Убийственные именины - Инесса Ципоркина

Этот текст Георгий выпалил на едином дыхании в кругу напряженно замерших родственников. Когда он замолк, еще несколько мгновений стояла тишина, казалось, вот-вот разразятся бурные аплодисменты и крики "браво!" Мысль об умышленном убийстве, явившаяся неведомо откуда, заразившая весь дом и за прошедшие сутки истерзавшая каждого, оказалась лишь наваждением. Нет, оваций, конечно, не случилось, но присутствующие загомонили, дамы дали бурный выход чувствам. Отовсюду слышались восклицанья: "Варенька, бедная Варварочка, ах, Вавочка, какой ужас, как же так могло случиться…", хотя Георгий только что кратко, но доходчиво объяснил, как.

Никто, впрочем, не обращал внимания на остальных, просто "выпускал пары". Мучительное беспокойство, действительно нагнетавшееся точно в котле под высоким давлением, теперь выходило через все клапаны: Серафима в голос зарыдала, соседки пали ей на грудь, мешая мужу обнять Симу и увести подальше от хора плакальщиц. Георгий очень хотел спасти супругу от дальнейших переживаний, Серафима и так настрадалась после нелепой Вариной гибели.

Прочее семейство Гоша тоже жалел, но меньше, чем Симочку. Ей, бедненькой, совсем не досталось некое полезное свойство, присущее натуре Изотовых, и передавшееся Павлу Петровичу, мужу покойной, наверное, половым путем. Варварина родня всегда выходили из стресса, делая реакцию на любое несчастье слегка актерской. Не то чтобы все их чувства были фальшивы, но реальная горечь и страх потери как-то незаметно растворялись в "мизансценах" — еще до того, как занятые импровизированным спектаклем домочадцы успевали сполна ощутить происходящее в реальном мире.

Вот и после Гошиного сообщения Павел Петрович, с утра ополовинивший бутылку коньяка и теперь изрядно ослабевший, упал на диванчик, уткнулся лицом в бисерные разводы на подушке и застонал оперным басом. Бледная и грустная Лариса, утирая слезы, высилась рядом с мужественно-печальным Русланом воплощением дочерней скорби. На красивом бесчувственном личике младшей Варвариной дочери не было слез: на нем, будто черная вода в трещинах ледолома, вдруг проступило выражение легкой грусти и странного умиротворения.

Даня, остолбенев, наблюдал за кузиной. "Ну, просто Зойка рада, что это не убийство, глупо ее подозревать в… Да чего это я?", — словно заклинание, твердил он про себя. А потом закрутился смерч приготовлений к похоронам, вовлекая всех подряд. Подхватил он и Данилу, а мысль о неадекватной реакции дочери покойной куда-то пропала. Волна поручений накрыла Даню и смыла посторонние соображения не хуже цунами. Катаклизмы — большие и малые — сменяли друг друга до самой полуночи.

Уже в первом часу ночи все молча и наскоро выпили чаю, храня скорбное молчание, и вяло расползлись по спальням. Осе с Данилой отвели старую Данькину комнату, и они не стали даже болтать на сон грядущий: покурили у окна и рухнули в черную пропасть без сновидений.

Наутро женщины опять принялись за стряпню: снова оливье и винегрет, селедка и пироги. Правда, на этот раз уже кое-как, без кулинарного азарта. У поварих не возникло никакого желания восхищать едоков изысканностью меню. Немалую часть списка приглашенных на поминки составили те же лица, что и на последнем Варином празднике, и кушанья были те же. Удивительно, но подготовка к ежегодным торжествам всегда происходит как бы впервые — жемчужиной зреет зерно творчества, кровь кипит от ожидания праздника. А вот подготовка похорон и поминок вызывает чувство рутинности — точно поминальные трапезы случаются ежедневно и успели надоесть до остервенения.

Мужчины тоже от "рутины" не отлынивали. Георгий поехал за вином и водкой, а Руслан, зажмурясь и сопя от отвращения, свернул залитый кровью тещи ковер. Данила с Иосифом, пыхтя, потея и ругаясь, перетащили тяжеленный сверток на чердак, а ручку кресла долго отмывали щеткой от потеков и брызг. Сейчас, когда стала известна причина смерти Варвары, никто видеть не мог злосчастную мебель, и креслу тоже светила ссылка на чердак.

Наконец подошли к концу хлопоты, связанные с будущим погребением несчастной жертвы рокового случая. Кузина Зинаида активно помогала осиротевшей семье: одолжила денег на устройство похорон, нашла подходящее бюро ритуальных услуг, договорилась о месте для могилы на тихом зеленом кладбище, неподалеку от любимого родового гнезда. Словом, жизнь постепенно вошла в новое, пусть непривычное русло, без Варвары Николаевны, скреплявшей семью, словно качественный цемент. Казалось, что родственники понемногу освоились с мыслью о смерти, готовой заявиться к кому угодно и когда угодно, даже в день рождения.

