Андреевское братство - Василий Звягинцев

Туда мы и вошли. С недоступной мне сноровкой Шульгин буквально за две-три минуты разжег огонь в облицованной изразцами печи, подбросил в топку несколько поленьев, затем высыпал сверху несколько совков угля. Поставил на плиту чайник, достал из шкафчика нехитрую закуску.

– Поживешь пока здесь. Не пугайся, все это маскировка. Три комнаты наверху вполне пригодны для жизни. Даже с комфортом. Кое-какие запасы продовольствия тоже есть, хотя гостей водить не рекомендую. Но это неважно, в городе полно трактиров, ресторанов, столовых. В деньгах себя не ограничивай, только шиковать не советую. Дебоши там в кабаках устраивать, цыганам червонцы горстями швырять. Документы у тебя надежные, любопытных соседей поблизости нет, а те, кто есть, чужими делами интересоваться не приучены. Участковый надзиратель тоже прикормлен и бдительности проявлять не будет.

Твоя задача – вживаться. В сарае машина, сейчас покажу. Легенда – частник-таксист. Катайся по городу, вспоминай топографию, чуть освоишься – пассажиров бери. Для практики в языке и изучения психологии аборигенов весьма полезно. Газет читай побольше. Дня через три-четыре я снова появлюсь, обменяемся мнениями. А сейчас спешу, ты уж извини, что приходится бросать, как пацана в воду. Да оно, может, так и лучше. Долгие проводы – лишние слезы. Ты же у нас парень бывалый. – Тут мне почудилась в его голосе легкая ирония. – Пойдем, покажу машину, познакомлю с ближайшими окрестностями, еще кое-какие напутствия сделаю – и вперед. Оптимальный способ – что язык изучать, что чужую страну – глубокое погружение. Нас тоже так учили. Думаю – не растеряешься?

Вопрос показался мне несколько даже оскорбительным. И не в таких переделках бывал, а тут все же родной практически город, хотя и полуторавековой давности.

…Суждение мое оказалось несколько опрометчивым. Нынешняя Москва напоминала ту, в которой я родился и вырос, лишь в отдельных архитектурных деталях и фрагментах. Практически же это был совершенно чужой, даже неприятный своей отдаленной похожестью город. Как если бы уловить в грязной и неопрятной старухе черты женщины, которую знал молодой и красивой.

Кривые улицы, мощенные неровным булыжником, масса деревянных кособоких домишек, среди которых редкими островами высились пяти-, шестиэтажные доходные дома, обшарпанный, не слишком даже сам на себя похожий Кремль… Ну и так далее. Унылое, в общем, зрелище. Грязь, дребезжание трамваев, грохот тележных колес, вонь конского навоза. И еще вдобавок люди – суматошные, плохо одетые, какие-то постоянно взвинченные и злобные. После того как мы с Шульгиным и Аллой провели три дня в столице Югороссии Харькове, Москва показалась мне… Ну, словно какое-нибудь Тимбукту в сравнении с Марселем.

Харьков был щеголеватым, совершенно европейским городом, где била ключом энергичная, богатая и, я бы сказал, веселая жизнь. Что и неудивительно. По словам Шульгина, за последние три-четыре года «Братство» инвестировало в экономику белой России несколько десятков миллиардов полновесных золотых рублей, не считая почти такого же количества долларов и фунтов. И, как с гордостью отметил Александр Иванович, миллионером здесь не стал только ленивый. Сосредоточив у себя практически весь интеллектуальный потенциал царской России, получив свободный выход в Средиземноморье, контролируя Ближний Восток, владея вольным городом Царьградом и цепью городов порто-франко от Батума до Одессы, Югороссия привлекала сейчас деловых людей и авантюристов со всего мира. Как Клондайк в конце ХIХ века.

И мода там была на полгода впереди парижской, и за автомобилями из Екатеринослава давились дилеры Нью-Йорка и Лондона, а самолеты Сикорского и телевизоры Зворыкина вообще не имели аналогов на Западе.

Москва же… Конечно, оживление экономической жизни чувствовалось и здесь, частная торговля процветала, возле Исторического музея и в Верхних торговых рядах гудели скопища спекулянтов белогвардейской и иностранной валютой, центр по вечерам заполняли толпы гуляющих и веселящихся людей из «бывших», так называемых нэпманов, и совершенно по-харьковски одетых дам разной степени легкости, но все это терялось на фоне общей бедности и, я бы даже сказал, дикости.

