Испытатели - С Вишенков

Так как давно известно, что в таких случаях лучше всего находиться поближе к своему аэродрому, то летчик начал разворачиваться к родным местам, но тут мотор закашлялся, выплюнул облако дыма и встал.

Летчик инстинктивно отжал ручку и осмотрелся.

Он был над городом и о своем аэродроме мог только мечтать. "До городского, -- прикинул он, -- тоже не дотянуть". Но у него был парашют, а в наставлении о полетах говорилось: когда "создается реальная угроза гибели экипажа ( эта угроза была в данном случае весьма реальна -- машина превращалась в факел), последний обязан без промедления покинуть самолет и спасаться на парашютах".

Дальше в инструкции говорилось, что "упущение времени во всех этих случаях влечет за собой гибель экипажа, жизнь которого дороже любого самолета".

Летчик снова взглянул по сторонами, и его сердце невольно сжалось. Внизу находились люди, дома, заводы.

Бросать туда горящий самолет было никак нельзя еще и потому, что вместе ним пропала бы и причина пожара, и тогда все пришлось бы выяснять сначала. Он заметил на ближайшей окраине большой пустырь и, решив, что его спасение должно быть там, повернул самолет.

Пламя тем временем росло и увеличивалось, гудя на ветру, как в трубе. Сбить огонь не удавалось. Винт, подобно детской вертушке на крыше, бессильно кружился от встречного потока воздуха. Заветный пустырь, покачиваясь и увеличиваясь в объеме, приближался. Уже ясно виднелись снежные сугробы, из которых кое-где торчали столбы. Все шло сравнительно хорошо. Вдруг летчик кинул машину вниз. Перед самым носом внезапно возникли высоковольтные провода. Запорошенные снегом, сливаясь с местностью, они были трудно различимы. Самолет, нырнув, благополучно миновал их, затем врезался в сугроб, но там под снегом оказались какие-то бревна, камни, и самолет, сделав несколько сальто, закувыркался по земле, ломаясь на куски.

Летчик очнулся в городской больнице, когда ему насильно разжали зубы и влили изрядную порцию разведенного спирта. Он с трудом приподнял веки и услышал чей-то глухой и далекий голос:

-- Слава богу, открыл глаза!

Он тут же закрыл их, потому что тупая боль, охватившая все тело, увлекла его в какую-то бездонную, черную пропасть.

Второй раз он пришел в себя через пять дней, уже в Центральном госпитале. Высокая, немолодая, в белом халате женщина с добрым лицом стояла около его постели, держа в руках инструмент, похожий на столярную дрель. Впиваясь в кость, сверло, как ему показалось, издавало дрожащий визг, больно отдававшийся в голове. Летчик сделал попытку пошевельнуться, но опять потерял сознание.

Очнувшись несколько дней спустя, он увидел, что его правая нога высоко приподнята и к ней через блок подвешен груз. Потом он заметил уже знакомое женское лицо, на котором весело блестели глаза, и до него донесся приятный голос:

-- Ожил, наконец, голубчик!

Позднее, когда он чувствовал себя уже значительно лучше, врач говорила ему:

-- Привезли вас тогда... Осмотрели. Состояние ужасное. Ребра переломаны, спина черная от ушибов, верхняя часть кости правого бедра перебита пополам, и ко всему -- отек мозга. Пульс еле прослушивается. Что ни делаем, никак вас в сознание привести не можем. Главного хирурга вызвали, академика. Посмотрел он и говорит: "Умрет, а если выживет, то, наверно, будет идиотом. Придется череп трепанировать". Жалко, думаю. После такой операции не летать вам больше. Подожду немного, посмотрю, как процесс пойдет. Через пару дней у вас начался бред. Какой-то специальный, авиационный. Ничего понять не могу. Только на третий день разобралась, когда вы начали ругаться. Отлегло у меня от сердца: вижу, теплится в человеке жизнь...

Оба они смеются. Летчик спрашивает:

-- И какие ж теперь перспективы?

-- Поправитесь, -- отвечает доктор. -- Правда, придется несколько месяцев полежать. А завтра опять буду вас консилиуму показывать. И академик будет.

На другой день академик пришел, сопровождаемый целой свитой врачей. Осмотрев больного и оставшись довольным его внешним видом, ученый принялся за проверку умственных способностей пациента.

-- Сколько будет 27 плюс 34? -- спросил он.

-- 61, -- быстро ответил летчик.

-- А из 80 вычесть 18?

-- 62!

-- Гм... Верно! -- покачал головой экзаменатор и, увлекшись, перешел к умножению и делению, затем хотел было приступить к возведению в степень и извлечению корня, но тут вмешалась врач.

-- Хватит на первый раз! -- просящим тоном сказала она. -- Пожалуй, его не стоит больше утомлять.

Академик строго взглянул на нее, потом на остальных присутствующих.

-- Тридцать лет работаю, -- развел он руками, -- и сегодня мне кажется, что я ничего не понимаю в медицине!

Летчик поправлялся медленно, но уверенно.

Долгие недели лежал он, точно прикованный к своей койке. Он имел отдельную палату, полный покой и много времени для размышлений и воспоминаний. Давно пережитое и забытое вновь появлялось и постепенно приобретало ясность, как на проявленном фотоснимке. Четырнадцать лет на испытательной работе... Двести двенадцать типов испытанных и облетанных самолетов разных марок и стран... Отечественные и заграничные машины. Американские, английские, французские, немецкие, итальянские, чехословацкие, польские, японские... Жаркие споры и дискуссии. Рискованные, но решающие спор в его пользу полеты. Он начинал летать при скоростях в сто-полтораста километров в час. Тогда он мечтал о двух-трех сотнях. Теперь достигли семисот и больше. Он еще полетает и при тысяче!

Целый этап жизни, кусок истории авиации позади. Около двенадцати с половиной тысяч подъемов в воздух, из них четыре "приземления" в карету "Скорой помощи". Три тысячи пятьсот часов налета -- сто сорок пять суток в воздухе и почти вдвое больше в госпиталях, на больничной койке.

Но впереди еще много работы, и у него не пропала охота летать. Наоборот, обострилось от лежания!

Он часто получал письма от жены и дочери. В больнице его навещали товарищи по работе. Первые минуты они еще помнили докторский наказ и были не особенно разговорчивы, чтоб не волновать больного. Но потом забывали. Они с увлечением рассказывали:

-- На фронт идут все новые и лучшие машины. Особенно хорошо работает та, что подвела тебя. Не было, как говорится, счастья, да несчастье помогло. Аварийная комиссия, исследуя обломки, нашла причину пожара. Из-за неправильной установки выхлопные патрубки на моторе быстро прогорели, пламя перешло под капот, распространилось там и пережгло электропровода, идущие к запальным свечам. Оттого и остановился мотор. Теперь все это переделали, и самолет прекрасно воюет, не давая житья фрицам, которых сейчас гонят на всех фронтах...