Пепел (СИ) - Сью Ники

А во вторник после школы меня поджидал Шестаков. Он сидел на рюкзаке, который бросил на землю вместо подстилки. Без шапки и шарфа, с расстегнутой курткой и без перчаток. Щеки его отливали румянцем от холодного ветерка, а губы, обветренные по краям, казались еще краше.

– Витя! – крикнула я, улыбнувшись. Подбежала к нему и бросилась обниматься. Мы повалились на тонкий слой снега, успевший выпасть прошлой ночью. Витя прижал меня к себе, обжигая, горячим дыханием.

– Заболеем же, – строго, но в то же время тепло отозвался он. Я чуть приподнялась, разглядывая лицо лучшего друга. Мы оба замерли, словно не виделись целую вечность. Шестаков вдруг протянул руку и заботливо поправил на мне шапку, которая успела съехать набок.

– Тогда будем болеть вместе… – я сказала на автомате, а потом перестала улыбаться. Ведь вместе теперь не получится.

– Ага, но лучше не болеть, а то придется, есть гадкую настойку матери. Слезай, Рита.

И я слезла, стараясь скрыть грусть. Уселась рядом, надевая маску улыбчивой Риты. Мне не нравилось будущее, в котором два человека не могут общаться, гулять вместе и болеть под одним одеялом. Но вслух я этого не сказала.

– В общем, ситуация отстой, – произнес Шестаков, громко вздыхая.

– В смысле?

– Из разговоров дома я понял две вещи: твой отец не просто ушел из бизнеса, он еще забрал с собой нескольких крутых ребят, что однозначно приведет к краху компании родичей. Ну и… теперь мой папа тоже обозлился. Короче, вряд ли мы снова будем ходить друг к другу в гости. В этот раз все серьезно, кажется.

– Но как же… – не веря в услышанное, проговорила я. В горле застрял ком размером с теннисный мячик, мне было тяжело дышать.

– Все очень плохо. И… вот! – Витя повернулся ко мне, вытащив из рюкзака сотовый.

– Зачем это?

– Там есть симка, мне купили сенсорный месяц назад. Слушай, я ведь… я даже не знаю, когда у тебя уроки заканчиваются. Нам нужно быть на связи, Рит. Что бы там ни было между родичами, это их терки. Эй, мелкая, улыбнись! Я никогда тебя не брошу, ты же моя, помнишь?

Я рассмеялась, хотя хотелось плакать. В этот холодный зимний день мы ели шоколадное мороженое в стаканчике и держались за руки, пока не дошли до входа в мой двор. Впервые Витя не стал провожать меня до подъезда, но я и не настаивала. Мы есть друг у друга – это главное, остальное наладится, надо только подождать, уверяла я себя. Однако, ничего не наладилось.

С бизнесом у отца дела не шли, он обещал каждый день своим коллегам светлое будущее, которое почему-то не наступало. Сам ходил злым, а если не дай бог спотыкался об обувь в коридоре, начинал громко ругаться. Я лишний раз боялась произнести слово в его присутствии, казалось, даже наши с мамой голоса раздражали папу.

В конце марта случился окончательный провал. Программисты, верящие в папины идеи и стремления, ушли от него, сославшись на отсутствие денег, без которых нынче сложно существовать. А у них семьи, дети, кредиты, потребности. Отец снова разгневался. И, как назло, в этот день он увидел нас с Витей возле магазина на остановке. Шестаков провожал меня домой, рассказывая забавные шутки про их соседей.

– Рита! – крикнул папа, догоняя нас. Глаза его полыхали огнем, а нижняя губа дергалась. Мне всегда было страшно смотреть на такого отца – он вызывал страх и неуверенность.

– Привет, папуль, – улыбнулась я, разглядывая его снизу вверх.

– Добрый день, Павел Дмитриевич, – поздоровался Витя. Однако отец вместо слов приветствия схватил меня за руку и силой потащил в сторону дома. Я не стала сопротивляться, молча кивнув Шестакову.

До квартиры мы дошли, не проронив ни слова, между нами словно электричество сочилось – до того напряженной была атмосфера. Я быстро прошмыгнула к себе в комнату, предпочитая скрыться с глаз отца, от греха. Осторожно прикрыла дверь, спрятала телефон в ящик столика, за которым делала обычно уроки. Я так и не рассказала об этом подарке никому, хотя, может, и стоило. Но благодаря мобильному мы могли с Витей общаться, писать сообщения и тайно болтать ночами о всяком разном, кроме семейных тем. Их старательно избегали, но при этом всеми силами поддерживали друг друга, потому что не хотели потерять нашу связь.

