Блокадный ноктюрн - Алексей Ивакин

Дежурный шебуршит у костра.

— Чего готовишь? — бурчу я.

— Манную кашу… — говорит школьник. Как его зовут? А черт его знает…

— Канную машу, говоришь…

— Что?

— Вари, вари!

От этой манной каши калорий хватает ровно настолько, чтобы ей в сортир сходить. Хорошо, что я вчера 'Губернаторскую' гречку не сожрал. Достаю ее. Открываю. И ем ложковилкой. Трофейной. Копаной немецкой ложковилкой. Если я вам когда-нибудь буду рассказывать, что нашел ее воткнутой в глазницу немецкого черепа — не верьте. Это я так пугаю несведущих. На самом деле, мне ее подарила Мать. И вообще. Она не немецкая, а финская. Ложковилка, а не Мать.

Ем и давлюсь. Давлюсь, потому что не могу есть с утра. В обычной жизни я нездоровым образом жизни занимаюсь. До обеда только кофе и сигареты. Но сейчас ем. Потому что нужны калории. Нужно топливо. Так что я, в общем-то, не ем. Так. Дрова в печку закидываю. Главное, чтобы оно было калорийное.

Вот на завтрак и получилось. Банка гречки с прожилками мяса. Пара стаканов очень сладкого кофе. Полбуханки хлеба с горчицей. Пятьдесят граммов водки в кофе.

Пока жрал — все проснулись.

А пока ждал Мать — проголодался снова. Она могла бы выиграть чемпионат в поддавки по скорости собирания. В смысле, пока собирается — можно сбегать до китайской границы, покурить там с пограничниками и вернуться обратно. За все это время она сумеет переложить из одной сумочки в другую 'очень важную' хренотень. Причем эта самая хренотень так никому и не пригодится потом. Но на всякий случай…

Бабы, чо!

В общем, вышли мы в лес только в десять утра. Сразу после того, как детей отправили в Питер.

— Лех, давай не далеко? — говорит Ритка.

Я согласен:

— Спина?

— Ага. Сил уже нет.

— Стареем, — почему-то в один голос говорим мы и смеемся.

Да. Мы начали поисковую работу пятнадцать лет назад. Только об этом никому не говорим. Да не любим, когда нас поздравляют с юбилеями.

А вот друг с другом разговариваем. Жалуемся друг другу. Вот уже наколенники Ритка носит, чтобы на сырой земле своими костями не стоять. Я — пока! — нет. Вот поэтому я против девок в Поиске. Жалею их. Жалею и ругаюсь. И на Ритку ругаюсь. Только бесполезно. Она упертая. Еще хуже меня.

Ходим там же, где я вчера. Только ближе к речке. Это около двух километров от лагеря.

— Позавчера здесь бойца подняли, — Ритка махнула щупом в сторону свежего, еще белого, креста.

— Представляешь? Парни мои возвращались домой. Сели передохнуть. Сидят, в 'Города' играют. Один щупом ткнул и в косточку попал.

Я киваю. Бывает. Вона, Леха Винокуров тогда на щуп медальон поднял… Давно это было…

Постояли около холмика.

— Без?

— Пустой.

Это мы о медальоне.

Медальон — главная цель поисковика. Медальон — смысл нашего существования здесь. Медальон — мечта. Медальон…

Как мало их, как мало.

— Рит, давай еще пройдемся вокруг.

И мы начинаем щупами еще раз протыкивать землю вокруг холмика. Машинально. На автомате. Ничего.

Крест стоит на самом обрыве. Внизу пойма. Оттуда пару дней назад ушла вода. Спускаемся в пойму. Снова ищем.

Как обычно — одно железо. Осколки, гильзы. И камни, камни, камни.

И Ритка:

— Дед, посмотри, чего тут?

Ритка держит щуп. Я встаю на колени. Разрываю землю ножом. Потом лезу в раскоп рукой. Что-то острое по краю. Не железо. Плоское. Не камень. Не упругое. Не дерево.

Кость.

— Держи, Мать!

Она разглядывает красноватую, странноугольную — будто обрубленную — плашку в руках.

— Череп.

Да. Кусок черепа. Красно-коричневого цвета. Один из краев обломан неровными краями. Другие ровно зазубрены по швам.

Ну, вот и первый боец в этом году. Нашла его Рита. Начал поднимать я. Да какая, в сущности, разница?

— Мать, мать. Еж на связи. Прием! — вдруг забубнила рация в кармане Риткиной разгрузки.

— Иди-ко, встречай Ежину, — ворчу я.

Немного пикируемся. По привычке.

Но так и порешили. Она уходит. Я поработаю. Бойца нельзя оставлять тут одного. Если уж он нас нашел. Если он захотел, чтобы мы его нашли… Нельзя оставлять.

Обматерил Ритку и отправил ее в лагерь. Сам остался копать. Она тоже не могла уходить. Обычно так и бывает. Не важно — день, вечер, обед, ужин — пока не поднимешь бойца — не уходишь.

Я опять один. И снимаю землю сантиметрами.

Хорошо, что здесь место сухое. Прямо на склоне обрыва к пойме.