Ведь «приличная публика», за исключением уж слишком больших патриотов города или убежденных сторонников коммунистической идеи, давно отъехала «на Юг». Москву же переполнили ищущие заработка крестьяне окрестных губерний, малоквалифицированные пролетарии и совчиновники с незаконченным низшим образованием.

Однако, кружа по улицам на своем «Рено», я постепенно открывал и здесь своеобразную прелесть. Как это бывает в далеких экзотических странах.

А еще я жадно изучал газеты. Местные – «Известия» и «Правду», пропускаемые с большим разбором югоросские, которые своей немыслимой ценой были доступны только избранным, и европейские, что продавались в вестибюле «Националя».

Дело не в том, что так сильно меня интересовали передовые статьи и информации рабселькоров о победных шагах социализма. Нет. С первого своего дня в Москве я обратил внимание на тревожную, предгрозовую политическую атмосферу. По разговорам с пассажирами, с извозчиками и такими же, как я, водителями таксомоторов, с завсегдатаями трактиров и пивных становилось ясно, что назревают, выражаясь здешним языком, «события».

Постепенно я разобрался в причинах и поводах.

Получалось так, что здешнее общество расколото на три «страты». Тех, кто признавал и поддерживал политику Председателя Совнаркома и Генерального Секретаря РКП Троцкого, тех, кто мечтал о низвержении советской власти и воссоединении с Югороссией, и значительную прослойку левых коммунистов, не желавших смириться с «предательской позицией» нынешнего руководства и готовивших радикальную смену курса. Не останавливаясь перед опасностью новой гражданской войны и интервенции с Юга или Запада.

А мои друзья, руководители «Андреевского Братства», каким-то образом ко всем этим грядущим беспорядкам были причастны.

…Сегодня утром, около восьми, едва я успел умыться, как у меня в спальне тихо загудел вызов портативного радиотелефона.

Искаженный грозовым эфиром голос, который я не сразу узнал, а узнав, особой радости не испытал, осведомился о моем здоровье и настроении, после чего передал от имени Шульгина задание. Довольно простое – встретить в указанное время рижский скорый, дождаться такого-то человека, получить дальнейшие инструкции. Все. В случае необходимости связь по радио, позывной прежний. Разрешается использовать все известные мне явки, по собственному усмотрению применять оружие. Бдительности не терять.

Жандармский полковник Кирсанов, уроженец данной реальности, но несмотря на это – правая рука Александра Ивановича, симпатий у меня не вызывал с момента первого знакомства. Но был он крепким профессионалом и входил в число предводителей «Братства». Я ответил: «Есть» – и вышел из связи.

Конспирация у них тут поддерживается серьезная, складывается впечатление, что все члены организации находятся под непрерывным и плотным контролем.

Странно, я привык считать, что в начале прошлого века методы и уровень эффективности тогдашних разведок и контрразведок находились на вполне первобытном уровне. Да и Шульгин, проводя со мной занятия, больше говорил о легальных и полулегальных формах предстоящей деятельности, не сосредоточивая внимания на критических вариантах.

Ну да ладно. И снова я подумал, что происходящее все больше походит на экзамен. Дай бог, чтобы выпускной. Но что случится после? Вопрос для меня далеко не праздный.

…На Кузнецком мосту состоялся еще один сеанс связи. Теперь включилась рация, вмонтированная в массивный механический счетчик-таксометр, установленный перед правым передним сиденьем. Под крышкой пряталась обычная телефонная трубка. Мужской голос, уже другой, незнакомый, осведомился – состоялась ли встреча?

– Связник инструкции передал, сейчас следую за объектом к месту контакта, нахожусь на перекрестке Кузнецкого и Неглинной.

– Задание несколько меняется. Слушайте внимательно…

Информация была неожиданной для меня, начисто исключающей гипотезу об «экзамене». Ну, что же, к тому все и шло. Вчера и позавчера разнеслись слухи о внеочередном съезде партии, о забастовках на заводах, о волнениях в гарнизоне. А с утра я обратил внимание на возросшую суетливость обывателей, закрытые железными и деревянными ставнями окна многих магазинов, подозрительно часто проносящиеся в разных направлениях автомобили. И легковые – ответственных работников высокого ранга, и грузовые, набитые вооруженными людьми. Но я до последнего не ожидал, что все это может вылиться в вооруженные столкновения. Газетные материалы, пусть и излишне нервные по тону, в целом демонстрировали уверенность властей, что политический кризис разрешится миром. А реагировать на понятные аборигенам признаки надвигающейся беды, как таежный охотник узнает о далеком еще пожаре по поведению птиц и зверей, я научиться не успел.