет в прессу.
— Каким образом?
— На меня взялся поработать поверенный Джеррардов. Он явно пользуется влиянием.
— Кто это?
— Питер Крэкстон.
Гордон расхохотался:
— Да. Только он работает еще на несколько газет.
— Так что ты все-таки думаешь? Снимать мне свою кандидатуру или нет?
— Думаю, что нет. Надо продолжать начатое. Плакаты отпечатаны. Разрекламировали встречи с тобой. Что скажут избиратели, если ты снимешь сейчас свою кандидатуру? Полный крах. Да. Я бы не отказывался. Ну случилось. Но это дело частное. Никого это не касается.
— Я ведь не очень в форме…
— Для человека, у которого третьего дня убили жену, ты держишься отлично, впрочем, я всегда знал, что под внешностью велеречивого адвоката скрывается не слабак. Поэтому-то и поддерживал тебя.
Из отеля «Грейт-Истерн» Джон помчался в Хакни, где сообщил своему представителю на выборах, что у него убили жену и он не хочет, чтобы это стало до выборов предметом гласности.
— Пусть голосуют за мою программу, — сказал он, — а не из сочувствия к трагедии в моей личной жизни.
В тот же вечер он выступил на митинге, где члены «Национального фронта»[47] буквально засыпали его каверзными вопросами. Паула заехала за ним и отвезла на своей «ланчии» к себе на Пэрвз-Мьюз.
В Холланд-Парк Джон выбрался только в среду, во второй половине дня, чтобы взять кое-какую одежду. В зеленоватом свете угасающего дня он вошел в дом и поспешно прошел наверх, в спальню, не глядя по сторонам, точно подгоняемый сонмом привидений. В спальне он остановился. Было непривычно тихо. Он шагнул к платяному шкафу взять чемодан, и в глаза бросилась гора одежды Клэр — юбка, две блузки, застиранное белье, скомканное вместе с колготками. Он достал чемодан, потом сел на кровать и разрыдался.
Теперь ему уже не хотелось сразу уходить из дома. Он спустился на кухню, включил отопление и приготовил себе чай. Ему захотелось есть. В хлебнице он нашел несколько ломтиков черствого хлеба, положил их в тостер. Масло в холодильнике чуть прогоркло, поэтому он намазал хлеб медом. Съел один ломтик и принялся было намазывать второй, но тут зазвонил телефон. Он взял трубку.
— Джон? — спросил женский голос. — Да.
Молчание.
— Мне надо видеть вас.
— Кто это?
— Мэри.
Он помедлил.
— Хорошо. Когда?
— Сейчас.
— Приезжайте. Я буду здесь.
Она положила трубку, и Джон тоже повесил трубку — телефонный аппарат висел у него на стене. Он взял было чашку с чаем и ломтик поджаренного хлеба, но тут постучали в дверь черного хода. Он открыл дверь, увидел Гая.
— Я шел мимо, — сказал он. — Смотрю — вы дома.
— Входите. Чай будете пить?
Гай вошел и уселся за стол, Джон долил в чайник кипятку и положил в тостер оставшиеся ломтики хлеба.
— Примите мои соболезнования, — сказал Гай.
— Элен вам рассказала?
— Вообще-то — отец. Он вдруг позвонил. Я сразу понял, что стряслось нечто грандиозное. Он ведь обычно не пользуется телефоном.
Джон подошел к столу и налил шурину чаю.
— Кто это сделал? Убийц нашли? — спросил Гай. Джон передернул плечами:
— Грабители, должно быть…
— Слишком мудрено для грабителей, не кажется? — Вот и я так подумал.
— А что Мэри? Она, наверное, совсем рехнулась?
— Она будет здесь с минуты на минуту.
— Вот уж кому дробовик по руке, а? Джон покачал головой.
— Coup de grâce[48] был сделан из револьвера. Не могу представить себе Мэри в этой роли… Мэри с револьвером?!