Я вздохнула, развернулась и планировала переодеться, однако в комнату вошел папа.

– Маргарита, – строго начал родитель. Его голос звучал жестко, словно он говорил не с родной дочкой, а с посторонним человеком. В последние дни я не узнавала любимого человека.

– Я переоденусь сейчас, и можем вместе пообедать.

– Не смей больше водиться с этим мальчишкой! – холодным, ледяным тоном выдал отец.

– Что? – прошептала одними губами я, не веря в услышанное.

– Он сын предателя! А ты моя дочь, понимаешь?

– Пап, Витя ни при чем, он… – мне показалось, воздух закончился в легких. Я открыла рот, глубоко вдыхая, однако, не могла насытиться кислородом.

– Не смей к нему подходить, поняла? А если он будет тебя преследовать, я разберусь. – Отец развернулся, планируя выйти из комнаты, но я бросилась к нему, схватила за руку, крепко сжимая ее в своих ладонях.

– Папочка, ну ты чего? – взмолилась, смотря на него снизу вверх в поисках смягчения. Однако в этом взгляде больше не было привычной мягкости, теперь там поселилась сталь.

– Рита, ты слышала, что я тебе сказал?

– Папуль, Витя он… он… хороший, правда! Я… я не хочу переставать…

– Замолчи! – крикнул отец, выхватив руку. А затем он закрыл дверь перед моим носом, явно намекая, что продолжения у разговора не будет.

Конечно, я не планировала мириться с таким решением. Поэтому в один из дней после уроков пошла не домой, а в библиотеку к маме. Мне нравилось бывать у нее на работе, вдыхать запах старых книг, погружаться в тишину и становиться частью историй, пылившихся на полках.

Обычно мама работала с напарницей, но сегодня женщина взяла отгул, и мне выдалась отличная возможность поговорить наедине с родительницей. Я не стала ничего скрывать, рассказала даже про телефон, который подарил Витя. Я ждала поддержки от мамы, утешения и добрых слов. Ведь чего еще может ждать восьмилетний ребенок в такой ситуации? Однако получилось иначе.

– Риточка, понимаешь, – начала мама. Она слишком часто облизывала губы и теребила края широкой кофты, которая уже висела на ней балахоном. Цвет давно вылинял от многочисленных стирок, да и мама похудела за этот год, поэтому вещь превратилась в бесформенную тряпку. Порой я смотрела на тетю Кристину и с завистью думала, какая она ухоженная, и что моя мать на ее фоне кажется серой мышкой.

– Дочка, у твоего отца сейчас трудные времена. Ему нужна наша поддержка, если уж и мы отвернемся, он окончательно сломается.

– Но причем тут я и Витя? Мам, ведь не Витя предал папу, – искренне не понимала, поджимая губы от обиды.

– Мне жаль, что тебе приходится проходить через все это в таком юном возрасте, дочка, – с грустью сказала мама. Она подошла ко мне, положила руки на плечи и притянула к себе, прижав к груди.

– Витя – мой друг, единственный и очень любимый друг! – с горечью произнесла, утыкаясь носом в старую ткань маминой одежды.

– Пройдет время, возможно, отец остынет, и вы снова сможете общаться. Но, милая, мне кажется, как раньше, уже не будет. Тебе нужно просто принять это и жить дальше. И да, лучше верни телефон Вите. Не дай бог отец узнает, ему будет неприятно.

Следовать наставлению мамы я не стала, просто надеялась, что папа успокоится. Не может же он злиться вечно? А там, глядишь, они встретятся с дядей Олегом, поговорят, по крайне мере, мне так хотелось думать.

Однако в мае мои надежды рухнули окончательно. Отец узнал, что его бывшая фирма удачно заключила договор с каким-то крупным инвестором и все же будет воплощать идею с подпиской. Для отца это был удар под дых. Он даже хотел поехать в офис и устроить скандал, ведь идея по праву принадлежала ему, а не Олегу Николаевичу. Мама чудом умудрилась отговорить папу от поездки.