Двойник террориста - Александр Зубов

на пол, взял левую руку, прижал ее к полу и еще раз проорал — Расскажешь?

Но внутри души образовался непривычный монолит решительности, странное ощущение справедливости и непреклонности принятого самостоятельно решения даже не давало думать о возможных последствиях.

Неестественно белое лицо двойника слегка мотнулось в обе стороны, вслед за этим лезвие с остервенением просвистело в воздухе и с силой вошло в деревянный пол, почти не почувствовав препятствия в виде большого пальца левой руки.

Палец отлетел как чужой. Там, где он еще недавно был, остался обрубок из которого потекла кровь. В тот же миг боль, сравнимая, видимо, с сильным ударом электрического тока, прошла через руку и ударила в мозг. Сознание погасло.

Очнулся от того, что свет из люка ударил в лицо. Тут же почувствовал, как нестерпимо болит кость в месте, где еще недавно был большой палец. Сразу все вспомнил. Внутренне сжался, собирая силы для того, что должно последовать дальше.

— Он здесь, — спустившийся в погреб здоровенный мужик схватил ослабленное тело под мышки и, казалось без усилий, передал наверх. Когда бледного, болезненного, обессилившего двойника вытащили в комнату, он, увидев несколько лежавших в неестественных позах трупов своих недавних мучителей, вокруг которых на полу растеклись лужи крови, снова потерял сознание.

Когда открыл глаза, тела не ощущал. Белый цвет и свет со всех сторон заставили снова прикрыть веки. Подумал: все, отмучался… вот она какая, оказывается смерть… как спокойно. На душе было легко, не хотелось пока даже оглядываться вокруг, хотелось просто насладиться тишиной и покоем. Рядом кто-то зашевелился, отреагировал автоматически, посмотрев в сторону, из которой доносился звук… Маша?..

— Здравствуйте! — Мария Каретникова улыбалась так искренне, что, казалось, сияли белые одежды, в которых она была, — Вы в больнице, — продолжила она, предваряя вопрос.

Налет мистики исчез из сознания. В самом деле, белые отроги смерти обрели ясные очертания чистой больничной палаты. А Маша была в халате. Тут же почувствовал всю тяжесть тела, увидел толстую повязку на левой руке. Внутри выросло сожаление, что это была не настоящая смерть — там было так хорошо.

— Вы долго спали, вам сделали несколько уколов, чтобы помочь восстановиться.

Вдруг мозг поразило непривычное ощущение легкости лица. Потянулся правой рукой, дотронулся… Гладкая кожа… Нет бороды!

— Вас побрили, чтобы было меньше сходства. — Увидев непонимающий взгляд, победоносно продолжила: — Все кончилось. Мы выследили ваших похитителей, провели операцию. Во время боя все погибли… включая Салмана Загдаева. Его труп привезли туда из нашего морга и инсценировали гибель в перестрелке…

Пространство стало невесомым, голова закружилась как во время сильного опьянения, какая-то глыба просто рухнула с души в бездну.

— Что?.. Я свободен?

— Абсолютно. Правда, вот наш договор…

— Какой договор?

— Договор про деньги. Начальство сказало, что в нашем бюджете не предусмотрено таких трат на осведомителей — мы ведь можем вам выдать деньги только как внештатному агенту… В общем на ваш счет перевели всего один миллион рублей.

Но эта информация не коснулась ни мозга, ни чувств. Она просто прошла мимо, как малозначащая. Предвкушение полной свободы, в которую еще до конца не верилось, делало все остальное мелким.

— Знаете, мы посмотрели кассету, которую сняли боевики… Вы… Ты просто… герой! — Маша смотрела по-детски восторженно и влюбленно, она рванулась, поцеловала в щечку и в следующий миг была уже у двери: — Я еще приду!

Жизнь вернулась во все существо. На всякий случай взглянул на окно: решеток нет. Чувство полета захлестнуло, радость разрывала изнутри. Радостно было за все: за эти чистые белые простыни, за свет, за солнце и небо на улице, за Машин поцелуй и за себя, еще за тысячу обыкновенных вещей, составлявших окружающий мир. И не было злости, обиды за произошедшее. Не было, хотя, наверное, должны были быть! Но вдруг стало ясно, что это состояние уже не пройдет, оно стало основой внутреннего рождения собственного двойника — не знающего страха, не желающего никому зла, берегущего радость свою и чужую, свободного человека, у которого все получается в этом мире.

Полет превратился в падение как только память обновила историю с абортом.

Нет, еще не все. Еще не свободен.

Такси везло к знакомому дому в спальном районе. Кириллов сидел на заднем сиденье. Его рука была обвязана уже значительно меньше, но повязка еще облегала остатки пальца.

Что я скажу? Извини, был не прав? О, вот и этот парк… Кажется вон на той скамейке… Нет, скамейка стояла там, где сейчас клумба. И что же все-таки сказать? Да ничего не надо выдумывать заранее. Не врать и все. Ни ей, ни себе. Поговорить просто, ну, извиниться, конечно. Я ведь ей, получается, жизнь попортил. Она уже, наверное, замужем и не живет там… Все равно. У мамы ее спрошу, где искать. Надо сделать движение, открыться, покаяться… Вот и этот дом.

— Здесь остановите. Спасибо, — отдал деньги и вышел из машины.

Волнуюсь, как школьник перед свиданием…

Домофон издал трель и через несколько секунд ожидания девчоночий голос спросил:

— Кто там?

— А… Маму можно?

— Мам, тебя спрашивают. Какой-то дядька.

— Вам кого? — раздался в динамике домофона голос Веры.

— Вера?

— Ну да. А что вы хотели?

— Вера, это Андрей. Кириллов Андрей, помнишь?

— Андрей Кириллов?.. Ты откуда взялся?

— Вер, поговорить надо.

— Подожди, сейчас выйду, — проговорила женщина после паузы.

Не в силах ждать Кириллов расхаживал перед подъездом.

Девочка. Судя по голосу возраст примерно… Да не может быть! Как не может?! А вдруг она наврала, что сделала аборт, а сама… Я же сбежал почти сразу. А если дочка? Что сделать? Предложить жениться? Но я же не люблю ее. Да и она уже вряд ли… Нет надо будет оформить отцовство… Как же ребенок без отца? Помогать буду. В парк будем ходить, на карусели, игрушки буду покупать… Главное, что она есть, что живет. Остальное наладим!

Дверь подъезда отворилась, вышла Вера. Она мало походила на прежнюю девчонку, теперь это была уже взрослая, слегка располневшая женщина, весь вид которой говорил о том, что быт ее главная забота в жизни.

— Андрей, ты зачем?

— Вера, Вер, поговорить надо.

— Ты что? Пьяный что ли? — вглядывалась в лицо Вера. — Или былое резко решил вспомнить? Ну, давай хоть от подъезда отойдем.

Подошли к скамейке возле детской площадки.

— Не злись, Вера. Мне ничего не надо, я…

Вера села.

— Андрей, у меня муж, дочка. Зря ты пришел. Потом вопросы начнутся. Ко мне чужие мужчины домой в гости не ходят…

— Муж… Извини, Вер… А дочка… моя?

— Ты что, Кириллов? Из психбольницы сбежал?

— Не моя значит?..