— Действительно.
Джон поглядел на него, так похожего лицом на Клэр.
— Мы были не настолько уж несчастливы, как может показаться.
— Знаю, — сказал Гай. — Догадываюсь, брак — штука нелегкая.
Хотя Гай произнес это «догадываюсь» с американским выговором и одет был в свои неизменные застиранные джинсы, он не раздражал сейчас Джона, даже наоборот — Джон чувствовал к нему необычайную симпатию.
— Единственно, о чем я сожалею во всей этой истории… — сказал он, — ну то есть я, конечно, сожалею, что вообще так случилось… что во многом я сам виноват. Вы знаете, я сам изменял Клэр, и вроде бы я не должен был расстраиваться из-за ее неверности… Не должен был расстраиваться из-за того, что это Генри: я хорошо знал его натуру, да он и не корчил из себя сверхпорядочного, — а я расстроился. Но самое ужасное во всем этом, что их убили вместе; Элен теперь уверена, что Клэр в аду.
— Нет, — сказал Гай, — благодаря этим сказкам с крестом, начертанным кровью, она так не думает.
— Это не сказки, это правда, — сказал Джон.
— А я решил, вы это выдумали.
— Возможно, это и не был крест. Полиция предполагает, что она пыталась написать чье-то имя…
— Ну, во всяком случае, для мамы это явилось утешением.
— Пусть верит, что это так.
— Я бы тоже хотел этому верить. Джон посмотрел на него с удивлением:
— Никогда не думал, что вы с Клэр серьезно относитесь к религии.
Гай передернул плечами:
— Все меняется. Она ведь ходила к мессе по воскресеньям, верно?
— Только после того, как родились дети… — Наверху раздался звонок в дверь. — Это, должно быть, Мэри.
— Мне уйти? — спросил Гай.
— Останьтесь, если можно.
Гай остался сидеть за кухонным столом, а Джон пошел открывать парадную дверь. Он потянул дверь на себя, и из тьмы выступила Мэри.
— Могли бы и сами сообщить мне, — сказала она, глядя в сторону.
— Недостало решимости.
— Можете себе представить, каково это было услышать от полицейского. Тот явно подозревал, что это сделала я.
— Ну, что вы.
Она повернулась, и он увидел по ее лицу, покрытому красными пятнами, и покрасневшим глазам, что она плакала.
— Извините, — сказал он. — Мне следовало прийти к вам.
Мэри шмыгнула носом:
— Не будем ссориться. Все и без того настолько гадко. — Она показала глазами на лестницу. — Может быть, поднимемся наверх?
— Идемте на кухню. Там Гай. Она все шмыгала носом.
— Гай? Ах да. Он не помешает. Самое отвратительное в такого рода вещах — это чужое любопытство. Мама ни на шаг не выходит из дому. Она боится, что я покончу с собой.
Она прошла на кухню, поздоровалась с Гаем, улыбнулась ему и присела рядом за кухонный стол.
— Хотите чаю? — предложил Джон.
— Нет. Виски.
— Я принесу, — сказал Гай и вышел. Джон стоял опершись о кухонную раковину.
— Вы знали, что у них роман? — спросил он. Она ответила коротким нервным смешком:
— Я знала, он ею интересовался. Я думала, главным образом — вам в пику. Ваше выдвижение в парламент раздражало его… — Она махнула рукой: что, мол, теперь говорить.
— А мне даже в голову не приходило.
— Я знала, он с кем-то встречается. Когда он говорил в понедельник, что был во Франкфурте или Джидде, я понимала, просто закатывался на выходные с какой-нибудь девкой. — Она заметила, как передернуло Джона. — Извините. Я не имею в виду Клэр. Скорее всего, это у нее вообще было в первый раз, ведь правда?
— Не знаю. Никогда не подумал бы, что она может мне изменить.
Мэри только рассмеялась — тем же нервным смешком.