Любовь и корона - Елена Езерская

— Я дал ему лекарство, но оно лишь приглушит боль. Простите, моя милая, но еще никто не придумал лекарства от старости.

— Как вы можете так говорить?! Он должен жить, слышите!

— Конечно, Анна, вы правы — Сдаваться нельзя. И я, безусловно, сделаю все, что смогу. Но люди бессильны перед временем. Постарайтесь это понять и принять. Я велел Карлу Модестовичу аккуратно перенести барона в его спальню. А сам, пожалуй, пойду на кухню, распоряжусь насчет диеты для Ивана Ивановича. Прошу меня извинить!

— Спасибо вам, Илья Петрович!

— А вы ступайте к нему, он сейчас пришел в себя, звал вас, — доктор приподнял край шляпы и попросил Никиту проводить его на кухню.

Анна побежала к барону.

Полина, стоявшая на пороге комнаты, хотела ей помешать, но Корф увидел свою любимицу в полуоткрытую дверь и стал звать:

— Анна, Анна, подойди ко мне!

И Полина нехотя пропустила Анну к барону.

— Я рада видеть, что вам лучше, дядюшка! — Анна опустилась на колени перед кроватью, на которую уложили барона.

— Ты пришла, мне и получше, — старый Корф был бледен, глаза ввалились, говорил он с трудом. — Что ты так долго не шла?

— Карл Модестович задержал меня.

Сказал, что вам не до меня.

— Обманщик он, хотя и немец…

Я все спрашивал, где ты, и слышал в ответ, что ты занята… Аннушка, я хотел сказать тебе — вольная…

— Об этом после — главное, чтобы вы были здоровы.

— Я чувствую себя значительно лучше, — через силу улыбнулся барон. — Мне и надо только глоток бренди — встану на ноги и побегу.

— Вы еще и шутите, Иван Иванович!

— А что мне еще остается? Но ты меня не бросай, Аннушка!

— Я никогда вас не оставлю, — Анна прижалась щекой к руке старого барона, и он почувствовал, как слеза солено ущипнула кожу.

— Добрая ты моя, — ласково сказал Корф.

За дверью послышались голоса.

— Барин, — в дверь просунулась рыжеватая голова Полины, — прошу прощения, но к вам пришли! Говорят, по срочному делу.

— Но Ивану Ивановичу плохо! — Анна поднялась и направилась к двери.

В ту же минуту в комнату вошел Андрей Долгорукий.

— Андрей Петрович? Извините нас, но барон болен.

— Иван Иванович, Анна, — с порога поклонился Долгорукий. — Простите мое вторжение. Я бы никогда не явился к вам столь бесцеремонно… Но я привез из Петербурга новость, и, хоть она не самая хорошая, я поклялся и должен исполнить свое обещание.

— И ваша новость не может подождать?

— Нет, нет, Аннушка, — барон жестом подозвал Долгорукого к себе. — Раз уж Андрей спешил из Петербурга, я хочу выслушать его.

Долгорукий приблизился к барону и достал из внутреннего кармана плаща продолговатый кожаный футляр. Барон узнал его — в нем Владимир хранил свои боевые награды.

— Я обещал передать вам…

— Я знаю, что это, — кивнул барон. — Но, объясните, каким образом награды моего сына оказались у вас?

— Мне очень жаль, Иван Иванович, но Владимир арестован.

— Этого не может быть! — воскликнула Анна. — Это какая-то глупая ошибка!

— Увы, сударыня… — Долгорукий выдержал паузу, заметив, как побелело лицо барона. — Он дрался на дуэли. К счастью, никто не пострадал.

— Тогда почему он в тюрьме? — спросил барон.

— Он имел неосторожность вызвать на дуэль престолонаследника Александра.

— Что?! — с тихим криком приподнялся барон. — Он в своем уме?! Вызвать наследника на дуэль! Какая вопиющая, чудовищная глупость!..

— Дядюшка, я вас умоляю! Вам нельзя волноваться…

— Видите ли, поначалу он его просто не узнал. Дело было на маскараде…

— Не пытайся его оправдать, Андрей! — в голосе барона послышались нотки праведного гнева. — Он заслуживает тюрьмы!

— Иван Иванович! — попыталась смягчить его Анна. — Вы очень влиятельный человек, вас уважают при дворе. Чуть поправитесь — сразу же поедете в Петербург! Попросите аудиенции у Его Величества и уговорите его, чтобы он освободил Владимира!

— Да разве император прислушается ко мне, ведь речь идет о наследнике престола!

— Вы были соратником его брата.

Неужели память об этом не смягчит его сердце?

— Аннушка, — барон снова откинулся на подушку. — Проводи Андрея.

Я хочу подумать — слишком многое случилось сегодня…

Долгорукий еще раз поклонился барону и вместе с Анной вышел в коридор. До крыльца они разговаривали, не замечая, что за ними следит Полина и запоминает каждое, сказанное ими слово.

— Я вынужден проститься с вами.

И не корите, что принес дурные вести — я не знаю, что ожидает Владимира, но уверен — отец имел право знать его судьбу.

— Не вините себя Андрей Петрович. Я рада, что барон узнал об этом именно от вас. Гораздо хуже, когда такие новости приносит чужой человек.

— Слава Богу, что Иван Иванович не останется наедине с печальными известиями. Ему очень повезло с воспитанницей. К слову, я слышал ваше выступление на том балу. У вас потрясающий талант! Помню, один мой друг был просто сражен вами.

— И кто же ваш друг?

— Князь Михаил Репнин…

— Вы, наверное, ошибаетесь, я не могла понравиться князю Репнину.

У него уже есть дама сердца.

— У Михаила? Почему вы так думаете?

— Он хотел написать мне, но так и не сделал этого.

— Михаил не может вам написать.

Его арестовали вместе с Владимиром.

Он был секундантом цесаревича…

— Нет!

— Увы! Сожалею, что расстроил вас.

Прощайте, Анна. И будьте счастливы.

Долгорукий поцеловал Анне руку, которая повисла безжизненно и безвольно, и вскочил в седло. Анна проводила его невидящим взглядом…

А тем временем Полина, воспользовавшись, что Анна вышла провожать Долгорукого, вернулась в комнату барона.

— Что ты здесь делаешь? — сурово спросил ее Корф.

— Зашла спросить, не надо ли чего? — Полина сделала вид, что проверяет лекарства на ночном столике. — Ой, кажется, это награды Владимира Ивановича? Он такой герой! Не случилось ли чего?

— Случилось. И раз уж ты здесь, помоги мне одеться. Я еду в Петербург.

— Но вы больны!

— Я должен ехать!

— Не надо вам ехать, Иван Иванович, — принялась уговаривать его Полина. — Вы человек немолодой, не очень здоровый. Ни к чему вам сейчас лишнее волнение. Увидите Владимира Иваныча в тюрьме, в кандалах, как какого-нибудь преступника — даже подумать страшно! А уж охранники в тюрьмах — вообще дьявольское отродье! Деньги воруют почем зря, да и над заключенными, говорят, измываются — дрожь берет. Мало кто такое пережить может. Большинство с ума сходит. А потом их на каторгу ссылают да вшами и личинками погаными кормят. До старости, говорят, немногие доживают… Что это вы, барин, никак опять сердце?