Разорванный август - Чингиз Абдуллаев

Ремарка

«В Париже определенная осторожность в оценке событий в СССР сменилась резким осуждением со стороны официальных лиц действий новых советских руководителей. Министр иностранных дел Франции Ролан Дюма потребовал возвращения к власти М. Горбачева. Его смещение осудили и все политические партии Франции, включая коммунистическую.

Ремарка

«После первой, сравнительно сдержанной официальной реакции в Бонне на события в Москве, объяснявшейся скудными сведениями о происходящем, в парламентских и правительственных кругах ФРГ быстро сформировалась единая и однозначная позиция, совпадающая с оценками президента США и лидеров других стран Европейского сообщества, – не признавать членов «самозваного чрезвычайного комитета», сформированного «в нарушение всех конституционных норм».

Глава 20

Утром двадцатого августа танки начали перемещение, словно демонстрируя свои агрессивные намерения. Ночью Ельцин и собравшиеся вокруг него политики остались в Белом доме, устроившись на диванах и стульях. Ельцин обнаружил, что среди его сторонников много людей в нетрезвом виде. Он выругался и приказал убрать алкоголь из буфетов Белого дома. Следует отдать должное Борису Николаевичу, в такие минуты он интуитивно чувствовал, как надо себя вести. Убрал алкоголь из буфетов, отказался прятаться в американском посольстве, выступил на танке с обращением.

В администрации союзного президента все сотрудники вышли на работу уже утром девятнадцатого. О подготовленных документах ГКЧП многие из них уже знали. Некоторые знали и о поездке группы сотрудников в Форос к Горбачеву, хотя подробности были никому не известны. И конечно, все смотрели пресс-конференцию, на которой так жалко и глупо выглядел Янаев. Мнения сотрудников разделились. Одни считали, что ничего хорошего из этой затеи не получится, а другие полагали, что только такими методами можно спасти страну.

Дубровина сразу и решительно поддержала введение чрезвычайного положения. Она считала это единственным и правильным выходом. Тулупов не верил в эффективность подобных мер, а выступление Янаева вызвало у него целый каскад иронических замечаний по поводу лидеров, которые не умеют себя вести и вообще нормально разговаривать. Кирилл Снегирев был резко против, настаивая на том, что без подписи самого президента о сложении своих полномочий или передаче их вице-президенту в случае своей временной нетрудоспособности, любой указ ГКЧП является незаконным и неправильным. Дубровина резко замечала, что сам Снегирев готовил подобные документы. Кирилл оправдывался, что готовил документы для самого президента, а не для других лиц.

Из Ленинграда звонила его двоюродная сестра, которая рассказывала о том, какие грандиозные митинги проходят в Северной столице в поддержку Горбачева, а торгующие матрешками продавцы зарабатывают месячную выручку на товаре, где изображен президент со своим характерным родимым пятном на голове, мотивируя это тем, что скоро таких предметов уже не будет.

Дубровина возмущалась, что члены ГКЧП не принимают никаких действенных мер против собравшихся у Белого дома демонстрантов. Биржи остановили работу, и вышедшие на улицу в знак протеста сотрудники пронесли по всему городу огромный российский флаг.

Сафаров не вмешивался в споры своих коллег. Он не рассказывал о том, кто именно летал с ним в Форос и о чем говорили с Горбачевым отправившиеся туда члены делегации. Он не знал всех подробностей, так как не заходил в кабинет, когда Горбачев разговаривал с приехавшими, но из реплик Шенина и Болдина, Плеханова и Медведева понял, что Горбачев отказался визировать уже подготовленные документы. И поэтому тоже считал создание Комитета не совсем легитимным, так как не была соблюдена правовая форма отстранения главы государства от должности. Это мог быть либо импичмент, либо постановление съезда народных депутатов СССР, избравших Горбачева, либо его собственное заявление. С другой стороны, он понимал, насколько сложна ситуация в стране и как необходимо было создавать подобный Комитет. Понимал и ущербность Союзного договора, после подписания которого СССР превращался в СНГ и фактически разрушался как единое и цельное государство.

