Тусовщица - Анна Дэвид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вспоминаю собак из своего детства и Тигра.
— Ну, так себе, — неуверенно отвечаю я.
— У меня есть щенок… голден-ретривер… это самое прелестное создание, которое мне когда-либо доводилось видеть в жизни, но я понятия не имею, как с ним обращаться. Он живет у меня всего неделю и уже успел изжевать почти всю мою коллекцию кроссовок. Вдобавок это создание еще и носится по квартире кругами, как будто гелия нанюхалось.
Я смеюсь.
— Гелия? — переспрашиваю я.
— Понимаю, сравнение не очень удачное, — говорит Адам. — Просто дело в том, что в данный момент он сидит у меня в квартире и, возможно, рвет там все на куски, поэтому мне необходима мудрая женщина, которая поможет его надрессировать.
Я поднимаюсь.
— На двух машинах поедем или на одной? — спрашиваю я.
— На одной, — с улыбкой отвечает он. — Ты прекрасно водишь.
— Если б не кокаин, то, вероятно, я бы превратилась в безнадежную жалкую алкоголичку, — говорю я, пока Адам ведет машину. Я вижу, как по его лицу скользнула улыбка, когда он переехал в другой ряд, и игриво его щипаю. — Забавно было слушать мою печальную повесть о пристрастии к наркотикам и о выздоровлении?
Его робкая улыбка переходит в широченную ухмылку.
— Нет, не забавно. Просто я рад.
Я с улыбкой спрашиваю:
— И чему же ты так радуешься?
Он жестом показывает на меня, потом снова на себя.
— Всему. Я рад за тебя. Если бы я только мог запечатлеть в памяти твой голос, феромоны и слова, то был бы богачом.
Я смеюсь. Беру его правую руку и кладу себе под левую ногу, и это кажется самой естественной вещью на свете.
— Я очень счастлива, — говорю я. Адам улыбается, съезжая с магистрали, а потом разражается хохотом.
— Дай-ка угадаю: ты сейчас хохочешь исключительно от радости? — спрашиваю я.
— Ну, вроде как, — со смехом отвечает он. — Я еще вспомнил, как ты пела во сне, когда я подвозил тебя на своей машине.
Теперь моя очередь трещать от смеха.
— Господи, ну почему ты не отвез меня тогда в ближайшую психушку? — спрашиваю я, съежившись при одном воспоминании об этом.
— Не думай, что мне этого не хотелось, — с улыбкой отвечает он. — Просто тогда я считал, что другого шанса у меня не будет. — Он все еще фыркает, когда притормаживает перед гаражом на Венецианском бульваре. — Теперь приготовься: ты увидишь прелестнейшее создание, но оно еще заставит тебя побегать. — Адам выключает зажигание, выскакивает из машины и мчится открывать мне дверцу. — Миледи, — произносит он, забавно кланяясь.
— Сэр, — говорю я в ответ и тоже делаю шутливый поклон, решив не рассказывать ему, какой ужасной суррогатной мамой я оказалась для Тигра. — Ведите меня к Немезиде, вашей любви жаждет другая женщина. — И как только у меня с языка слетает слово «любовь», мне тут же хочется удрать. Самый лучше способ спугнуть мужчину, тем более если ты пела во сне у него в машине, — это признаться ему в любви. Я, разумеется, ничего такого не говорила, но это слово само по себе значит многое.
Но Адам остается совершенно невозмутимым.
— Не переживай, — успокаивает он, провожая меня по тропинке к дому. — В моем сердце достаточно любви для вас обеих. — И когда он открывает дверь и к нему вприпрыжку мчится очаровательный крошечный голден-ретривер и сразу же начинает «любить» его ногу, я стараюсь не слишком задумываться над словом, которое он только что сказал. Да у меня и времени на это нет — эта крошечная собачка, совершающая обратно-поступательные движения об его икру, как будто от этого зависит ее жизнь, так уморительна, что я забываю обо всем на свете.
— Ты, кажется, говорил, что это девочка! — удается мне выдавить из себя в перерыве между приступами хохота.
— Это девочка! — кричит он, сам давясь от смеха. — Дорис, хватит! — кричит он на собаку, которая, видимо, приняла это за знак поощрения и стала еще яростнее мутузить ногу Адама. Адам поворачивается ко мне. — Ну не кошмар, а? Помешанная на сексе сучка. Может, Дорис — мутант, гермафродит или транссексуал?
— Дорис? — спрашиваю я, изо всех сил сдерживая хохот. — Это еще что за имя для собаки?
— Это не собачье имя, — отвечает он, жестом показывая, чтобы я оттащила Дорис, что я и делаю. Адам со вздохом откидывается на пол. — Так зовут мою любимую бабушку, — говорит он. Я смотрю на него не в состоянии понять, шутит он или нет, и отпускаю щенка. Но вместо того, чтобы снова наброситься на Адама, она залезает под кушетку, где у нее, судя по всему, припасен рулон туалетной бумаги. — О господи, — произносит Адам, глядя, как Дорис, вцепившись в рулон зубами, начинает его терзать. — Любит она устраивать везде сортир, — добавляет он с улыбкой, жестом приглашая меня присесть. — Я плюхаюсь на пол рядом с ним, Адам привстает и смотрит на меня. Дорис пинает бумагу по всей комнате, потом набрасывается на нее и, размотав, скользит по ленте в противоположном направлении.
— Нужно это у нее забрать, — говорю я. — А то ничего хорошего из этого не выйдет.
Адам придвигается ближе ко мне. Он совсем рядом, и я вдруг слышу, как у меня начинает колотиться сердце, а он смотрит на меня не отрываясь.
— Черт с ней, с собакой, — произносит он. — Мне очень жаль, но ей придется делить меня с тобой. — Он наклоняется ко мне, и, прежде чем я успеваю задуматься, не собирается ли он меня поцеловать и будет ли это так же восхитительно, как в прошлый раз, наши губы соприкасаются, раскрываются и сливаются в поцелуе. И это настолько великолепно и естественно, как будто мы единое целое.
Я ушла от Адама после двух часов лучших в моей жизни поцелуев. Затем он сказал, что ему нужно собирать вещи, так как самолет ночью. Мы в унисон уверяли друг друга, что ждем не дождемся, когда же снова встретимся и поговорим — мне становится настолько хорошо, что я прекрасно могут работать дома, не боясь, что поддамся желанию позвонить Алексу. Теперь, когда я переполнена радостными воспоминаниями об Адаме, мысль о коке снова внушает только отвращение. Поэтому я отправляюсь домой, отбрасываю в сторону все сомнения по поводу того, что не знаю,