Журавленок и молнии - Владислав Крапивин

А поздно вечером все Журавины были уже на новом месте.

Утром отец отправился узнавать насчет контейнера с багажом, а Журка и мама поехали на кладбище.

Кладбище оказалось большим и каким-то слишком открытым, с чахлыми деревцами, замершими под ярким равнодушным солнцем. Совсем не похожим на то, что в Картинске.

Дедушкина могила была недалеко от бетонной стены, по которой прыгали воробьи. Журка увидел длинный бугор, заваленный бурыми увядшими цветами и венками с полинялыми лентами. Мама стала откидывать их, и тогда открылась рыжая глинистая земля, через которую пробивались травинки — как весной, хотя появился этот холм в середине лета.

Журка стоял, забыв положить на могилу астры, которые дала ему мама.

Над бугром поднимался решетчатый обелиск, похожий на модель буровой вышки. Он был покрыт какой-то нелепо веселой голубой краской. Сверху алела острая звездочка, а посредине била в глаза очень черная табличка с белыми буквами дедушкиного имени и с числами: когда родился и когда умер. Журка машинально сосчитал, что прожил дедушка шестьдесят один год, четыре месяца и четыре дня…

Мама встала рядом с Журкой и сказала тихонько:

— Мы с папой отдали дедушкину фотографию переснять на эмаль. Будет такой круглый медальон. Когда сделают, привинтим сюда, на памятник…

Журка помолчал и спросил:

— Он на этой фотографии в очках?

— Да… А что, сынок?

— Так…

Журка отчетливо вспомнил, как дед снимал очки, когда наклонялся над ним. И понял — неожиданно, только сейчас понял, — что дедушкины глаза очень похожи были на Ромкины. Казалось бы, чего похожего? У Ромки — распахнутые, золотисто-карие, с чистыми голубоватыми белками, у деда — водянистые, с красными прожилками, с набрякшими веками и морщинками вокруг. Но смотрели они одинаково: с добротой и постоянным ожиданием чего-то хорошего…

И когда Журка вспомнил это, резко перехватило горло. Он переглотнул, тихо положил цветы и щекой прижался к маминому рукаву.

По глинистому холмику пролетела тень. Это подошли первые облака близкого ненастья.

Когда возвращались домой, облака загустели и закрыли небо. Солнце било последним лучом в золотистую щель с лохматыми краями. Этот луч высветил кирпичный трехэтажный дом, в котором была дедушкина квартира. Журке вспомнилась открытка с картиной какого-то очень давнего художника: там среди темных деревьев, под круглыми сизыми облаками светилась красная мельница с громадным колесом. И сейчас было очень похоже (если забыть про колесо).

Дом построили давно. Еще, наверно, до революции. Он был по-старинному красив со своими карнизами, треугольными выступами под крышей и полукруглыми окнами на узком фасаде. Журка замечал эту красоту и раньше, а сейчас при свете одинокого луча она выступила особенно ясно.

Красный дом, как замок, поднимался над крышами других домов — двухэтажных и одноэтажных. В большом шумном городе здесь, недалеко от парка, сохранились тихие старые кварталы, и было как в Картинске. Оказалось, что есть даже речка, похожая на Каменку.

Но с речкой, где горбатился узорчатый железный мостик, с окрестными улицами и старым парком Журка познакомился позднее. А в первый день хватило хлопот дома — надо было устраиваться.

Квартира находилась на третьем этаже. В ней было две комнаты: одна большая и одна крошечная — как раз для Журки. А еще маленькая кухня и даже отдельная ванная. Не то что в Картинске, где одна ванная была на четыре семьи… Последний раз Журка был у дедушки три года назад и уже тогда заметил, что в комнатах очень мало вещей. Стол, два стула, узкий диван — вот и все. Мама сказала, что дед не терпел ничего лишнего. Он жил один. Бабушка — мамина мама — умерла очень давно. Дед женился было еще раз, но неудачно. Когда вторая жена ушла, а дочь окончила школу и уехала учиться, Юрий Григорьевич распродал мебель, купил кубометр досок и сколотил из них стеллажи от пола до потолка. Полки он заполнял книгами, которые покупал, где только мог.

Зарплата у деда была средненькая. Он долгие годы работал проектировщиком в каком-то управлении (что это за должность и что за управление, Журка понятия не имел). Год назад пришло время пенсии, тоже небольшой. Но книг дед собрал множество.

В Журкиной комнатке между стенкой и высоким окном стоял узкий стеллаж. Полок семь или восемь. Мама сказала:

— Эти книги дедушка оставил тебе.

— Как это мне? — удивился Журка. — Почему же не всем?.. А те, другие?

