Аввакум Захов против 07 - Андрей Гуляшки

— Аллеи парка!.. В глубине!

Редкие прохожие, они не торопятся… Молодая женщина в голубом платье в горошек толкает перед собой детскую коляску на двух колесах. Малыш размахивает пухлыми розовыми ручонками… Скамьи — большей частью свободные.

И вдруг — звук, похожий на сигнал зуммера. На одном из экранов тревожно замигала маленькая ярко-красная лампочка.

Человек у пульта отдает распоряжение, и теперь голос его кажется необычайно возбужденным:

— Сужай круг, сужай круг!.. Дай фокус! Живо!

И вот — развесистые каштаны. Камера приближается к одной из скамеек. Перед нею — бюст Яворова[1]. А на скамье…

— Фиксируй!

Изображение на экране делается четче. 07 и неизвестная женщина в ослепительно белом платье. Он в коричневом шевиотовом пиджаке, который пришелся ему не совсем по мерке, вид у него не слишком великолепный. В левом углу экрана подпрыгивают цифры — координаты этого места.

Помощник главного оператора, не отрывая глаз от цифр, нажимает на кнопку и кому-то четко сообщает:

— Вихрь! Вихрь! Слушай приказ… «Дракон» на 1012 — AM… Действуй гусеницей! Действуй гусеницей!

Очевидно, Вихрь должен сделать все возможное, чтоб схватить на месте «Дракона», то есть 07. Но при чем тут гусеница?

А генерал тем временем нервно расхаживает по своему кабинету и без конца курит, хотя ему запрещено. Он слышит раздающиеся в зале команды, следит за поединком, который ведет техника с ловким 07, и лицо его постепенно проясняется. Но улыбаться ему, кажется, еще рано.

Русский бульвар.

Мягко шурша по великолепной золотистой брусчатке, сверкающей под лучами июльского солнца, словно река, в сторону Парка свободы мчится открытая спортивная «шкода». За рулем сидит блондинка с чуть вьющимися волосами, собранными на затылке голубой ленточкой. Завидев эту торпеду, несущуюся прямо на него, усатый регулировщик на университетской площади попытался было строгим движением руки остановить ее, но в этот миг взгляд его упал на номерной знак — особая серия и многозначный номер! — и он лишь недоуменно покачал головой. Проводив взглядом торпеду — она уже успела исчезнуть, — регулировщик, задумчиво улыбаясь, подкрутил ус.

«Шкода» останавливается на площади вблизи Орлова моста, несколько в стороне от стоянки такси. Чтобы войти в парк и оказаться у озера Ариана, перед бюстом Яворова, необходимо самое большее две минуты.

Блондинка поспешно выходит из машины. Роста она невысокого, пожалуй, даже ниже среднего, но стройная и гибкая, как мальчишка. Кремовое платье из креп-жоржета плотно обтягивает ее в талии и едва скрывает острые колени спортсменки.

Итак, блондинка быстро шагает к аллее, где стоит бюст Яворова. Приближаясь к скамейке, на которой сидит 07 со своей дамой, она замедляет шаг, с небрежным видом останавливается под каштаном и раскрывает сумочку. Что особенного, любая женщина может остановиться под каштаном, чтоб поправить какую-то деталь своего туалета. Молодые женщины, в одиночестве прогуливающиеся по парку, делают так довольно часто. Но эта, в кремовом платье, достает из сумки черную авторучку. Простую авторучку, только сантиметра на два длиннее обычного. Она направляет ее на скамейку, где сидит 07 со своей дамой. Что-то тихо щелкнуло, будто сработала автоматическая зажигалка.

На первый взгляд, да если на это обратить и более пристальное внимание, может показаться, что ничего особенного не произошло. Но если бы этот момент зафиксировала специальная кинокамера, то потом на экране можно было бы увидеть довольно странную картину: из авторучки вылетает миниатюрная игловидная металлическая стрелка. Она описывает в воздухе едва заметную параболу и вонзается в землю в метре от скамейки.

Женщина в кремовом платье тотчас же прячет авторучку и, выйдя из тени каштана, выбирает себе скамейку метрах в пятнадцати от того места, где сидит 07. В конце концов аллеи существуют не только для того, чтобы следовать по ним транзитом. Для молодой женщины вполне естественно, дожидаясь кого-то, созерцать скульптурный портрет великого поэта и шепотом повторять жемчужины его поэзии:

Прекрасные глаза…

Женщина в кремовом платье кладет на колени свою красивую расшитую сумочку. Затем раскрывает ее и достает изящную пудреницу, инкрустированную жемчугом. В пудренице, разумеется, есть зеркальце, глядя в которое она может немножко подрисовать помадой губы. Она делает это и одновременно слушает голос 07, который тихо звучит из пудреницы.

