Корень мандрагоры - Евгений Немец

— Сынок, где же ты?! — услышал я, как будто последние полчаса они меня отчаянно искали и не могли найти.

Стол был сервирован белоснежным японским фарфором и столовым серебром. Изящные стеклянные бокалы с серебряной каемкой стреляли бликами, и было понятно, что отполированы они со знанием дела. Разноцветные салаты, коих было четыре наименования, добавляли натюрморту колорит. Завершал композицию подсвечник о трех свечах, занявший центр стола. Оставалось только догадываться, где мама раздобыла посуду, цена которой — пара моих зарплат, но стоило отдать ей должное — выглядело это потрясающе. Мама готовилась к встрече с принцессой, и принцесса явилась.

Я откупорил бутылку, разлил мартини по бокалам, мама принесла блюдо с запеченной уткой, запах которой еще на кухне сводил меня с ума, мы звякнули бокалами за встречу и знакомство и принялись ужинать. Вернее, принялся я, а женщины по-прежнему были заняты оживленной беседой, изредка отвлекаясь, чтобы сделать глоток мартини или отправить в рот кусочек мяса.

В конце концов с основными блюдами было покончено, потом было покончено с десертом и кофе, я поднялся помочь матери убрать посуду, но Белка сказала мне «сиди», забрала тарелки и убежала на кухню изображать идеальную хозяйку. Белке хотелось произвести на маму впечатление, и это был хороший знак. Через секунду из кухни донесся шум льющейся воды.

— Сынок, — сказала мне мама, сев рядом и взяв меня за руку, выдержала паузу и продолжила очень серьезно, вкладывая в слова нотку наставления. — Твоя Белочка просто чудо! Такая милая замечательная девочка! Береги ее!

— Конечно, мам.

— Ты женишься на ней?

— О!

— Почему ты не хочешь на ней жениться? Неужели ты думаешь, что найдешь кого-то лучше?! В этом мире так трудно найти хорошего, достойного человека!..

В голосе мамы появилось негодование, в глазах укор. Я понимал ее. После смерти отца мамина жизнь поблекла, в обыденной тягомотине повседневности друзья проявлялись все реже, ссылаясь на занятость или болезни, знакомые и вовсе исчезли, и Белка со своей огненной гривой, удивленными салатовыми глазами, со своей детской беспечностью и энергией ворвалась в материну душу маленьким ураганчиком и всколыхнула медленно засыпающее чувство — желание радоваться. Мама не отдавала себе в том отчета, но говоря о моем будущем семейном счастье, ее подсознание всего лишь пыталось как можно дольше удержать возле себя этот клокочущий гейзер. Я не корил ее за это. В конце концов, люди, заботясь о других, всегда в первую очередь заботятся о себе.

— Я подумаю об этом, — пообещал я, понимая, что решение этого вопроса скорее всего будет зависеть не от меня. Потому что сам я к подобному развитию отношений был готов полностью.

Но, как оказалось позже, для того чтобы Белка осталась в поле материной досягаемости, наша свадьба и не требовалась. Очень скоро они сблизились настолько, что могли часами трещать по телефону, а иногда Белка и вовсе навещала мать по собственному почину. Наверное, недостаток внимания родителей в детстве и его полное отсутствие в юности давали о себе знать, и сейчас пугливое подсознание Белки стремилось наверстать упущенное.

— Твоя мама — она хорошая, — как-то сказала мне Белка. — Мне с ней так спокойно, будто она мне тоже мать…

— Рад это слышать, сестренка. Ничего, что мы с тобой спим? Это же инцест.

— Ничего, братик-мой-Гвоздик, главное, чтобы мама не возражала.

— Спросить у нее?

— Вот же умник!

— Если честно, я уже спросил.

— И что, разрешила?

— Само собой. Она современная женщина.

— Врешь, конечно?

— Ну и что?

— Твоя мама — она хорошая. И так замечательно рассказывает!

— Скажу ей, чтобы она тебя удочерила.

— Ладно.

Так и вышло, что нить, которой я хотел связать себя с Белкой, стальным тросом связала Белку с мамой, минуя меня. Я был только за. Мне казалось, что это сблизит всех нас. Но я ошибался.

Белка боялась оставаться одна. Ей было куда комфортнее в окружении девчонок, с которыми она могла поссориться в любую минуту, чем в тишине пустой комнаты. Если меня вызывали на выходные работать, Белка живо организовывала массовое культурное мероприятие со своими сокурсницами или ехала навестить мою мать. А могла и просто целый день шататься по магазинам в поисках какой-нибудь ультрамодной юбочки или блузки, а то и гулять по городу, восхищая прохожих своей гривой и сумасшедшинкой в салатовых глазах. Но случалось и так, что она просыпалась, укутанная пледом меланхолии, и оставалась дома, даже если я уходил на весь день. Я целовал ее в щеку, выходил в коридор и меня догоняли ее «Ты надолго?» и легкий запах фиалок.

Поначалу я пытался пробиться сквозь эти завесы дурного настроения, старался быть чутким и заботливым, но это ни на йоту не приближало меня к причинам Белкиной грусти. Даже меня она не пускала в свой потайной чуланчик. Если я пытался об этом поговорить, диалог сводился к повторению заученного назубок материала:

— Почему ты должен работать по выходным?

— Работа такая, Бельчонок. Что тут поделаешь? Кто меня возьмет на нормальную работу, с неоконченным высшим?

— Ты же можешь вообще не работать. У меня есть деньги, нам хватит!

— Мы об этом уже говорили не раз. Мне надо идти. Увидимся вечером.

Я бы и в самом деле мог уйти с работы и жить с Белкой на ее деньги, никаких предрассудков по этому поводу у меня не было. Просто я не хотел себя расслаблять. К сладкой беззаботной жизни привыкаешь быстро, и если она вдруг заканчивается, непросто вернуть себе самодисциплину и вспомнить, что в этой жизни ты зависишь только от себя. К тому же моя специальность требовала постоянного приращения опыта, потому что технологии развиваются быстро, и, если за ними не следить, легко потерять квалификацию. Я уходил на работу, вечером возвращался, Белка делала шаг мне навстречу, прижималась всем телом, и я чувствовал, что размолвка сходит на нет. На следующее утро она просыпалась в хорошем настроении, смеялась, чудила, за окном блестело зимнее солнце, мы выбирались бродить по улицам, укутанным хрустящим снегом, или ехали на электричке за город шататься по узким тропинкам, вьющимся среди сугробов и старых сосен, фотографировали друг друга, смеялись, по обыкновению рассказывали друг другу всякую ерунду, чтобы вернуться под вечер уставшими, раскрасневшимися, голодными и счастливыми, ворваться в первое попавшееся кафе, наброситься на ужасный, но горячий кофе и позавчерашние сэндвичи и быть от этого еще радостнее и счастливее… После такого дня я выкидывал из головы Белкину меланхолию. Все равно я не мог ее постигнуть.