Нюрнбергские призраки (книга вторая) - Александр Чаковский

— Пойдемте, Адальберт, — в первый раз назвав его по имени, сказал Вайслер. — Вы только помешаете. А у фрау Вольф достаточно большой опыт. Ради здоровья вашей супруги… пойдемте! — И он слегка подтолкнул его к двери.

— Ну, а теперь присядем, поговорим, — сказал Вайслер, когда они спустились вниз.

Крэймер сел за стол, рядом с ним расположился Вайслер, а напротив — Адальберт.

— Итак, герр Альбиг, — медленно и внушительно проговорил Вайслер, — чем же вы намерены заняться в Аргентине?

В этот момент у входной двери раздался резкий звонок, и они услышали голос спускающейся фрау Вольф:

— Врач!.. Я сейчас открою.

Звонок и слова Вольф как бы перенесли Адальберта из настоящего в еще более тревожное будущее. "А хорошо ли они знают свое дело, эти аргентинские медики?" — подумал он.

Адальберт стал вспоминать книги, которые он когда-то читал, — описания того, как женщины погибали во время родов.

В сопровождении фрау Вольф в комнату вошли врач, невысокий, лысый старик в белом халате, и молодая женщина в форме сестры милосердия. У старика в руках был небольшой черный саквояж, а сестра несла металлический ящик, на крышке которого был изображен красный крест.

Вайслер и врач обменялись несколькими фразами. Но, поскольку они говорили по-испански, Адальберт, разумеется, ничего не понял.

Вальтрауд Вольф указала медикам на лестницу и пошла вслед за ними. Адальберт устремился было туда же, но Вальтрауд резко обернулась и подняла руку с обращенной к нему ладонью, давая понять, что наверх сейчас никого больше не пустит.

Адальберт понуро вернулся к столу, за которым сидели Вайслер и Крэймер, и тяжело опустился на стул.

— Мы сделали все, что только можно было сделать, — с мягкой сочувственной улыбкой обращаясь к Адальберту, проговорил Вайслер. — На счастье фрау Альбиг — да и на ваше тоже — в больнице дежурил очень хороший гинеколог. Я доктора Хефтмана знаю, это опытный врач…

— Но почему вы не обратились в лучшую клинику города? Ведь я могу за все заплатить! — воскликнул Адальберт.

— Если бы мы обратились, как вы говорите, в лучшую клинику, то потеряли бы два-три часа. Едва ли это было бы разумно…

Адальберт отсутствующим взглядом, словно загипнотизированный, смотрел на лестничную площадку. Ему показалось, что до него доносятся тихие стоны.

Вскоре на площадке появилась Вальтрауд Вольф.

— Как она? Скажите мне правду: как она? — дрожащим голосом спросил Адальберт.

— Она рожает! — буркнула Вальтрауд и устремилась вниз по лестнице.

— Может быть… надо что-нибудь сделать, как-то помочь?

— Нужна вода, горячая вода! — крикнула на ходу фрау Вольф, скрываясь за дверью, которая, очевидно, вела на кухню…

Адальберт попытался взять себя в руки. Как странно устроена жизнь, подумал он. Сколько стонов и криков приходилось ему слышать за все эти годы. Но человеческие страдания оставляли его равнодушным. Он зверел, когда кто-нибудь из его лагерных агентов сообщал, что группа заключенных — чаще всего русских или поляков — готовила побег. Он выходил из себя, когда эти люди на допросе отрицали свою вину. Но ни их упорство, ни их страдания не трогали Адальберта… Ангелика? Да, ее он любил. И мысль о том, что она может уйти навсегда, приводила его в отчаяние.

Долюе время они молча сидели за столом. Наконец Вайслер нарушил тягостное молчание:

— А ведь вы так и не ответили на мой вопрос, герр Альбиг. Как вам представляется ваша дальнейшая жизнь в Аргентине?

Адальберт нахмурился. Вопрос, конечно, резонный, но бестактный. Сначала Вайслер должен был бы ввести его в курс дела, а не задавать вопросы.

— Я приехал сюда, герр Вайслер, — сдержанно ответил Адальберт, — чтобы продолжать борьбу за Германию, за страну, ради которой без колебаний пошел бы на смерть…

Он не мог не заметить, что глаза Вайслера иронически сощурились.

— Отлично! — воскликнул тот. — Но как вы намерены вести борьбу? Стрелять в новых хозяев Германии через океан?

— Вы хотите сказать, что борьба невозможна?

