Деревня Цапельки, дом один - Галина Демыкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алёна поднялась со ступеньки, обняла бабушку за голову так, что бабушкин старенький платок на затылок съехал.
Глава VII. Встреча
Утром бабушка подняла Алёну рано:
— Вставай потихоньку. Сбираться будем.
Алёна умылась в сенях у рукомойника, белые волосы частым гребнем пригладила.
— На́ вот платочек. Наденешь потом, — сказала бабушка. — И платье с длинными рукавами бери, руки-то не обгорели бы.
— Да что ты, баушк, я ведь и так всё по солнышку.
— Слушай меня, уж я знаю.
Поели они, попили молока — и в путь. Бабушка кошёлку с собой взяла — яиц положила, картошки, огурчиков. И вот уж шагают по лесной дорожке, которая от огородов к лугу ведёт.
— В малинник-то свернём? — спросила бабушка.
— Свернём.
И у той знакомой ёлочки; что с Алёну ростом, повернули направо.
Немного и прошли, а лес уже будто другой — кустистей, чаще.
Алёна побежала вперёд, оглянулась и увидела: тут вчера малину брала, а тут полянка, та самая… А отсюда, из малинника, Женька выломился, перепуганный. Ну так и есть! Вот она, бадеечка, стоит под кустом. Обрадовалась Алёна. Заглянула в ведёрко, а там… Может, почудилось? Яблоки! До половины…
— Баушк! — позвала шёпотом.
Та не услышала. Алёна протёрла глаза, снова заглянула. Яблоки!
— Ой! — закричала она и бросилась бежать, не разбирая дороги. Набежала на кого-то, обрадовалась сперва. — Бабушка! — А потом глянула вниз — сапоги. Так и застыла.
Здоровенные сапоги, мокрые от росы. Брюки в полоску, старые. Синий пиджак. Подняла голову, а прямо над её головою — белая борода.
Глава VIII. Младший
Рванулась Алёна, а дед держит за руки, не отпускает:
— Не вертись, не вертись. Где бабушка?
— А вот я, — говорит бабушка. — Что ты мне девчонку напугал? Гляди — побелела вся.
— Это она меня напугала. Вылетела из малинника, как птица! — засмеялся дед. Засмеялся он не страшно, только зубов у него не было. А лицо широкое, глаза светлые, будто повыгорели.
— Давно ли ты птиц стал пугаться? — улыбнулась бабушка и протянула ему сухонькую руку. — Ну здравствуй. Когда прибыл-то?
— Три дни уже тут.
— Ох и шатун, ох и шатун ты! — покачала головой бабушка. — Нашёл чего?
— А то ж! Такие саженцы привезут — прямо охнешь да сядешь!
Вот оно что, они знали друг друга — бабушка и этот старик. И теперь говорили про своё.
— Так и бросишь Цапельки? — спрашивал дед.
— А как быть? Одна во всей деревне останусь?
— Зачем одна. Я-то что — не человек? Ведь сад здесь будет, понимаешь? Работы сколько! Зато и благодать какая!
Лес поредел и вдруг — вот диво-то! — вместо берёз за малинником стали видны яблони. А на них красные и белые яблоки. А на яблоках — солнце. Где солнце, а где тень. Яблоки плотно-плотно к ветке притиснуты, так и жмутся, прямо боками толкаются. И не блестят, затуманены, будто пала на них роса.
А дальше — вишенье. Как огонёчки красные, как фонарики на ветках понавешаны.
А трава под деревьями высокая, нескошенная, и в траве тоже будто фонарики. Это вишня да красные яблоки нападали.
А над садом — небо. И такая тишина… А пчёлы — вж-вж! — так и шныряют туда-сюда. Брюшки у них жёлтые, пушистые и лапки тяжёлые от пыльцы. Никогда, ну никогда не видала Алёна такого чудесного сада!
Но это ещё что! За яблонями виднелась крыша дома. Серая крыша из щепы, окошечко на чердаке. А вот и вся избушка из кустов выглянула — старая, приземистая, серая.
Алёна всё не могла понять, чем она на другие не похожа. В деревне ведь тоже бывают старые избы, осевшие. А эта чем-то не похожа. Она старее всех, вот что. Потом ещё заметила: возле деревенских домов всегда площадочка притоптана, а здесь — лесная поляна. Трава почти не смята, былинки прямо на крыльцо лезут и по завалинке в окно. Алёна даже нагнулась — поглядела, не на курьих ли ножках дом стоит.
— Входите, гости дорогие, — сказал дед.
Сени в доме оказались пустыми, ничем не захламлёнными. Комната одна. Широкая, в три окошка. По избе — запах яблок. Пол вымыт недавно. На нём трава разбросана — вместо половика. Лавка тоже выскобленная, чистая, а на столе хлеб да сахар в пачке, — такой отец из города привозил.
— Ждал, что ли, кого? — спросила бабушка, осматриваясь.
— А вас и ждал. Нашёл в лесу бадеечку, ну, думаю, значит, и гости будут. Сейчас самовар вздую.