— Те как раз нам всем. А эти именно тебе. Специально… Дедушка их очень любил.

Журка растерянно оглядел полки…

В соседней комнате стояли Пушкин и Джек Лондон, Купер и Катаев, «Легенда об Уленшпигеле» и «Алиса в стране чудес». А здесь? Он видел облезшие кожаные корешки без надписей, края разлохмаченных обложек. Некоторые книжки были совсем без корочек.

Мама вышла, а Журка потянул с полки книгу. Наугад. Откинул тонкий самодельный переплет… Тихо вздохнул и сел на рыхлый надувной матрац, на котором спал прошлой ночью.

На грубой серой бумаге было отпечатано редкими старинными буквами:

ЖУРНАЛЪ

перваго путешествiя

Россiянъ

вокругъ Земнаго шара,

Сочиненный

под Высочайшимъ

ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА

покровительствомъ

Россiйско-Американской компанiи

главным комиссiонеромъ

Московскимъ Купцомъ Ѳедоромъ Шемелинымъ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Санкт-Петербургъ

въ Медицинской типографiи

1816

…Сначала Журка медленно листал, потом встряхнулся, обвел глазами полки. Вскочил, выдернул сразу несколько книг. Оказалось, что это два тома «Путешествий» капитана Головнина, изданные в 1819 году, и сразу три «Робинзона». Один был совсем старинный — 1789 года — и назывался почему-то «Новый Робинзон». Второй носил название «Робинзон-младший». На титульном листе стоял 1853 год, и Журка вспомнил, что, кажется, в этом году произошло Синопское сражение. Третий Робинзон оказался самым молодым — тридцатых годов нашего века. Зато он был самый толстый, и Журка с восторженной дрожью увидел, что там не только всем известные приключения на необитаемом острове. Там еще и вторая часть — дальнейшие путешествия Робинзона. Журка даже и не знал, что есть на свете такая книга…

За открытым окном захлопал листьями, резко зашумел тополь. Влетели в комнату холодные брызги. Упали на желтые страницы «Прелюбопытнейших Повъствованiй о Кораблекрушенiяхъ, Зимованiяхъ и Пожарахъ, случившихся на моръ…» Журка машинально отодвинулся и даже не понял, что начался дождь. Это брызгали волны, хлопали паруса и шумели ветры… Вошла мама.

— Давай-ка закроем окно. Кажется, будет гроза.

Журка никогда не боялся грозы. Даже если грохало и сверкало над самой головой. Он и сейчас ответил:

— Ну и что? Я не боюсь.

— Грозе все равно, боишься ты или нет. Сквозняк втянет молнию, и от такой нелепой случайности может быть большая беда.

Мама плотно прикрыла створки, посмотрела на обложенного книгами Журку, улыбнулась и спросила:

— Нравится? Интересно?

Журка сперва рассеянно кивнул, потом поднял глаза.

— Ма… Тут не только интересно. Тут дело даже не в этом…

Она ласково наклонилась над ним:

— А в чем, Журавушка?

Но он не знал, как сказать. Как объяснить радостное замирание души, когда думаешь, что, может быть, эту книгу читал в палатке под Измаилом Суворов или в селе Михайловском Пушкин. Вот эти самые страницы. Эти самые буквы. И книги рассказывали им то же самое, что ему, Журке. Они были как люди, которые за одну руку взяли Журку, а за другую тех, кто жил сто и двести лет назад. Тех, кто ходил в атаку под Бородином, писал гусиными перьями знаменитые поэмы, дрался стальными блестящими шпагами на дуэлях и мотался на скрипучих фрегатах среди штормовых волн Южного океана. У неоткрытых еще островов. Эта жизнь приблизилась к Журке, стала настоящей. И у Журки холодела спина.

— Мама, я не знаю… — Он помолчал и чуть не сказал про книги: «Они живые». Но отчего-то застеснялся.

Мама его поняла. Или по крайней мере поняла, что лучше его пока не расспрашивать. И пошла по своим делам. Дел-то было ой-ей-ей сколько…

А Журка опять потянулся к полкам и взял самую прочную и новую на вид книгу с золотыми узорами на корешке. Это оказались «Три мушкетера». Не такое старинное издание, как другие, хотя тоже с «ятями» и с твердыми знаками в конце слов. Отпечатанное на гладкой бумаге и со множеством рисунков. Журка обрадовался «Мушкетерам» — это были старые друзья — начал перелистывать, разглядывая картинки…

И увидел между страницами узкий белый конверт.

Видимо, дедушка решил, что, если все другие книги покажутся Журке неинтересными, то «Мушкетеров» он все равно пролистает до конца.