— Нет, нет, герр Альбиг, — вмешался в разговор Крэймер, — борьба не прекращается и прекратиться не может, пока на свете существует большевистское государство, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но оказалось, что уничтожить Советскую Россию силой оружия мы пока еще не в состоянии. Пока мы даже не можем подмять красную зону Германии. Поэтому центр тяжести нашей борьбы следует перенести в сферу экономики. Советы сами живут впроголодь и, естественно, не могут поддерживать мало-мальски приемлемый уровень жизни в своей оккупационной зоне. Я уже не говорю о других странах Восточной Европы. Поэтому нашим оружием будет доллар и фунт. В соответствующей экономической системе, которую мы создаем, и для вас найдется подходящее место… Как бы вы посмотрели, герр Альбиг, на то, чтобы мы ввели вас… ну, скажем, в сельскохозяйственный бизнес? Для начала я имею в виду аргентинское отделение одного из немецких банков. Подумайте, какие возможности открываются на этом пути! Субсидирование подпольных нацистских организаций в Германии, закупка для них оружия, которое переправлялось бы куда надо…

— Но я не могу отличить рожь от пшеницы! — воскликнул Адальберт и невольно вспомнил фермера Готшалька.

— Это и не будет входить в ваши задачи. Мы хотим использовать ваш военный и разведывательный опыт для создания организационной базы, — назидательным тоном проговорил Крэймер.

"Кончена моя жизнь борца против коммунизма, — с горечью подумал Адальберт. — Из меня хотят сделать канцелярскую крысу".

— Я вижу, — сказал Вайслер, — что слова нашего друга Крэймера повергли вас в уныние. Но надо смотреть правде в лицо. Вспомните, как создавался третий рейх…

— Силой оружия! — прервал его Адальберт.

— А откуда мы его брали? Разве не закупали у крупных индустриалистов? И на какие деньги? Разве мы смогли бы создать империю без помощи Круппа и Флика? Без помощи Шахта и других?

— Они симпатизировали нам, потому и помогали!

— Не слишком ли это сентиментальная трактовка для бригаденфюрера СС? — усмехнулся Вайслер. — Однако шутки в сторону, герр Альбиг! Вас ждет ответственная работа, нужная национал-социализму. И главное..

В этот момент сверху донесся душераздирающий женский крик. Все вскочили из-за стола. Адальберт первым бросился к лестнице… И тут на площадке появилась Вальтрауд Вольф. Она протянула вперед руки с растопыренными пальцами, словно отталкивая приближающегося Адальберта. Все остановились.

— Ради бога, господа, пока сюда нельзя. Назад, пожалуйста! Это распоряжение врача.

Адальберт медленно повернулся. Страшный вопль все еще звучал в его ушах. Он остановился, мертвой хваткой вцепившись в перила лестницы. К нему обращались, его о чем-то спрашивали и Вайслер, и Крэймер. Но смысл их слов не доходил до его сознания.

Наконец дверь на верхней площадке снова раскрылась и послышался младенческий крик. Адальберт хотел броситься в спальню, чтобы увидеть, может быть, в последний раз свою Ангелику. Но тут из комнаты вышел врач. Его белый халат был покрыт кровавыми пятнами.

"Так приходит смерть", — подумал Адальберт. И хотел было закричать: "Ну! Говорите же! Если вы убили ее, я… я вас пристрелю на месте…"

— Ведь герр Альбиг — это вы? — негромко спросил врач, обращаясь к Адальберту.

— Я! Я! — оглушительно крикнул Адальберт. — Ну, говорите же! Ее больше нет?

— Их теперь двое, герр Альбиг. Вы отец. Поздравляю вас с сыном.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ

…И снова все было так, как четверть века назад. Над шторами, прикрывающими вход в кабину пилотов, вспыхнула надпись: "Закрепите ремни безопасности. Не курить".

Затем раздался голос стюардессы…

Да, повторилось почти все. Но это уже был самолет не американской авиакомпании «Пан-Америкэн», а западногерманской «Люфтганза», и полет через Атлантику предстоял по маршруту: Буэнос-Айрес — Франкфурт-на-Майне. И стюардесса обращалась к пассажирам сначала на немецком языке, а затем на испанском и на английском.

…Этот самолет был почти вдвое больше того, на котором летел когда-то Хессенштайн-Квангель-Альбиг. Кресла были более мягкими, в отделении первого класса — по два в ряду, в туристическом — по три. Тихая музыка лилась из невидимых репродукторов, бесшумно струился прохладный воздух из вентиляторов над креслами — словом, если где-то в далекой, недостижимой высоте и вправду существовал рай, то здесь было создано его подобие: полный комфорт, блаженный покой, неземные улыбки ангелоподобных стюардесс.

В одном из салонов первого класса сидел Альбиг. Нет, не Адальберт, а его сын Рихард. Он положил на соседнее свободное кресло плоский чемоданчик из черной кожи, который отец подарил ему ко дню рождения. Рихарду было около двадцати пяти лет, но выглядел он старше. Худощавый, подтянутый, мускулистый, он был натренирован занятиями в военно-спортивном клубе.