Он ушёл в кухню, за переборочку. Слышно было, как он щиплет там лучину и жужжит себе под нос:
Раскрасавица белая птицаСыры боры́, сыры боры́ облетала,Мой домочек во борочке увидала…
Алёна затаилась, прислушалась.
Ты лети-то-ка, белая птица,Вей гнездо, вей гнездо в моём доме.
Старик замолчал. Алёна стала разглядывать комнату. Стены были бревенчатые, пустые, без фотографий. Таких ни у кого в деревне нет.
В простенке между окнами висело большое зеркало в деревянной раме. Алёна поглядела на себя и засмеялась: зеркало ей щёки раздуло, нос сплюснуло, а глаза в разные стороны развело. Она голову откачнула — и вот уже лицо стало длинное, как огурец, нос на нём тоже длинный, а глаза где-то на щеках!
— Дедушка! — позвала Алёна со смехом. Да и осеклась.
Увидела: из-за зеркала торчало длинное белое перо. Не куриное это. Да и кур у деда нет. Не куриное. Дикое какое-то, лесное. Она подошла на цыпочках к перу, протянула руку, но дотронуться не решилась.
Отвечает красавица птица:
— Я к тебе бы, к тебе поспешала,В сы́ры боры́, в сы́ры боры́, в сы́ры бо́ры,Только ждут меня малые детки.
— Баушк! — позвала Алёна шёпотом. — Слышишь, что он поёт?
— А что? — не поняла бабушка.
— Твою песню-то. «Сырыборы»…
— Ну что за диво…
— Чего вы там шепчетесь? — проговорил дед, ставя на стол самовар. — Давайте-ка чай пить.
Бабушка достала из корзины всё, что было, разложила на столе. А дед ещё яблок принёс — они у него в углу в берестяном коробе стояли. Вот и пахло-то от них по всей избе, как в саду.
— Ко времени приехал, — сказал он. — Аккурат яблоки падать начали.
Дед пил чай не спеша, из блюдечка. Алёна на него всё глядела, глядела, прямо глаз отвести не могла. Дед заметил это, поставил блюдце на стол, засмеялся:
— Что, глазастая, али признала? — и подал ей самое большое яблоко, с веточкой и двумя листочками.
Напились чаю. Бабушка стала прощаться.
— Куда так рано? — удивился дед.
— А мы идём сено сушить.
— А… Ну берите еду.
— Что ты! Я тебе с Алёнкой ещё пришлю. — Бабушка заспешила, перевязала платок перед зеркалом, и они все трое вышли.
Алёнка оглянулась на сад, на избу и вдруг остановилась: возле двери прибита дощечка, а на ней цифра. Вот точно такая, как Женька на песке рисовал: будто стоит на одной ноге красавица белая птица.
— Баушк!
— Поспешай, поспешай, Алёна.
— Провожу пойду, — сказал дед. — Я там в бадеечку-то яблок насыпал.
— Ох, дедушка Младший, а я как тогда испугалась! — вспомнила Алёна.
— Чего ж пугаться-то?
— Да ведь не было их вчера.
— Эх, цапелька, мало ль чего вчера не было, а завтра есть. А что это ты меня так величаешь: «Младший»? Вроде бы старее меня никого в округе не сыщешь!
Алёна промолчала. Она, робея, взяла деда за руку. Рука у него была большая, толстая, добрая. Только вот что это он её так чудно назвал — «цапелька»?
Глава IX. Сено
Алёна с бабушкой шли по заросшей дороге, держа за ручку бадейку с яблоками. Вскоре свернули в сторону и по мокрым болотным кочкам еле видной тропинкой выбрались к тому месту, где стояли шалаши косарей. Женя, видно, не знал этой тропы по болоту, вот и брели они вчера долго. А поляна-то близко совсем.
Возле шалаша уже собрались женщины. Грабли, привезённые на телеге, лежали тут же. Кто-то заметил Алёну с бабушкой:
— Ну вот, помощь пришла, теперь и начинать можно!
Алёна оглянулась: Женьки нигде не было. Может, уехали? Потом, когда немного стихли женщины, услышала неподалёку:
Вж-их! Вж-их!.. Это косили-выкашивали соседнюю лесную поляну.
— Не разучились ещё! — похвалила бабушка. — А то всё машины да машины, мужикам и силу приложить негде.
— Машины — оно хорошо, — подхватили другие, — да на наших полянах им не развернуться.
— Ничего, пускай мужики кости поразомнут.
— Верно!
Алёна боялась — не достанется грабель, разберут женщины. Они, как бы между делом, осматривают их, меняют, всё ищут получше. Но и Алёне остались одни. Ручка у них сухая, тёплая — на солнце нагрелась — и гладенькая, многими руками отглажена. Лёгкие грабельки, ничего.
Выбрала Алёна рядок — раз граблями! Повезла к себе чуть повядшую, ещё зелёную, тяжёлую траву. А трава сбирается вокруг грабель, вон уж сколько!