Девятнадцатого августа он ушел домой в девятом часу вечера. На улицах и в метро все обсуждали происходящие события. Люди были возбуждены, взвинчены, некоторые всерьез опасались столкновений, споры иногда перерастали в драки. Когда он появился у своего дома, то вспомнил, как на него здесь напали, и подумал, что сейчас весь город находится в таком ощущении, ожидая, когда на них нападут. И он не знал, как ему реагировать на создание ГКЧП. У себя в квартире Эльдар принял душ и сел у телевизора, когда позвонили из Баку. Родные хотели знать, что происходит в Москве.

– У нас все в порядке, – заверил их Сафаров. – А как у вас?

– У нас тоже все хорошо, – услышал он в ответ голос отца, – но мы не понимаем, что у вас там будет дальше?

– Этого и я не знаю, – признался Эльдар.

По программе «Время» зачитывали документы Комитета и сообщения о поддержке, поступающие из разных регионов. Он выключил телевизор, решив, что сегодня может лечь спать немного раньше, и уже лежал в постели, когда раздался телефонный звонок. Эльдар поднялся и босиком прошел в столовую. Он уже много раз хотел вызвать техника и провести телефон в спальню, чтобы не бегать на звонки в другую комнату. Звонила Светлана Игоревна.

– Здравствуйте, Эльдар.

– Добрый вечер, Светлана Игоревна. – Он не мог не узнать ее голос.

– Я не поздно? Вы не отдыхали?

– Нет-нет, все нормально.

– Я не понимаю, что у нас происходит, – призналась она. – Муж сегодня позвонил, сказал, что задержится в МИДе, и до сих пор не вернулся. А вы работаете в таком месте, что должны все знать. Что будет дальше, Эльдар? Что вы об этом думаете?

– Не знаю, – честно ответил он, – я просто не знаю, что вам сказать. Вы же видите, что творится вокруг Белого дома.

– Да, я знаю. У нас в булочной пропал весь хлеб. Раскупили уже к двум часам дня. Вы думаете, они будут стрелять друг в друга?

– Не знаю, – признался он, – надеюсь, что нет. Одна гражданская война в России уже была. На один век вполне достаточно. Ведь ее последствия расхлебываются до сих пор. Надеюсь, что второй такой войны не будет, иначе это может быть последняя война.

– Да, – согласилась она, – я тоже так думаю. Извините, что я вам позвонила. Просто подумала, что могу с вами посоветоваться.

– Спасибо, что позвонили. – Ему так не хотелось обрывать разговор, но он не знал, что ей сказать.

– Извините меня еще раз. До свидания. Спасибо.

– До свидания, – ответил Эльдар и заставил себя положить трубку.

Утром следующего дня он узнал, что в город вводятся новые войсковые подразделения. Очевидно, было принято решение о штурме Белого дома. В самом здании работали уже полторы сотни журналистов, которые безо всяких пропусков и разрешений ходили и снимали все, что им казалось интересным. Один снимок обошел весь мир. Узнавший о противостоянии в Москве, туда прилетел всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович. Он попросил автомат и сфотографировался с ним. После того как были сделаны снимки, автомат у него, конечно, отобрали, но сама фотография была растиражирована по всем зарубежным каналам. Это был не первый жест Ростроповича такого рода. Когда умер Тарковский, он приехал и играл на ступеньках собора, в котором отпевали известного режиссера. Когда разрушили Берлинскую стену, он тоже прилетел и, найдя стул, устроился у разрушенной стены, чтобы снова играть. Но в Белом доме играть было невозможно. И он попросил автомат.

Во многих местах, в том числе и в самой администрации президента, начали снимать портреты Горбачева. Это было неприятно и страшно. Становилось понятно, что президент СССР может никогда не вернуться к исполнению своих обязанностей, так и оставшись «недееспособным» лицом.

Утром Ельцин решил позвонить Крючкову и набрал номер председателя КГБ. Тот почти сразу ответил – он находился в своем кабинете.

– Почему снова пошли танки? – грозно спросил Ельцин. – Когда все это закончится?

– Танки введены по решению Государственного комитета, – пояснил Крючков, – и не нужно так нервничать. Все происходит в рамках законов. Армия выполняет решения ГКЧП.

– Это незаконные решения и незаконный Комитет, – убежденно произнес Ельцин. – Вы это хотя бы понимаете? Ваши танки служат источником нестабильности и могут спровоцировать различные столкновения.

– У меня другая информация, – ответил Крючков. – Это российское руководство провоцирует напряженность и пытается спровоцировать различные столкновения.

Ельцин бросил трубку и повернулся к стоявшим рядом сторонникам: