Беспокойные сердца - Нина Карцин

И вот она рядом с ним, в одном городе, на той же улице. Может быть, он ездил даже в этом самом автобусе, сидел на том же месте, где сейчас сидит она?.. Скоро, скоро они встретятся, и не будет места никаким недоразумениям!

И вдруг обжигала новая мысль: почему она так уверена в нем? Почему она вообразила, будто он до сих пор хранит воспоминание об их встречах? Вдруг для него это было просто легкое увлечение — они ведь так бесследно проходят потом. А теперь он остепенился, женился, стал толстым, ленивым и добродушным… Но вообразив на мгновение Олеся толстым и ленивым, сама чуть не рассмеялась вслух. Нет, нет, не нужно сейчас ничего придумывать, не надо ни сомнений, ни надежд. Надо просто ждать. Будущее покажет, остался ли Олесь прежним хорошим другом или отнесется к ней, как к случайной знакомой.

От этих мыслей подвижное лицо Марины поминутно менялось, то вспыхивая улыбкой, то затуманиваясь тревогою, то освещаясь грустной нежностью. Виноградов поглядывал на нее сбоку, удивленный ее непривычной молчаливостью, и затаенное восхищение смягчало суровое выражение замкнутого его лица.

Автобус остановился на асфальтированной площади. В центре ее — памятник защитникам завода, направо — полукруг жилых зданий с зеркальными окнами первых этажей, налево — высокий заводской забор с проходной будкой у ворот и внушительный фасад заводоуправления. Круг не смыкался: с одной стороны его разделяло городское шоссе, а с другой — зелень парка, защищавшая жилые кварталы от гари и дыма.

Парк был молодым, но зеленая листва уже образовывала сплошной зеленый навес, и живые изгороди из подстриженного кустарника встали выше человеческого роста. Росшая повсюду белая акация уже кое-где украсилась первыми молочно-белыми кистями цветов.

…Прежде чем попасть к директору завода, Виноградов и Марина побывали у начальника центральной лаборатории Вустина. Человек большой эрудиции, Вустин и внешне напоминал скорее профессора, чем заводского работника. Высокий, выпуклый лоб его казался еще выше от большой лысины, за стеклами пенсне светились добрые, хотя, может быть, и несколько рассеянные глаза, холеная темная бородка придавала ему весьма почтенный и внушительный вид.

Уже после нескольких минут беседы Марина поняла, кому они обязаны приглашением на «Волгосталь». Вустин горячо заинтересовался теорией Виноградова, хотя решительно возражал против некоторых положений, усматривая в них покушение на основные теоретические взгляды маститых ученых-металлургов.

— Вы ошибаетесь, уверяю вас, вы ошибаетесь, — спорил он с Виноградовым спустя всего лишь пять минут после первого знакомства. — Еще Эванс в своей знаменитой работе…

— Ваш Эванс был просто в плену предрассудков, — тоже с некоторой горячностью возражал Виноградов. — А вместе с ним и вы добровольно заблуждаетесь…

— Ну, хорошо, не будем спорить. Дальнейшее покажет. Я, собственно, это и имел в виду, когда рекомендовал Григорию Михайловичу пригласить вас к нам. Мне любопытно все-таки своими глазами увидеть, как практика опровергнет теоретические выкладки. Не обижайтесь, но пока я держусь именно этого мнения. Если вы победите, я первый буду рад. Ваши концепции откроют путь новому подходу к вопросу о происхождении флокенов. Но помните: следить за вашей работой мы будем придирчиво.

— Милости просим. Это нам только на руку. И мы вам докажем, что незачем в этом простом вопросе напускать столько тумана. Все обстоит по-другому…

— Боюсь, вы просто вульгаризируете теорию…

Марина слушала спор, еле сдерживая улыбку. У нее было свое мнение. Она считала, что в конечном итоге совершенно неважно, вызываются ли флокены просто скоплением атомного водорода в пустотах отливки, или тут действуют более сложные факторы. Важно найти способ совсем избавиться от них, а ученое объяснение всегда можно найти. Но высказать эту мысль вслух она поостереглась из опасения навлечь на свою голову обвинение похуже, чем вульгаризация науки…

Неожиданно оказалось, что директор завода Савельев относится к этому вопросу примерно так же, как и она. Принял их директор сразу, как только образовался перерыв между неотложными делами. Он встретил научных работников, как долгожданных гостей, усадил их в кресло, а сам, не присаживаясь, прошелся около письменного стола и довольно потер большие руки. Только эти руки с узловатыми шнурками склеротических вен предательски выдавали его возраст. По фигуре, высокой, немного костлявой, и по худощавому лицу с тонким ястребиным носом ему можно было дать куда меньше лет, чем на самом деле.

