До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник) - Александр Звягинцев

Потом были долгие уговоры, и Иноземцев стал уже терять терпение, когда Собин наконец согласилась немедленно уехать к тете в Лион при условии, что они довезут ее до вокзала и посадят на поезд. Перед тем как запереть дверь, она принесла старый потертый кожаный портфель и протянула его Иноземцеву.

– Тут все документы отца, связанные с Южной Америкой. Я не хочу больше их видеть.

Иноземцев посмотрел на портфель и спросил себя: а нужно ли тебе, милый друг, с этим связываться? Бумаги опасные. И очень.

Но он все же протянул руку и взял портфель.

Глава 4

Валентин Ледников

Bruler la chandelle par les deux bouts

Жечь свечу с обоих концов

Ледников неторопливо брел по Монпарнасу, направляясь к Люксембургскому саду, и пытался разобраться в своих впечатлениях от неожиданной встречи у Ренна. Что-то случилось!.. Filer un mauvais coton! То есть покатилось под гору, как говорят французы. И уже не остановишь. Это он понимал прекрасно. С усмешкой бормотал про себя из Пушкина: «Но узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей!..» Ну уж сразу и любви, одернул он себя. Просто парижский воздух действует. И женщина, конечно, необычная – первая леди Франции как-никак! Но при этом – явно подавленная, растерянная, глаза молят о помощи.

Ренн очень скоро оставил их вдвоем, был ничего не значащий разговор, где важны были не слова, а какие-то иные смыслы и чувства, из которых вдруг неопровержимо выплыло это самое «Что-то случилось!» И теперь все возможно… Во время разговора она вдруг неожиданно оживлялась, а потом уходила в себя, словно прислушиваясь к себе и пытаясь разобраться, что с ней происходит.

А потом было прощальное пожатие рук, и опять ясное ощущение и понимание того, что расстаться просто так уже невозможно и новая встреча неминуема. Потому что первое же прикосновение ее узких пальцев было страшно узнаваемо, словно они уже несчетное число раз касались друг друга. Bruler la chandelle par les deux bouts… Свеча явно зажглась сразу с обоих концов…

Пора, пора мне быть умней! Опять вспомнился Пушкин. Пора, но как? Был такой французский автор ХIХ века Гастон Данвиль, написавший «Psychogie de l’amour», то есть «Психологию любви». Так вот мсье Данвиль утверждал, что в мозгу каждого человека складывается свой особый «образ любви». И слагается он из ощущений и представлений времен, когда в человеке просыпается половой инстинкт. Мы ничего о нем не знаем, но именно в нем воплощен «тип любви» каждого. И всякий раз, когда мужчине встречается женщина, обладающая чертами «образа любви», хранящегося в подсознании, внезапно и страстно вспыхивает любовь. А вот некий доктор Фере определял любовь с первого взгляда как «импульсивную боль – род подавленности, дрожь, спазм, электрический удар, головокружение», что-то вроде «недомогания, которое испытывают лозоходцы, когда их жезлы указывают источники подземных вод»… «Импульсивную боль лозоходца» он при встрече с Николь явно не испытал, а вот что-то вроде узнавания «образа любви» в духе мсье Данвиля точно было… Было-было, не отпирайтесь!

Ледников уже собирался свернуть на бульвар Распай, когда его окликнули.

– Валентин Константинович!

Ледников обернулся. Молодой светловолосый мужчина с тонкими чертами лица, длинноватым носом и безвольным мелким подбородком, который не скрывала даже небольшая бородка, махал ему рукой. Такие лица обычно бывают у субтильных, нервных, сутулых юнцов, мучающихся от своей физической немощи. Но у этого были совершенно неожиданные для такого лица могучая шея, мощные плечи. Словно к телу настоящего атлета каким-то мудреным способом приделали чужую голову. Видимо, развивал свое слабое от природы тело изнурительными упражнениями, а вот с лицом неврастеника сделать пока ничего не смог. Впрочем, время у него еще есть, как известно, человек начинает отвечать за свое лицо где-то после сорока…

Лицо мужчины показалось Ледникову знакомым, но и только. Ни имени, ни фамилии в памяти не всплыло.

Мужчина, развязно и одновременно конфузливо улыбаясь, подошел поближе.

– Не узнали… – протянул он.

По лицу можно было понять, что он страшно разочарован и даже обижен. Помолчав, уже с упреком, сказал:

– А я вас сразу узнал.

– Напомните, если вам нетрудно, где мы с вами встречались, – с нарочито холодной вежливостью предложил Ледников. Встречи на парижских улицах с неведомыми соотечественниками вовсе не входили в его планы.

Мужчина скривил губы. Опять обиделся, отметил Ледников. Судя по всему, тип вполне психопатический. С такими людьми мучительно сложно – их можно обидеть чем угодно.