Утомляло то, что с утра пораньше притащились обе соседки и теперь наперебой утешали всех, кого удавалось отловить. Но, к сожалению прочих домочадцев, Вера Константиновна и Лидия Евсеевна не захотели "пообщаться" с младшим поколением — с Дашей и Настей. Уж очень тягостной казалась беседа о смерти бабушки с бойкими несмышленышами. Серафима, сама еще не вполне оправившись от шока, мужественно решила взять шефство над внучатыми племянницами.

С самого утра Сима в ярких красках рисовала себе, каких бед натворит в чистых детских душах известие о кончине бабули. Потом полдня напряженно думала: нельзя ли как-то помягче объяснить малышкам, куда уходят люди после смерти? Можно попытаться утешить их рассказом о райских кущах, где любящие внученьки вновь встретятся со своей доброй "бабенькой". Но едва только Серафима начала срывающимся голосом рассказывать о добром боженьке и Эдемском блаженстве Варвары Николаевны Изотовой, нахальные девчонки стали перебивать ее неуместными вопросами: "Баба Сима, а бабу Варю кирпичом стукнули, да? Она совсем-совсем мертвая? А нам дадут ее потрогать? Ее теперь в печку положат? В ту, которая на кухне?" Перепуганная Серафима побледнела и пулей выскочила из комнаты.

В коридоре она наткнулась на Даню. Увидев его, Сима приникла к сыновнему плечу и, захлебываясь не столько горем, сколько возмущением, поведала Даниле об ужасающем падении нравов в "та-аком нежном возрасте!" Данила хмыкнул, успокаивающе похлопал мамулю по плечу и сам отправился усмирять юных волчат, возжаждавших крови и зрелищ. Даша и Настя и в самом деле до непристойности недолго переживали бабкину смерть, а уж сегодня-то ждали от незнакомой, но волнующей ситуации новых и интересных ощущений.

Надо сознаться, Варвара сама была виновата в их бесчувственности: "выпрями спину", "как ты ешь?", "убери локти", "подтяни колготки", "что это у тебя на голове?" — таков был основной набор теплых слов, исходивших от "бабеньки". Настоящей бабушкой — ласковой и понимающей — была Сима. "Бандитеныши" знать не знали, что нехорошее безразличие к Варвариной смерти может так обидеть и напугать их любимую "бабулю Симулю". Когда та выскочила из детской, девчонки испугались. Любое наивное дитя знает, что лучший способ защиты — сицилианский: нападать первым. Даню встретили два хмурых взгляда исподлобья и два пухлых рта, надутых и крепко-накрепко сжатых в смертельной обиде.

— Ну-с, хулиганки, что вы такого ляпнули Симочке? — ехидно произнес он, закрывая дверь в комнату и разглядывая две упрямо наклоненных беленьких головки.

— Мы просто хотели потрогать бабу Варю! — четко произнесла Настя и беспомощно оглянулась на сестру в ожидании поддержки.

— А что, нельзя? — гневно вступила Дашка, бейсболистом врываясь на "поле битвы" — торс вперед, челюсть выпячена, реакция на высоте.

— А вы отличная команда, девчонки! — не удержавшись, хихикнул Данила, — Ладно, поговорим начистоту.

Данила, выходя из детской часа через два, чувствовал себя, как выжатая в чай канарейка: "Ох и нежелательное, мягко говоря, к бабкиной смерти отношение. Трупик потрогать — это круто! М-да-а… Ладно, допустим, обычный детский цинизм: они ведь не знают еще, что такое смерть". Объяснения с бандитенышами утомили его, но и рассмешили. Данила не был похож на свою славную маман — неженку и фантазерку, он отлично знал, что реальный ребенок не слишком похож на "чистую, невинную душу" из сентиментального романа. В природе не существует таких ангелоподобных созданий. А то они только тем бы и занимались, что плакали над заблуждениями старших, и каждая пролитая ими слезинка стоила бы дороже царствия небесного.

При всей снисходительности к выходкам малышни, Даня все же ощущал нехорошую тяжесть на душе. А может быть, юные нахалки тут были совершенно ни при чем. Возвращаясь мысленно к моменту и ко всей атмосфере вокруг теткиной смерти, Даня осознавал: в этом доме произошло что-то непоправимо дурное, помимо самого факта гибели Варвары Николаевны, хозяйки дома и матери семейства. Это "что-то" не позволит семейству вот так запросто вернуться назад, к налаженному быту и привычной системе ценностей. Непонятное "что-то" скверно повлияло и на него самого, достойного члена семьи Изотовых, пусть и не особенно преданного фамильным идеалам.