Хранитель истории - Тэффи Нотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вдохните, мадемуазель. На «три» резко выдыхайте, хорошо? – Иванов взялся за мою руку, а я мысленно приготовилась к ужасной боли, сильнее сжимая пальцы на руке Фёдора Алексеевича. – Раз, два, три!
Я вскрикнула, сустав тошнотворно хрустнул, в эту же секунду дверь флигеля со стуком распахнулась.
– Толстой! Извольте объясниться, что здесь происходит?!
Глава 3
На пороге докторского флигеля стоял молодой человек в форме. Орлиный нос, грозно сдвинутые к переносице темные брови, тонкие губы, гладковыбритый, и волосы, уложенные по последней моде. На шее висела «Анна» — орден святой Анны в виде четырех лучей, покрытых красной эмалью, на алой ленте. Я припомнила, что видела его накануне среди офицеров Преображенского полка. От своей догадки я чуть не застонала.
– Ваше Превосходительство! – И поручик, и врач, поспешили отдать честь. Я попыталась подняться, едва слышно застонав. Иванов тут же ринулся ко мне. Поручик покосился на меня, но под грозным взглядом начальника не рискнул предпринимать каких-либо действий.
– Пётр Александрович, разрешите объяснить! – Уже совсем иным тоном заговорил Толстой.
– Да уж, будьте так добры. – Дверь за начальником затворилась, и Фёдор Алексеевич принялся уже во второй раз пересказывать наши злоключения. На этот раз, начав издалека – с того, как он проверял моё приглашение на трибуны. Пока поручик вещал, я при помощи Романа Гаврииловича всё же сумела подняться с кушетки. Говорить с начальником Преображенского полка сидя было как-то неуместно, хотя и подходящее время для того, чтобы сделать приветственный книксен я уже проворонила.
– Вот как… - Протянул Его Превосходительство, рассматривая меня не без интереса. – Роман Гавриилович, Вы закончили?
Иванов покосился на меня в нерешительности, будто что-то хотел сказать. Но когда снова обратился к начальству, то лицо его сделалось строгим.
– Я бы рекомендовал Вере Павловне содержать руку в полном покое хотя бы ещё несколько дней. И при малейшей боли обратиться к лекарю. – Я благодарно кивнула, хотя и смотрел Иванов не на меня. Странный человек.
– В таком случае, Толстой, привести себя в порядок и отправится на место несение службы.
– Есть!
– А Вы, мадемуазель, идёмте со мной. – Пётр Александрович открыл дверь, пропуская меня вперед. Я метнула взгляд на поручика. За последние пару часов он уже стал мне как родным, рядом с ним я чувствовала себя намного спокойнее. И расставаться никак не хотелось. Он поймал мой взгляд и быстро подмигнул. Пряча улыбку, я вышла из флигеля следом за высоким начальством.
Кабинет Петра Александровича оказался в два раза больше, чем вся гостиная лекарского флигеля. Но по сравнению с небольшим жилищем Иванова, тут было как-то безжизненно. Чистый стол с газетой и парой бумаг, чернильница и перо. Диван, притаившийся у стены, несколько картин, в основном на абстрактно-батальные темы. Так, как должен выглядеть кабинет, ни больше, ни меньше.
Я замерла в нерешительности посередине комнаты оглядываясь. Руку всё ещё прижимала к себе. Её теперь не терзала боль, но лишнее движение всё равно приносило сплошные неудобства. А врач ведь предписал мне держать её в покое, верно?
– Ну что, мадемуазель Оболенская. – Пётр Александрович подошёл к своему столу, указал мне на кресло перед нем, оглянулся. Как будто он тоже не знал, куда себя деть. – Для начала разрешите представиться… - Уголок тонких губ искривился. Будто бы военный считал это излишней блажью. – Пётр Александрович Толстой, как Вы уже, наверное, догадались, шеф Преображенского полка, Его Милостью. Ну а теперь, поведайте мне, кто Вы и как очутились столь ранним утром на заднем дворе этой Богом забытой гостиницы?
Я присела на край кресла и перевела дыхание. Рано или поздно этот вопрос должен возникнуть, поэтому ответ у меня уже был заготовлен. Странно, что в расспросы не пустился ни поручик, ни врач, который представлялся мне человеком строгим. Ну что же, вспомним всё то, что почерпнули на курсе актёрского мастерства и исторического этикета.
– Меня зовут Вера Павловна Оболенская. – Я ещё раз печально вздохнула. – Простите, Пётр Александрович, но для того, чтобы объяснить, как я оказалась в подворотне, мне придётся начать издалека. Дело в том, что мой отец, Павел Андреевич Оболенский, пять лет назад скончался от грудной жабы. Кроме него у меня на свете никого не было, потому на воспитание меня взяла двоюродная тётка. – Тут я в притворном волнении заломила пальцы рук и опустила глаза. – Я понимаю, что говорить о таком не принято, да просто неприлично выносить сор из избы, но… - Я прижала к губам пальцы и спустя ещё один нервный вздох продолжила. – Уж не знаю, чем я успела провиниться перед тётушкой, или Господь уготовил мне судьбу расплачиваться за грехи отца своего, но Глафира Андреевна меня сразу невзлюбила. Сначала я не понимала ничего, была рада и той маленькой комнатушке, бывшей комнаты ключницы, и благодарила свою спасительницу. Ведь без неё я бы точно умерла от голода и холода. Была рада её старым, перешитым платьям. Холодной вчерашней каше и той была рада. Но с каждым летом тётушка становилась сварливее и недовольнее, что бы я ни сделала!
Я в сердцах прижала левую руку к груди, подняв взгляд на генерала. Тот слушал внимательно, но по лицу не разобрать, верит или нет. Я быстро опустила взгляд снова.
– И на коленях стояла, и розгами она меня била, и голодом изводила, с девками дворовыми она ласковее была. А потом… – Вот быть хоть одну слезинку из себя выдавить! Но нет, плакать на заказ у меня от чего-то не выходило. Так что я просто на сухую всхлипнула. – Потом сыну её, Аркаше, дураку и недорослю, восемнадцать стукнуло. И она нас женить задумала, чтобы всё, что батюшка мне завещал, в её руки попало.
Я вновь всхлипнула и с удивлением заметила, как ко мне протягивается рука с белоснежным платком. На углу было изящно вышита золотая монограмма «ТП». Я благодарна кивнула и прижала платок к совершенно сухому лицу.
– Как же… - Толстой прочистил горло. – Как же вы в Петербург попали? Оболенские, это под Новгородом у Вас имение?
Я кивнула. И дальше стала нести околесицу о том, что однажды в имение тётушки приехал дальний родственник, привезший приглашение на праздник в честь запуска