— Итак, я каждый вечер буду находить вас в баре отеля «Калиакра», — говорит он по-французски. — Ведь вы числитесь в штате этого отеля, и никто не станет обращать особого внимания на наши свидания. Вам ясно?

— Ясно! — ответила женским голосом пудреница. Они встают. 07 направляется к выходу из парка, а экскурсовод варненского отеля «Калиакра» идет по аллее, ведущей к агрономическому факультету Софийского университета.

София, 13 июля 196… г.

По ржаному полю шла девушка в голубой косынке. Тропинка извивалась среди колосьев, петляла, уходила все дальше к меже и наконец выбралась на проселочную дорогу. Девушка, казалось, не шла по земле, а плыла, но плыла стоя, — потому что ветер раскачивал колосья и ржаное поле напоминало колышущееся золотое море.

Это было так красиво, что Аввакум даже улыбнулся.

В последнее время он тосковал по полям, по шеренгам подсолнечника, поднявшего кверху свои решета — это было совсем не то, что он видел когда-то, в годы юности, — островки пшеницы и межи, островки и межи! Теперь глянешь на пшеничное поле — море потускневшего золота; окинешь взглядом подсолнечник — море яркого золота, такое смеющееся; посмотришь на кукурузное поле — изумруд до самого горизонта. Нет больше ни островков, пи меж; сейчас все расстилается, словно река, вышедшая из берегов, заполнившая равнину, превратившаяся в моря потускневшего золота, яркого золота, изумруда. Они тянутся до самого горизонта, а то и дальше.

Его властно влекло к этой веселой земле с белыми домиками и садами, он все время порывался наведаться в родные места, поглядеть на старый двор, где растут яблони и вишни, а времени все не хватало. То он был поглощен выполнением специального задания Госбезопасности, то замыкался в стенах академии — сейчас там разрабатывались проекты превращения древней столицы Болгарии Тырново в город-музей. Великолепно!

Но сердце все же влекло к золотым просторам полей, оно тосковало по старому двору с яблонями и вишнями, с клумбочкой герани, с георгинами. И потому он часто видел во сне, особенно перед тем, как проснуться, в полусне, те места, где когда-то бегал босиком — луга, тропинки среди нив, проселочную дорогу с кривыми вербами по сторонам.

А сейчас по ржаному полю шла девушка в голубой косынке…

Кто-то свистнул, потом еще раз. Аввакум улыбнулся, раскрыл глаза, и в комнату хлынуло утреннее солнце — нежаркое, убранное зеленой листвой, оно пробивалось сквозь ветви старой черешни. Нависшая над верандой черешневая листва прикрывала своим зеленым кружевом окна.

Аввакума разбудил его дрозд, черный дрозд, издавна живущий под крышей дома. Он требовал свой завтрак. Голодный дрозд был нетерпелив и свистел, свистел, как человек.

Аввакум встал с постели, раскрошил на ладони сдобу, купленную вчера в соседней булочной. Он каждый вечер заходил туда и покупал сдобную булку, которую на другой день рано утром скармливал дрозду.

Раскрошив на ладони булку, он высыпал крошки на подоконник под черешневыми ветками.

День начинался радостно.

Раздевшись, он забрался в ванну, стал под душ и резким движением открыл красный крап смесителя. Полилась теплая вода, затем горячая, нестерпимо горячая, по его широким плечам струился почти кипяток. Перепрыгивая с ноги на ногу, то сводя, то разводя плечи, он плескал водой в грудь и жмурился. По спине у него пробегали мурашки, приятно, словно электрическим током, покалывая его, и он вздрагивал от удовольствия.

Несколько минут гимнастики перед раскрытой дверью веранды. Затем он занялся своим гардеробом — выбрал костюм потемней, потому что сегодня в первой половине дня ему придется побывать в академии. На днях его избрали членом ученого совета Института археологии, и по этому случаю его коллеги решили вместе с друзьями из отдела византологии собраться в институтском конференц-зале и скромненько отметить это событие. Шумных торжеств с речами, тостами и прочих церемоний он не любил — он чувствовал себя в их суете более одиноким, чем Робинзон на необитаемом острове. Но надо было идти, надо было идти, чтобы не огорчить друзей, чтобы те, кому по душе речи, здравицы и тосты, могли вволю повеселиться.

Итак, день начался хорошо, и не было никаких признаков, что к концу его все сложится совсем по-другому.

Девушка в голубой косынке, зрелая рожь цвета тусклого золота, посвистывание дрозда, утреннее солнце в зеленом наряде листвы — все это радовало и веселило даже Аввакума, закоренелого холостяка, сумевшего к тридцати шести годам стать скептиком, все это веселило даже его, этого неутомимого искателя вполне современных шпионов и захороненных с незапамятных времен в земле древностей.