Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

Потом нам рассказывали, как колонна машин «Мужества» переправлялась по понтонному мосту через Дунай на левый берег. Это было бегство, при котором для облегчения машин из них выбрасывали в реку все, что можно было выбросить, в том числе и наши чемоданы с личными вещами… Но происходившее на оборонительных рубежах наших войск несравнимо ни с какими критическими ситуациями. В дни, когда на фронте все уже ощущали конец войны, мысленно оглядывались на пройденные кровавые дороги и благодарили Бога и судьбу, что уберегли от смерти или тяжелых ранений, вдруг разверзлась, наполненная огнем, железом и оглушающим громом, бездна. Трудно было поверить, что можно уцелеть на этой густо дыбящейся в разрывах снарядов и мин земле, над которой, казалось, горело небо, заполненное воем немецких пикировщиков, падающих бомб, скрежетом и свистом летящих снарядов и мин. Докрасна раскалялись стволы сотен наших орудий и пулеметов, не утихал рев танковых лавин — немецких и советских. Окопы и траншеи, над которыми непроглядно клубился черно-сизый угар, угадывались по реву команд, матерщины, воплям раненых и гибнущих под гусеницами танков…

Прошло потрясение первых часов единоборства, и бои приняли затяжной характер, но не снижалась их ожесточенность. Грохочущие потоки вражеских машин не иссякли. На поле боя господствовали железо и свинец. Порой трудно было разобраться, что происходит впереди наших траншей и в их тылу, куда прорвались немецкие «тигры» и «пантеры». Огненная, ревущая сумятица глушила всех и ослепляла. «Катюши» давали залпы не только по врагу, но иногда и по своим войскам. Один из таких налетов я испытал на себе, когда вихрем эрэсовских взрывов меня вышвырнуло из траншеи, сорвав плащ-палатку, шапку и похоронив их в перегорелом земляном крошеве. Было страшно до потери рассудка, ощущалось такое напряжение и такая обреченность, что сердце рвалось к горлу, звон в ушах разламывал голову, а тело панически втискивалось в дно или стенку траншеи, бруствер которой уже был сметен взрывами. От тротиловой гари, от дыма горящих танков слезились глаза и перехватывало дыхание.

Досадовал, что вовремя не ушел из незнакомого стрелкового батальона, где никому не было до меня дела. Ведь газетчик должен в основном воевать пером. Но когда внезапно разразился шквал артиллерийской подготовки немцев, уходить в тыл уже было немыслимо, как было невозможно уклоняться от атак и контратак в июне и июле 1941 года. Но тогда ничего другого не оставалось. Тогда пятились, а то и бежали на восток скопом — войска и их штабы. Штык, граната, огонь по врагу в упор — оружие для всех было одно и то же. А сейчас, когда война отладила законы и порядки сражений, имелись даже приказы, согласно которым каждый офицер должен находиться на своем командно-наблюдательном пункте. Военные журналисты в тех приказах не значились, но практика добывания материала для газеты научила нас на втором, третьем году войны выбирать себе место во время боя поближе к главным событиям, но не в самом огнедышащем месте, если к этому не побуждали обстоятельства. Правда, обстоятельства иногда вынуждали газетчиков заменять погибших командиров и поднимать бойцов в атаку. Но только иногда. Такое признание не создает нам ореола. Однако истина не нуждается в позолоте. Мы не забывали о том, что большинство окопных бойцов оставались целыми на фронте не более недели. Командиры взводов и рот — в среднем по три — семь дней. Журналисты выходили из боевого строя гораздо реже — чаще от бомбежек с воздуха, от артиллерийских и минометных обстрелов или когда по неосмотрительности были неожиданно застигнуты врагом на уязвимом месте. Так случилось под Балатоном почти со всеми литсотрудниками газеты «Мужество», кто находился в войсках.

Балатонская операция явилась крупнейшей на завершающем этапе войны. 27-я армия утром 20 марта перешла в решающее контрнаступление. Впереди нас ждали Югославия и Австрия.

33

Война пошла на убыль. В первых числах апреля войска 27-й армии, преследуя остатки задунайской группировки противника, сбивая его сильные арьергарды, вторглись в пределы Юго-Восточной Австрии и северной части Югославии вдоль реки Мура. Редакция «Мужества» долго не задерживалась на одном месте, совершая по Европе марш за маршем. Помню, что какое-то время нам, «добытчикам материала» для газеты, приходилось ездить из Югославии через венгерскую территорию в Австрию. Одна такая поездка для меня и нашего фотокорреспондента старшего лейтенанта Александра Игнатьевича Сидоренко оказалась чуть ли не роковой, хотя мне лично «подарила» невероятную встречу и потрясение…

Наши передовые части вели тогда успешное наступление в Восточных Альпах южнее Вены. Стояли ясные дни, горные склоны покрывались зеленью и цветами. Мы с Сашей Сидоренко упросили артиллеристов-самоходчиков (СУ-76), отправлявшихся в головную походную заставу моторизованного полка, взять нас с собой. Самоходчики согласились, и мы устроились, каждый в отдельности, в двух машинах. СУ-76 — самоходка легкая, оснащенная одной пушкой с шестьюдесятью снарядами и двумя пистолетами-пулеметами — ППШ. Броневые щиты прикрывали ее спереди, сверху и по бокам. Сзади навешен брезент.

Самоходки и несколько грузовиков с мотопехотой резво брали подъемы, объезжали горные выступы. Противника в Восточных Альпах будто и не было.

Когда оседлали перевал, через который перемахивала узкая шоссейная дорога на Глейсдорф, оказалось, что главные силы полка не только отстали, но и были отсечены от походной заставы невесть откуда взявшимся противником.

Начальник головной походной заставы получил по радио приказ остановиться и занять круговую оборону. Самоходчики и пехота тут же стали торопливо устраиваться на указанных им позициях. Мы с Сашей Сидоренко залегли вначале близ одной из самоходок, а потом Саша уговорил меня перебежать к нависшей над дорогой скале. Дело в том, что старший лейтенант Сидоренко являлся заслуженным мастером спорта СССР по альпинизму.

— В случае опасности, — говорил мне Саша, — сбросим сапоги и заберемся на скалу. Оттуда можно долго отстреливаться.

И словно напророчил: по нашему расположению вдруг ударили минометы. Затем со всех сторон из кустарников и из-за каменных выступов застрочили пулеметы и автоматы. Обстановка складывалась не в нашу пользу, хотя самоходные орудия и расчеты станковых пулеметов уже открыли по врагу ответный огонь.

Кольцо вокруг нас начало сжиматься. Появились убитые и раненые. В командах, подаваемых офицерами и сержантами, явственно проскальзывала тревога, как и в беспорядочности ответной стрельбы с нашей стороны. Уж очень неожиданно все случилось.