Мальчик с сердцем цвета индиго - Nilab Sadeqi
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дела в магазине шли тоже не самым лучшим образом. Калькулятор мало помогал в понимании, что надо сделать, чтобы «бизнес взлетел». А этого непременно надо было добиться, так как отец один все тянет на себе, и ему никак не удастся этого добиться в одиночку. Илан – именно тот, на кого можно положиться, и только он сможет быть опорой отцу в этом вопросе, когда вырастет. Юноша мало понимал, почему, раз он такой единственный и неповторимый, такой интеллектуально развитый и сильный, каким отец его описывал перед знакомыми и друзьями, он в один момент превращался в «малосостоявшегося сопляка», который ни на что не способен. Он никак не мог сопоставить эти две чаши весов, чтобы они смогли, наконец, прийти в равновесное состояние. Чем больше расходились чаши, тем больше он стремился к этому равновесию. Он продолжал стараться быть лучше и работать над собой, чтобы максимально удовлетворить ту чашу, которая его хвалила, и нагрузить ее, чтобы она чуть хотя бы спустилась. Но почему-то чем больше он клал в нее силы, старания, оценки, знания, книги… тем легче она становилась, и требовалась больше усилий.
К началу подросткового периода жизни Илан был уже в глубокой фрустрации в отношениях с отцом. Учитывая то, что наладить отношения и найти поддержку и нить связи с отцом у юноши так и не получалось, наступила пора принятия и отдаления от этой связи. К четырнадцати годам Илан уже мало был ориентирован на отца и больше укреплял свои связи со старшими братьями, которые ему казались уже совсем взрослыми. Оба брата посещали высшее учебное заведение, куда поступили сами на бюджетной основе, чему отец несказанно был рад и чем гордился. Избранная Идит, окончив с самыми наивысшими баллами во всем городке школу, поступила по квоте в иностранный университет и уже год, как обзавелась крыльями и улетела в дальние края. Илан изрядно тосковал по старшей сестре и очень хотел, чтобы Ирит навсегда оставалась с ними. Разговоры о помолвке и свадьбе сестры и отъезде в чужой дом очень расстраивали его, хотя он понимал, что это обычная вереница событий жизни и все идет своим чередом. Ему было сложно принять эти расставания своим сердцем. Каждый раз, когда отец его пытался приструнить указами о том, что необходимо делать и как надо жить, он приходил к маме, ничего не говоря, просто просил рассказать ему свои сказки из детства. Залечивание ран души не знает времен и поколений, это он узнал и научился у мамы и сестер— обладательниц этой древней тайны пробуждения жизни в любом израненном и даже убитом сердце. А также он в своем еще столь раннем возрасте уже хорошо проследил, что передаются эти тайные знания и мудрость от матери к дочери уже много тысячелетий вертикальной струей энергии тепла, доброты, принятия и бесконечной любви. Ибо он имел очень зоркое, наблюдательное и чувствующее сердце.
Чем больше Исмаил пытался привлекать Илана в дела своего бизнеса и настаивать на его образовании в области экономики, требуя самых высоких успехов в математике, тем более он замечал отдаление сына и его сопротивление, что приводило его порой в ярость. Юноша напрочь невзлюбил как сам этот школьный предмет, так и учителя. Ему гораздо ближе были его краски и кисти, которые ему дарили Амирам, Ашер и Ирит на накопленные средства, выдаваемые отцом на карманные расходы. Мама и братья с сестрой всегда восхищались его умением передавать самые тонкие, еле различимые тоны красок, переливающиеся в целостной живой картине. Он мог часами смотреть в одну точку и видеть десятки различных оттенков одного только голубого цвета в медленных, тихих волнах моря в теплые дни. Наблюдая за небом, рисовал картины, в которых были облака, словно ожившие, они двигались и летели, как мягкая пушистая вата. А порой, особенно в пасмурные дни, когда солнце светило ярко сквозь местами серые облака, у него получалось передать даже то свечение ярких лучей светила, которое ослепляло наблюдателя своим желтоватым сиянием. Однажды маме он на день рождения нарисовал небольшую картину ее любимых цветов сирени в оттенках от светло-лилового до баклажанного цвета. Картина получилась такая, что смотрящему с определенного угла хотелось взять и поднять красивую ветвь с листа черной бумаги. Он очень любил рисовать на черном фоне, так как контраст получался еще ярче, а картина более живой и объемной. Подарок он преподнес, когда отца еще не было дома. Все были в очередной раз восхищены его работой. Ханна знала, что Исмаил считает это занятие тратой драгоценного времени, которое можно израсходовать на более важные и ценные дела. И знала, что, увидь это он, Илану крупно достанется в виде длинного монолога нравоучений отца. Недолго думая, она спрятала картину в свой сундучок с драгоценностями, которые ей дарил Исмаил.
Вечер маминого дня рождения ждали все. Позвонила Идит, с которой вдоволь пообщалась не только мама. Исмаил каждый раз, разговаривая с дочерью, не мог сдержать слезы, отчего сильно нервничал, особенно когда вся семья была в сборе. Он так и не смог принять то, что отпустил свою девочку в столь далекое путешествие. После разговора с Идит все сели за праздничный стол, и отец семейства был очень доволен, что мама в красном платье, которое он ей так долго выбирал ко дню рождения в подарок. Он держал большую, красиво украшенную мелкими узорами ложку для того, чтобы взять себе салата в тарелку, и понял, что во всей красоте Ханны чего-то не хватает – украшений. Внезапно он встал и направился в спальню, чтобы самому выбрать украшения к платью супруги. На вопросы, куда он пошел, он лишь улыбнулся ей и подмигнул. Открыв сундучок с бережно хранимыми сокровищами своей любви, он заметил маленькую картину сирени. Конечно, в первую очередь он был поражен красотой веточки, но потом какая-то неизвестная сила в нем разбудила того, кого остановить было уже нельзя.
Вернувшись в обеденный зал, он обратился к Илану:
– Ты где сегодня был?
– Делал дополнительные задания по математике, я же тебе говорил,– ответил с колебанием в голосе юноша.
Он ненавидел говорить отцу неправду, но это был единственный вынужденный способ выбираться смотреть на волны и рисовать закаты. Молодой человек еще сам не понимал, что для него это как вода для растений, без которой их ждет увядание, как воздух, без которого невозможно выжить. Он не понимал,