— Нас здесь очень заинтересовали полученные вами результаты, описанные в статье. Только вот с Аркадием Львовичем мы расходимся во взглядах на сей предмет, — и Савельев лукаво покосился на Вустина. — Откровенно говоря, меня интересует практическая сторона дела. Понимаете, план по номерным сталям большой, а возни с ними, как с пасхальными куличами. Ни дыхни ни стукни. Чего только не придумываем! И ямы для замедленного охлаждения, и печи изотермического отжига, и бог знает, что еще! Да если бы была уверенность, что все это поможет. А такой уверенности нет. То и дело рекламации из-за флокенов получаем. А потом езди, доказывай потребителю: черное, если и не совсем белое, так серое с крапинками. У меня на заводе уже и специалисты по этому делу появились — этакая разновидность коммивояжёров.

Виноградов заметил, что он его отлично понимает, но Савельев с живостью перебил:

— Нет, голубчик, понимаете вы это, да не так. Меня вот даже своя лаборатория не понимает. — Савельев взглянул на Вустина, словно ожидая возражения, но тот тщательно протирал замшей пенсне и не поднял головы. — Я им про улучшение выплавки толкую, а они мне новые термообработки подсовывают. Уперлись на одном: номерные стали следует замедленно охлаждать семьдесят шесть часов. А почему семьдесят шесть, а не тридцать восемь? А потому, видите ли, что еще на заре развития качественных сталей ученые столпы так положили. Якобы за это время происходят внутренние преобразования. Возможно, возможно. Но ученым спокойно: срок выполнения заказов их не волнует, производственный план для них не существует…

Вустин при этом сделал протестующее движение, словно принимал слова на свой счет, но директор сделал вид, будто не обратил внимания и продолжал:

— Аркадий Львович мечтает уличить вас в извращении понятий. Пусть его. А мне понравилось другое: я вижу, вы сразу быка за рога берете. Начинаете борьбу с флокенами с самого начала выплавки, а не тогда, когда она уже появилась. И если их не будет, незачем будет и доказывать, отчего и как они появляются. Действуйте, действуйте. Глядишь, и новая технология появится. И мы на заводе полную революцию произведем.

— Григорий Михайлович, — с улыбкой сказал Виноградов, — не возлагайте на нас сразу столько надежд. Преждевременно. Может быть, практика покажет, что прав вовсе не я, а именно Эванс.

— Ну-ну, я потерплю, — тоже улыбнулся Савельев, но было в его улыбке легкое разочарование: словно он ожидал, что Виноградов тут же поднесет ему новенькую, безупречную технологию, которая разом избавит завод от всех бед.

Вустин так ничего и не сказал. Но в молчании его чувствовалось неодобрение.

Около шести часов вечера Марина, наконец, устроилась в номере. В том же коридоре, только наискосок, был номер Виноградова. Марина постучала к нему и услышала рассеянный возглас: «Да, да…»

Открыв дверь, она не решилась войти. Виноградов уже работал. Он, видимо, тоже начал было устраиваться: дверца шкафа осталась полуоткрытой, на стуле лежал чемодан. Но Виноградов уже забыл обо всем, как только начал просматривать свои записи. Книги и тетради ворохом лежали перед ним, большой лист был наполовину исписан. И во взгляде, брошенном на Марину, читалось нетерпение.

— Извините, Дмитрий Алексеевич, я не знала, что вы заняты. Я пойду, пройдусь немного.

Он кивнул, и Марина закрыла дверь, уверенная: и слова ее, и сам приход уже забыты. Да, вот такой он всегда — одержимый…

А пройтись по поселку очень хотелось. За эти годы так много изменилось, столько построено. Слышала уже о новой набережной — гордости всего завода. В прошлый приезд Марина так и не видела Волги — дело было зимой, кругом снег, лед, и реки все равно не видно.

С любопытством оглядываясь по сторонам, Марина медленно пересекла площадь и пошла по асфальтированной дороге между оградой парка и стеной заводского забора. Похоже было, будто идешь по зеленому тоннелю. Деревья в парке раскинули ветви далеко в стороны и во многих местах переплелись с зеленой оградой, высаженной вдоль забора. В этот тихий предвечерний час сильнее чувствовался запах белой акации, смешанный с бензиновым перегаром — за стеной находился гараж завода.

Парк обрывался над Волгой. От реки его отделяла набережная с лестницей, спускавшейся тремя маршами к самой воде, и на последние ступеньки набегали мутные волны.