– Карагодин… Виталий… Когда мы с вами познакомились – капитан отряда спецназа ГУИН тогда еще Министерства внутренних дел Российской Федерации…

– Да-да, конечно! Теперь – спецназа Министерства юстиции, – продемонстрировал свою осведомленность Ледников.

Он действительно вспомнил капитана Карагодина. Это было в Доме приемов МВД. Ледников представлял там одну из первых книг о российских прокурорах, которую они выпустили с отцом. Отец, естественно, на прием не поехал, и Ледникову пришлось отдуваться одному – рассказывал, как собирался материал, а чтобы публика не скучала, вставлял разные прокурорские анекдоты, потом раздавал автографы… Карагодин тогда приклеился к нему намертво. Оказалось, он учился в юности на историческом факультете, потом бросил, попал в армию, оттуда в спецназ, но увлечение историей не прошло, он и сам хотел бы работать в таком же жанре исторических расследований…

Ледников слушал Карагодина, а сам думал о том, что человеку, который прошел спецназ ГУИН, уже вряд ли какая другая история будет интересной. В тюрьмах и колониях, особенно когда там вспыхивают волнения или бунты, такое творится, что нормальным людям этого лучше и не знать…

– Вы тогда были без бороды, – решил объяснить свою забывчивость Ледников.

– Я тогда и капитаном был, – махнул рукой Карагодин.

– А теперь?

– А теперь я никто! Торгую здесь китайскими шмотками… Вот такая у меня история, Валентин Константинович.

История действительно классическая – встретить в Париже на улице русского человека с незадавшейся судьбой и не знающего, к кому обратиться за помощью.

– Давайте присядем где-нибудь, поговорим, – предложил Ледников, понимая, что избежать тяжелого разговора уже не удастся.

– Только сразу хочу сказать – денег мне от вас не нужно, – несколько даже высокомерно сказал Карагодин.

Значит, обойдемся сочувствием и советом, подумал Ледников, но вслух говорить ничего не стал.

Устроились за столиком ближайшего уличного кафе, подальше от остальных посетителей. Ледников заказал кофе, Карагодин пиво. Жадно осушив бокал, он закурил и рассказал, что с ним случилось на родине. Случилось банальное – вспылил, разругался с начальством. В результате вместо награды и повышения – выговор, снятие с должности под предлогом «неполного служебного соответствия», рапорт об отставке и превращение в простого российского безработного. Жена вскоре бросила.

– А как вас в Париж-то занесло? – поинтересовался Ледников.

Карагодин нервно дернул щекой.

– Жизнь свою никчемную надо было спасать. Только я со службы ушел, у меня сразу «крестники» появились! Те, кого я в тюрьмах и колониях во время бунтов опять в камеры загонял. Те, кто в бега уходил, а я их отлавливал и опять на нары сажал…

Карагодин замолчал, видимо, вспомнив из прошлого что-то особенное.

– Чувствую, не жить мне, потому что один я теперь перед ними, никого за мной нет, государству я больше не нужен. А они это по-звериному чуют… Несколько раз я смерти чудом избежал. Вот и свалил. Отправился сначала в Германию, в славный город Кельн, потом в Лондоне кантовался… Теперь вот здесь, на Елисейских Полях… Сбылась мечта идиота – походить по камням, которые еще король Генрих IV с королевой Марго топтали. Только я сейчас, Валентин Константинович, все больше Варфоломеевскую ночь вспоминаю, когда трупы невинно убиенных некому было убирать с улиц, а король расстреливал своих подданных из окон дворца из аркебузы…

«С такими нервами и фантазией тебе не в спецназ ГУИН надо было идти и даже не в ночные сторожа, – подумал Ледников. – В садовники тебе надо бы – цветы поливать».

– Ну да это все лирика, – вдруг жестко прервал себя Карагодин. – Сдается мне, что я влип в историю похуже, из которой мне уже не выбраться. Вот разве вы что посоветуете, Валентин Константинович. Как юрист, историк и бывший следователь прокуратуры в одном…

– Спасибо за доверие, – вяло пошутил Ледников, не испытывавший никакого желания влезать в темные дела малознакомого человека.

Но было уже поздно.

С месяц назад на рынке, где Карагодин обычно торговал, к нему подошел человек, осмотрел с усмешкой карагодинские богатства – кроссовки, спортивные костюмы, игрушки, сказал, что зовут его Тарас, а Карагодина он помнит по давним событиям в Красноводской колонии. История такая в жизни Карагодина действительно была. В Красноводске взбунтовались заключенные, недовольные порядками, которые стал устанавливать новый начальник, и Тарас оказался в числе работников колонии, которых зэки взяли в заложники. Карагодин тогда спас ему жизнь – вместе со своими спецназовцами разблокировал санчасть, в которой Тараса держали.