Место свидeния - Евгений Терновский

"В самом деле, - усмехнулся Тео после долгого молчания, - идеальное место для Свидeний... то есть я хочу сказать, свиданий. Любовных, дружеских, деловых".

"Видите, - злорадно обрадовался старик, - как говорят эмигранты!.. Свидeние!.. Это правда, что вы в России не жили. И кто же вы? Я уже третий раз приезжаю в W., но вас в первый раз вижу".

"Работаю в архивах", - помедлив, отозвался Тео.

"Рановато для вашего возраста. У нас в архивах одни бабки работают. Вам лет сорок?"

"Сорок шесть. И вам, если позволите?"

"Пятьдесят с гаком... Не скажешь, а? Меня здесь все за старика принимают. Я смотрю на немцев... какой-нибудь мужик... думаешь, ему лет сорок пять-пятьдесят, не больше, а потом оказывается, семидесятилетний старикашка... Ну что ж, хорошо живут, богато. Мы раньше тоже не хуже других жили. У меня была и квартира на Бронной, и дача в Солнцеве... пока этот Горбач, кукуй долбаный, нас с дерьмом не смешал... Я удивляюсь... он у вас прямо икона - хер Горбашэф, хер Горбашэф, а у нас в этого хера разве что мертвый не плюет!"

"Я, признаюсь, не сторонник Горбачева, но вам не кажется, что... прошу прощения, как вас зовут?"

"Игорь Платонович Циоменко".

"Вам не кажется, Игорь Платонович, что у него есть некоторые заслуги... Вот вы, например, можете свободно путешествовать за границей, ничего не опасаясь?.."

"Да на кой нам эта свобода... а ваше-то имя как? Тео? Без отчества?.. Нам такая свобода, господин Тео, до фонаря. Я бы и без путешествий обошелся, лучше бы на Байкал поехал омулей ловить. И без немецкой колбасы прожил бы была бы своя. - Он извлек стеклянную флягу, с удовольствием присосался к горлышку, затем с раздражением долго вытягивал белую палочку сигареты короткими опухшими пальцами. - Посмотрели бы вы, господин Тео, как мы живем! Раньше больница была бесплатной, лекарства ничего не стоили, а теперь! Если бы Лелька мне не присылала, я бы давно околел... Я, знаете, и гипертоник, и сердечник - уже четыре инфаркта было, и диабет у меня, и камни в печени. Насобирал болезней, как грибов!.. Думаете, лечусь в Москве? На-ко, пойди на прием, там сто или двести долларов требуют - рубли даже не предлагай! Когда моя жена, Оксана, в онкологии помирала, Лелька каждую неделю по пятьсот дойчмарок нам присылала... только так и покупали морфий... Нет, господин Тео, разорить государство и всех по миру пустить... на такое только этот горбатый черт был способен! И какую команду оставил после себя? Ворье, петухи да бандиты!"

Игорь Платонович с негодованием изверг новую тучу дыма. Его небольшая плоская грудь, покатые плечи, скрытые свитером, и безобразно огромный живот сотрясались от кашля, как от свирепой качки. Тео также закурил. На него тяжело и медленно спускалась сокрушающая усталость, словно он только что взобрался на шестнадцатый этаж по винтовой лестнице. Молчание, прерываемое громоподобным кашлем Игоря Платоновича, длилось несколько минут, после которого тот с наслаждением опустошил свою флягу и с нескрываемым сожалением стал рассматривать ее на просвет. Он заметно и стремительно пьянел.

"Хотите? У меня еще есть..." - Циоменко помахал фляжкой в чернеющем воздухе.

"Благодарю вас, я не пью алкоголь".

Вероятно, если бы Тео заявил, что каждое утро глотает дюжину ножей, такое признание менее бы позабавило Циоменко.

"Как так - совсем не пьете?!. Даже пиво? Мне его запретили, из-за камней... Вы балакаете по-немецки? Купили бы мне завтра еще одну фляжечку про запас... у меня есть двадцать марок... Сам не могу, Лелька шпионит за мной, не приведи Господи. Да и по-немецки надо... - Он долго рылся в своем брюхе и, к изумлению Тео, извлек близнеца предыдущей бутылки. - Это мне сегодня на вечер... А на завтра кукиш. Я рассчитываю на вас, а?.. Так вот, я скажу вам, между нами, что пока эту команду (Тео не сразу понял, что речь идет о правительстве) не скинут..."

"Вы полагаете, - с насмешкой, которая незаметно овевала его слова, перебил Тео, - что ничего нельзя поделать с этой командой, как вы ее называете, - я называю ее Ассоциацией Мошенников, Извергов, Трусов, Расточителей, Архаровцев, Негодяев, Ослов? Я бы прибавил к ней и предателей".

На минуту пьяный взгляд Циоменко как бы споткнулся о невидимый барьер: его толстые короткие пальцы юлили вокруг алюминиевой пробки стеклянной фляжки, стараясь отвинтить ее, но когда он поднял глаза, они были беспросветно пьяны и злы.

"Почему ж ничего нельзя? Я вам должен сказать, господин... Черт, запутался я в ваших фамилиях... Да я бы первый взял в руки "Калашникова" и надавал бы им... калачей... в самое брюхо, всей этой стланой сволочи... этим петухам..."

