Голос зовущего - Алберт Артурович Бэл

— Да, — ответил он, наливая в бокалы вино. Они пили алиготе.

— И у нас все дома помешались на горных лыжах, — сказала она. — Брат, сестра, муж… Даже меня раз-другой в Сигулду вытаскивали.

И тут у Эдмунда загорелись глаза. Напрасно я помянула мужа, промелькнуло у нее в голове. Эдмунд, должно быть, по-прежнему меня любит, ему неприятно всякое упоминание о муже. О своем более удачливом сопернике.

— Вот как? — удивился Эдмунд. — Ты тоже? Так, может, у тебя дома найдется пара лишних маркеров? У меня нет маркеров, а без них кататься с больших гор опасно.

Ириса смутилась. Ему и вправду нужны эти маркеры, или маркеры только предлог возобновить прежнее знакомство? Пообещай она раздобыть маркеры, у него появится повод еще раз позвонить и даже еще раз встретиться? Дело не так просто. Она ведь замужем, у нее семья, ребенок. А вот если маркеры… Ловко он придумал — с этими маркерами.

— Право, не знаю, — колебалась Ириса. — Может, и найдутся. Я спрошу у знакомых. Если тебе действительно нужны маркеры…

— Маркеры мне нужны. Спроси. И по возможности скорее. Я позвоню тебе дня через два.

— Наверное не обещаю, — ответила она, и сердце у нее забилось, — но постараюсь.

— Уж постарайся, — полушутя, полусерьезно заметил он.

Ириса внимательно поглядела на Эдмунда, однако в его лице не нашла ничего, кроме интереса к маркерам, голого интереса к лыжной оснастке. И вдруг ей показалось, что поданное вино недостаточно охлажденное, белому алиготе полагалось быть холодным, а весь холод перешел в смотревшие на нее иронически-невозмутимые глаза.

А может, ей показалось? Она глянула в окно, увидела двор, грузовик, помойку, какие-то бумажные тюки на грязной мощенной булыжником земле с нашлепками подтаявшего, ноздреватого снега, и ей подумалось, что ведь всего этого не видно с фасада, и вдруг стало так грустно, казалось, что тот прекрасный сон развеян и рассеялась прозрачная розоватая дымка.

Ириса постаралась отогнать от себя досадные мысли и уставилась на Эдмунда большими, влажными глазами. Нет, ей только показалось. На самом деле все осталось, как прежде. Сейчас, вот сейчас Эдмунд что-то скажет. Вернет былое очарование! Вернет!

— Официант, подайте счет! — сказал он.

Эдмунд расплатился, и Ириса заметила, что бумажник его набит новенькими пятерками. Должно быть, в тот день получил зарплату. Официанту дал полтинник на чай. Внимательно проверил счет, убедился, что подсчитано правильно.

— Будем надеяться, ты раздобудешь мне маркеры, — с улыбкой сказал он Ирисе, — не то получится, что я опять понапрасну истратился. Ты только вспомни, какую уйму денег я на тебя извел и, если разобраться, — впустую!

А ведь действительно — впустую! Поначалу она засмеялась. Неловко и странно было такое слышать, но денег он действительно истратил уйму. В пору своего ухаживания — кафе, цветы, всякие подношения. Истратил впустую, ухаживая за Ирисой. Это похоже на шутку, ибо, что ни говори, потраченные деньги не принесли желанных плодов. Но разве такие плоды вообще покупаются за деньги?

Ириса с грустью заключила, что это было сказано всерьез. На сей раз за шуткой стояла правда. Берз только что открылся ей с совершенно новой стороны. Он сильно переменился. Его действительно интересовали только маркеры, ни о чем другом он и не думал, он стал таким практичным и черствым. Но, может, так оно и лучше, подумала Ириса, расставаясь.

Двумя днями позже, когда Эдмунд позвонил ей на работу, она попросила приятельницу сказать, что Ирисы Яунлоки нет и скорей всего не будет, поскольку вечером она не занята в спектакле, так что навряд ли удастся ее застать.

Берз уехал в горы, а по приезде ни разу не звонил Ирисе. Маркеры он одолжил у кого-то из знакомых.

Но почему в свое время у них разладился роман? Об этом Ириса Струге, правда, не рассказывала, но сама-то помнила прекрасно.

Как-то Берз пригласил ее в гости — он тогда снимал комнату. В тот вечер их любовная игра зашла далеко, однако в критический момент Ириса внезапно распростилась и ушла. Почему? Она помнила совершенно отчетливо, будто все случилось вчера, хотя минуло чуть ли не девять лет.

У Ирисы было прекрасное французское белье, но в тот день, не собираясь в гости к Берзу, она надела поношенное, самое обычное, местного производства. Хотя и выстиранное, тщательно выглаженное, но все-таки — поношенное.

Бюстгальтер в двух местах был заштопан, и подвязка притянута нитками.

Она себя убедила, что Эдмунд ни в коем случае не должен видеть ее в поношенном белье. Настолько-то разума хватило после его поцелуев. По правде сказать, она и поцелуями не могла как следует насладиться, внутренний голос все время нашептывал, что на ней старое белье, чтобы была начеку, не теряла голову, не заходила слишком далеко! Лишь на миг утратила бдительность.

Опомнилась, когда рука Эдмунда легла на грудь. Ах, это старое белье, и что он подумает? Говорят, мужчины на сей счет очень щепетильны, ей об этом было известно, по рассказам, — уж тут, казалось бы, можно положиться на подруг.

Вот и живи после этого чужим умом. До сих пор себя корит за тогдашнюю опрометчивость.

Лишь поэтому она так резко отклонила его ласки и ушла. Эдмунд ужасно оскорбился, не встречался с нею целых два месяца. Потом ему вырезали аппендикс. Она, правда, выбралась навестить его, но из-за эпидемии гриппа в больнице был карантин, ее не пустили в палату. А позже у нее появился новый поклонник. И вот выходит, в их разладе виновато белье. Если б не тот досадный случай, она бы стала женой Эдмунда. Сейчас, по крайней мере, она так считала.

В городе ходило много толков о таинственном исчезновении Эдмунда Берза. Для одних это была сенсация, для других — обыденное происшествие. Одни сетовали на беспомощность милиции, другие были уверены, что соответствующим органам удастся внести в это дело ясность в течение двух недель.

Назывались различные причины, предсказывались различные исходы. Передавались слухи и даже рассказы очевидцев. Уверяли, будто Берз откуда-то переслал письмо, утверждали также, что преступники запросили выкуп, называлась и сумма — пять тысяч. Однако никто по-настоящему не знал, что произошло и какова судьба Берза.

В тех пересудах нередко всплывал немаловажный вопрос: много ли потеряло общество, лишившись Берза, или же потерял только Берз, лишившись общества? Обсуждалось и разбиралось значение его работ в развитии архитектуры. В одной из газет лежал прочувственный некролог о новаторе, поборнике новых идей. Публикация некролога задерживалась лишь из-за отсутствия официального подтверждения смерти.

Струга собирался встретиться с родителями Эдите Берз.

Отец Эдите по-прежнему заседал на симпозиуме в