Странные повадки ос - Джеффри Лэндис

Дважды казалось, что я заметил Холмса, но, устремившись следом, я обнаруживал свою ошибку. В каждом пьянице, спящем в парадной, мне мерещился свежий труп, любое пятно на брусчатке представлялось кровью, а шмыгнувшая в проулок бродячая кошка была как тень подстерегающего убийцы. Несколько раз я решал прекратить бессмысленные поиски и отправиться домой, но уговаривал себя подождать еще немного.

Холмса мне удалось найти за час до рассвета.

Я зашел в паб, чтобы немного погреться. Бармен был угрюм и неразговорчив, он явно усомнился в мотивах моих ночных блужданий, что вполне логично в свете недавних событий. Пиво подали скверное и к тому же сильно разбавленное. Поначалу со мной пытались заговорить женщины, но они показались мне скорее жалкими, чем привлекательными, поэтому быстро отстали.

Через час с небольшим, утомленный тяжелыми запахами кабака, я вышел подышать ночным воздухом. Под дождем туман почти рассеялся. Я брел наугад по улицам и переулкам. Наконец остановился и попытался определить, где нахожусь, — место выглядело совершенно незнакомым. Я свернул за угол и оказался в безымянном дворе; пригляделся, надеясь различить в темноте табличку с названием, — безуспешно. И вдруг заметил пару ног, торчащих из-под арки входа. Подошел, леденея от ужаса. На мостовой лежала женщина в задранных юбках, наполовину скрытая тенью арки. Этой ночью мне довелось повидать с дюжину таких пьянчужек, слишком бедных для того, чтобы позволить себе кровать и крышу над головой. Но холодное предчувствие говорило мне: это не просто мертвецки пьяная бродяжка. Темнота вокруг ее тела выглядела плотнее, чем обычная тень. Я опустился на колени, взялся за запястье.

Ее глаза распахнулись и уставились на меня в сонном ужасе. Она пронзительно завизжала, вскочила.

— Спасите! Боже мой, спасите! Джек-потрошитель! — восклицала женщина хриплым шепотом.

Она попыталась бежать, но зацепилась за собственную нижнюю юбку и упала на колени.

— Мисс, с вами все в порядке? — спросил я и, не подумав, протянул руку, чтобы помочь ей встать на ноги.

— Убийца!!! — завизжала она, пытаясь уползти на четвереньках, словно животное. — Убийца!

— Извините, мэм! — пролепетал я, пятясь.

Очевидно, успокоить ее было невозможно: она ползала на четвереньках, визжа и глядя на меня через плечо. Во дворе было пусто и темно, но я боялся, что ее крики разбудят жильцов. Я вдруг уперся спиной в дверь; та подалась и распахнулась. Зацепившись каблуком о порог, я не устоял на ногах.

В комнате висел густой и терпкий запах крови. Моя рука, коснувшаяся пола, оказалась запачкана ею. В тусклом свете мерцавшего каминного огня я различил кровать и бесформенную фигуру на ней — чтобы понять, кто это, не нужно было присматриваться.

Лежащее на кровати женское тело так искромсали, что оно едва походило на человеческое. Все вокруг было залито кровью. Я подошел и в замешательстве пощупал запястье — рука уже остыла. Верхнюю юбку сняли, нижние разрезали, а тело искусно вскрыли от лобка до солнечного сплетения.

Слишком поздно! Я тихо застонал. Услышав рядом тяжелую медленную капель, повернулся и… увидел перед собой бледное лицо Холмса.

Он выглядел усталым, но без тени ужаса в глазах. Шерлок стоял за кроватью, и, когда мои глаза привыкли к сумраку, я различил скальпель для вскрытий. Руки Холмса были по локоть испачканы кровью, монотонно капавшей с лезвия на каменный пол. У ног стоял полуоткрытый кожаный саквояж, какими пользуются хозяева бакалейных лавок.

— Доктор, вы уже ничем ей не поможете. — Равнодушный голос пронзил меня холодом.

Этого Шерлока Холмса я не знал. И даже не был уверен, узнал ли он меня. Сыщик нагнулся и захлопнул саквояж прежде, чем мне удалось рассмотреть лежащий внутри кусок окровавленной плоти, потом вытер скальпель о свой холщовый фартук, осторожно уложил в деревянный ящичек, а его опустил во внешний карман саквояжа.

Лишь теперь я понял, что на нем длинные перчатки. В потрясенном разуме сложилась мысль: «Он хорошо подготовился». Холмс снял перчатки, швырнул их в камин и подтолкнул кочергой. Они подымили немного, занялись, и по комнате поплыл мерзкий запах горелой крови. Мой друг снял и фартук. Под ним оказалась простая одежда, какую обычно носят рабочие.

— Боже мой, Холмс! — только и пробормотал я. — Вы ее убили?

Он тяжело вздохнул.

— У нас мало времени. Пожалуйста, Ватсон, следуйте за мной.

Все же он меня узнал, и это хороший знак. Повинуясь давней привычке, я в полной растерянности последовал за ним. Он закрыл дверь на ключ, положил его в карман и повел меня за небольшие ворота. Торопясь, мы прошли по захламленной улочке, далее по двум узким проулкам и очутились во дворе позади боен. Там он избавился от фартука и ключа. Холмса поджидал кеб — лошадь была привязана к фонарному столбу, — но кебмена вблизи не оказалось.

— Отвезите меня домой, — попросил Холмс. — Вам не следовало идти за мной, но раз уж пошли, признаюсь, я рад возможности облегчить душу рассказом о крайне неприятных делах, какие мне довелось увидеть и совершить.

Я правил, Холмс сидел позади, то ли размышляя, то ли дремля. Мы миновали трех констеблей, однако я не рискнул привлечь их внимание. Холмс попросил меня оставить кеб у конюшни, недалеко от Бейкер-стрит.

— Кебмен придет через полчаса, — сказал он, умело управляясь с лошадью. — Ему заплачено вперед, ждать незачем.

Сменив грубую одежду на халат, тщательно отмывшись от грязи и крови, принеся персидскую туфлю с табаком и усевшись в кресло, Холмс сказал:

— Ватсон, полагаю, вы сочли меня полным безумцем и за последний час не выпустили из ладони рукоять старого верного револьвера. Даже пальцы свело, угадал? Нет-нет, — добавил он, видя, что я собираюсь отрицать, — не опровергайте очевидное! Ваша рука ни на секунду не покидала карман, трудно не заметить, что его оттягивает увесистый предмет. Возможно, я и безумен, — он улыбнулся, — но не слеп.

Это уже хорошо известный мне Холмс, его можно не опасаться. Я позволил себе расслабиться.

Рука моего друга помедлила над полкой с трубками и выбрала ту, что с глиняным черенком. Холмс наполнил ее табаком.

— В самом деле, Ватсон, в последние месяцы я бы, пожалуй, не стал с вами спорить, назови вы меня сумасшедшим. Мне самому было бы проще счесть себя безумцем, а увиденное и разгаданное — фантазиями маньяка.

Он вынул уголек из камина, приложил к трубке и раздул, пока она не засветилась чуть ли не ярче камина.

— Начать следует с пропавшего трупа. Хотя нет, пожалуй, с канонады над Лондоном.

Он поднял палец, пресекая мои возражения.