"Золотым петушкам?"

"Почему - золотым? - пьяно и свирепо удивился Циоменко. -Я вам про Фому, а вы мне про Ерему! Я говорю, что они все разрушили, все разорили! У нас было сильное государство - одних ядерных боеголовок двадцать пять тысяч! Могли бы и без Запада прожить с нашим богатством! Он нам на кукуй не нужен!.. А после этого горбатого все работали на разрушение СССР, каждому свой пай, каждому свой лакомый кусочек. Начиная с ваших концернов и сект... Тьфу! Я бы взял несколько тысяч этих раздолбаев и отправил бы их, как раньше, для порядка, в места отдаленные... да и расстрелял бы одну-другую тысячу, чтоб иным неповадно было..."

Ему наконец удалось отвинтить металлическую пробку и приставить горлышко ко рту. Тео с трудом подавил в себе желание ткнуть своим еще крепким и загорелым кулаком в беззащитное брюхо собеседника.

"Любопытная точка зрения, - уступчиво заметил Тео, - но вам не кажется, что..."

"Да ни кукуя мне не кажется! Вы ведь в нашей стране никогда не бывали! Что вы о ней знаете? Твердите, небось, как мой дурак зять, - свобода в России! Духовное возрождение! Коммерция! А когда я ему говорю, осел ты, посмотри, что сделали с моей родиной - американцам продали за... Я сейчас вам все объясню..."

"Должен признаться, что меня весьма интересует ваше мнение, как советского из СССР. Можно посвятить этой теме наше свидeние... я хочу сказать, нашу беседу... время у нас есть", - любезно предложил Тео. Но, по правде сказать, он совершенно не знал, что делать. Трахнуть своим могучим загорелым кулаком по облысевшему черепу этой развалины с заячьей губой, отравленной алкоголем и табаком? Обратиться к судебным органам Бельгии или Германии? Позвонить в вечернюю газету и дать интервью о предателе-друге? Или немедленно покинуть его во мраке этой комнаты и предоставить водке прикончить в ближайшем будущем этого безнадежно больного инвалида? Во всяком случае, в распоряжении Тео было как минимум два часа. Пока певица с аметистовыми глазами будет петь старинные русские романсы, вряд ли кто заглянет в эту заброшенную комнату.

Циоменко приставил к глотке отвинченную фляжку и широко раздвинул губы. Он медленно, цокая и чмокая от удовольствия, снова продолжал опустошать содержимое фляжки, выливая его в широко разверстую пасть, - пока неожиданный лающий хрип не сотряс его тело. Вероятно, любитель доппель-кюммеля подавился, поскольку его горло извергло гул, напоминавший горный обвал, и правая рука судорожно искала сердце. Стеклянная фляжка упала на пол и разбилась вдребезги.

Тео приблизился к нему. "Таблетки, черт!.. таблетки!" - хрипел Циоменко, тыча левой рукой на свой серый пиджак, валявшийся как в обмороке на соседнем кресле. Тео извлек из кармана круглую коробку с таблетками и, молча швырнув ее в самый затемненный угол комнаты, вернулся к своему креслу. Заметил ли Циоменко его жест, или поток слез, который вызывал ураганный кашель, застилал ему глаза? "Таблетки, таблетки, таб..." - хрипел Циоменко. Его короткие жирные пальцы сперва яростно, затем бессильно царапали подлокотники кресла. Теo, опустив голову, не двигался, изредка и искоса глядя на тело, терявшее очертания в сумерках комнаты и все больше напоминавшее небрежно брошенный черный куль с неизвестным содержимым. Прежде чем умолкнуть, и, вероятно, навсегда, жертва пятого инфаркта извергла еще раз хриплую и яростную мольбу, прерываемую начавшейся конвульсией: "Таб... таб..."

Когда хрипы улетучились, Тео с омерзением прикоснулся к лиловой коже руки умолкнувшего собеседника. Пульс исчез, и дыхания было не слышно. Non-assistance a personne en danger. Cinq ans d'emprisonnement ferme, au minimum. Bon pour la taule. 12 В сумерках багровое лицо Циоменко напомнило Тео морду кабана, не так давно пристреленного им на охоте. Он покинул комнату, одолел первый коридор и, прежде чем углубиться в другой, на минуту остановился возле двери, ведущей наружу, задыхаясь и торопливо глотая морозный воздух. Недалеко от двери два молодых голоса, женский и мужской, быстрым шепотом заговорщицки обменивались малопонятными репликами (женщина говорила по-французски с сильным русским акцентом, тогда как ее собеседник, без сомнения, был французом): "Non, non, il ne rentre que dans cinq jours!.." - "Je t'attendrai vers vingt heures?" - "Mais non, on se verra chez..." 13 Появление Тео оборвало таинственный разговор. Молодой золотистоволосый человек в кожаной куртке, потрясая связкой автомобильных ключей, непринужденно удалился, насвистывая. Леля Циоменко в распахнутой дубленке, рассеянно скользнув по Тео своим аметистовым взглядом, поспешно удалилась в глубь коридора. До начала концерта оставалось не более пятнадцати минут.