И, бляха муха, опять пусто!

Ничего! Только кусок человеческого черепа и осколки железа.

И проклятые корни. Разрубаю их лопаткой, раздираю плоть земли ножом. Вкапываюсь под корни. Пусто. Иногда корни растаскивают кости по сторонам. Мой раскоп уже идет примерно три на три метра по площади и сантиметров пятьдесят в глубину. Все равно пусто. Ничего нет. Пуля вот нашлась. Злой как черт кидаю ее в реку.

Откуда тут этот кусок черепа?

Могло осколком выбить и откинуть. Могло оттащить землей — за семьдесят-то лет. Могли 'черные' выкинуть. Разное могло быть.

В итоге — пусто. Только кусок черепа.

Эх, боец, боец… Хорошо ты над нами пошутил.

Так вот и простоял, извиняюсь, 'раком' четыре часа. Время здесь замирает и летит. Лишь часы тикают…

Подавленный, с человеческой косточкой в кармане штормовки, я возвращаюсь домой.

Когда подошел к нашему мосту — увидел Ежа, Змея, Буденного и прочую гоп-компанию.

— Леха! — заорал Еж.

— Белоснежка!!! — а это Дембель.

Я киваю и иду к нашим бойцам. Достаю кость. Подходит Ритка.

— Пусто, Мать… Думаю, что это того бойца, которого твои поднимали.

— Да, скорее всего. У него головы не было. Ноги полностью. Руки. Таз, пара ребрышек. Головы не было.

— Где он?

— Вот в этом мешке.

Я развязываю один из черных полиэтиленовых пакетов. Кладу туда косточку. От этого бойца она или нет? Я, думаю, они нам простят, если мы что-то попутаем.

Парни молчат. Вернее, сами с собой разговаривают. Понимают — что к чему.

А я просто перекрестился и завязал мешок.

Ну, вот теперь можно и сесть к столу…

— Как добрались?

— Нормуль, Белоснежка! — ржет Дембель. — Правда, чуть Питер не проехали из-за этого козла.

— А я-то чо? — громко изумляется Юди. — Это все Буденный — давайте еще по пиву, давайте еще…

— Между прочим, — восклицает Шамриков-младший, — никто против не был!

— Все матери расскажу! Будешь знать! — И батя ему всаживает подзатыльник. Оказывается, ДядьВова подошел на разговор у костра. — Что, Артемка, опять нажрался?

ДядьВова только с виду сердит, а сам добрейшей души человек. Артемка, он же Шамриков-младший, он же Буденный — это прекрасно знает. А потому ругается в ответ:

— Я мамке сам расскажу, что ты тут курил!

— Напугал ежа голой задницей… — хмыкает батя. — Я тогда твоей жене расскажу, как ты за девками тут бегал.

— Бегал, так не догнал же, дядьВов! — вступает Еж.

— Ну и дурак! — крякает старший Шамриков.

ДядьВова у нас штатный философ. Работает он трактористом в колхозе. И не пьет, кстати. Вообще. Ничего. Даже пиво. Даже кефир. Хотя, может быть, кефир и пьет. Но я не видел.

— Тут, вить, как? Бабе не важно — догнал ты или нет. Бабе важно — бегал ты или нет. Баба она как черепаха из Зеноновской апории. Догнать может и не моги, но догонять обязанный.

— Дядь Вов, ты это… — Еж почесал затылок. — Преподом работать не пробовал?

ДядьВова тоже чешет затылок и раскуривает свою трубку:

— Навоз возил, поле пахал, баб и тех на сенокос возил и там их пахал. А переподом не пробовал? Это чо?

Ржач за столом. Еж пускает полулитровую кружку с водкой по кругу:

— За Вахту, мужики!

Ну, вот и встретились. Странное дело. Живем в одной области, в одном городе, а встречаемся только здесь. Судьба? Судьба…

— Завтра Васька со Степкой приедут. Созвонились утром с ними.

А вот это вообще отлично. Васька, Степан. Если бы не они — хрен бы мы тут что накопали. Я так думаю, этим питерским ребятам надо памятник поставить. А еще Сашке Алексееву.

Но с Сашкой мы потом встретимся. Когда встретимся — тогда и расскажу.

А Васька с Степкой завтра! Это же МУЖИКИ!

— Волки приехали? — спрашивает Еж.

— Тамбовские? Да, приехали. Стоят там же. 'Ингрии' нет в этом году. Стоят под Синявино.

Синявино от нас в пяти километрах севернее. Час ходьбы по лесу. По городским меркам — рядом. По лесным — еще ближе. По поисковым — день работы. По военным… Три года.

Отгоняю от себя внезапно навалившееся чувство ТОЙ реальности. Я вдруг начинаю слышать разрывы, крики, стоны…

Это продолжается несколько секунд.

И я возвращаюсь. Такое бывает. Не обращайте внимания. И еще не раз будет.

Что-то меняется у меня на физиономии. Ребята старательно не замечают меня. ЭТО и у них бывает.

— Может, в Тамбов сгоняем? — предлагаю я.