Кто не спрятался… - Джек Кетчам

он ведь есть — я точно знаю. Произошедшее со мной, согласно этому смыслу, — почти что неизбежно, иначе и быть не могло, ведь сошлись и нужные люди — Кейси и я, и нужное место — сонное захолустье Дэд-Ривер. Связать все концы воедино сложно, но мне придется. И тогда, пожалуй, можно будет спокойно жить дальше.

Дом семьи Крауч.

Эта тема возникла между нами рано, а потом, я думаю, просто незаметно повисла на кромке памяти Кейси, как паутина на чердаке, полном старых игрушек.

Жаль, что паука-то я и не приметил.

Мы сидели у питьевого фонтанчика в универмаге Хармона. Стивен нам все мозги проел тем, как ему хочется разжиться шоколадным шейком. В конце концов нам надоело, что он скрипит зубами и шипит на нас, как будто ему жуть как нужно было в туалет, а мы загородили проход. Так что мы отправились к Хармону — а это единственное место, где такую фигню, как шейк, в принципе могли сделать, — и там Стив полчаса втолковывал хозяйке, что ему вообще нужно: шоколадный сироп плюс молоко плюс сельтерская. Переговоры у них выходили не особо успешные.

Как обычно, мы болтали о том, какая же смертная скука кругом царит и как же нам, бедным, нечего делать, и я тут припомнил дом Краучей и один тамошний случай, имевший место в моем детстве.

Быть может, вы уже знаете о нем из старых бостонских газет. В «Глоуб» о нем точно была статья, мы с Рафферти хранили пожелтевшие от времени вырезки. В Дэд-Ривер, чтобы вы понимали, дефицит скандальных происшествий, вот мы и уцепились за эту историю. В дом вломились копы и активисты Американского общества по предотвращению жестокого обращения с животными — когда Мэри и Бен исчезли. А потом мистер Хармон и шериф Питерс свидетельствовали в суде. А потом какое-то время к нам сюда специально приезжали чокнутые типы — просто чтобы поглазеть на дом, хотя глазеть-то было особо не на что.

Все, что представало их вниманию, — старый, ветхий двухэтажный дом на авеню Гомера Уинслоу (узком грунтовом проспекте на окраине города, идущем вплоть до самого берега моря). Дом стоял на участке земли в три акра, передний двор и роща за ним давно слились воедино и взбирались по сломанной лестнице к серой, обветшалой входной двери — сорняками, вьюнами, ползучей порослью. Ну а позади дома узкая полоска земли спускалась к краю утеса, под которым плескался океан.

Бен и Мэри Крауч сгинули в сыром нутре этого дома задолго до того, как я смог бы увидеть их вживую. Но слухи не могли не дойти до меня. Родительские разговоры всегда наводили на мысль, что с Беном и Мэри «что-то не так». Больше этих туманных намеков наши предки при детях себе не позволяли, но нам и этого с лихвой хватало. Дальше мы упражняли фантазию — наверное, они детей едят, или спят в гробах, обитых человеческой кожей, или они живые мертвецы, упыри, дети ведьмы.

Обычное дело.

Однажды, когда мне было десять, трое из нас набрались смелости обежать дом сзади и пошарить у мусорных баков. Оказалось, Краучи живут, питаясь лишь консервами. Банки, банки, банки — от фруктов, от гороха, от тушенки и рыбного паштета. Причем вид у этих банок был такой, будто их досуха вылизали изнутри. Не упомню, почему эта странная чистота так пугала нас. Была, видно, причина. А еще неподалеку громоздилась башня из собачьей еды, тоже консервированной — коробок пять, да еще и здоровенных.

Все знали, что Краучи держали собак, хотя сколько их было — оставалось только догадываться. Вряд ли дело ограничивалось двумя-тремя. Вокруг их дома вечно витал дух псарни, смрад немытой шерсти и собачьего дерьма, улавливаемый за несколько ярдов. Но соседей, которые могли бы пожаловаться, не было здесь в радиусе многих миль. Один только лес низкорослых сосен и ежевики, из которого дом, казалось, поднимался, как из спутанного зеленого облака, наползающего с морской стороны.

Покончив с инспекцией мусорных баков, мы заглянули в подвальное окно. Темень за ним царила такая, что ничего и не разглядишь. Но Джимми Берд клялся, что видел, как что-то качалось и двигалось в черноте. Спорить мы с ним не стали — и благополучно дали деру. Как если бы придуманные нами байки были правдой. Как если б за нами черти от дома того гнались.

И я чую, как у меня встают дыбом волосы, когда я пишу это — вспоминая, что чувствовал в тот день. Потому что, возможно, в каком-то смысле мы с парнями были правы.

А вот как дело осветили газеты. Полагаю, мне стукнуло где-то тринадцать, когда полиция решила-таки проверить тот дом. В управление позвонил посыльный из универмага Хармона — малый сторожился после того, как купленные Краучами консервы целый месяц проторчали, невостребованные, на крыльце, а деньги за его работу так и не появились в почтовом ящике, где Краучи их обычно оставляли ему.

Двое полицейских отперли входную дверь, подсобив себе ломом, и одному из них чуть не оттяпали руку с ходу. Дело в том, что за дверью оказались двадцать три псины. И все они прямо-таки помирали с голоду.

Дом опечатали, послали за подкреплением. На следующий день у местечка того толпилось полгорода, ну и мы с Рафферти, конечно, приперлись — не упускать же такое шоу. Шестеро полицейских и Джим Гарднер, грустный старый пьянчуга-ветеринар, а с ними — шестеро-семеро представителей от филиала Американского общества по предотвращению жестокого обращения с животными, что в Мачиасе, выряженных в белые халаты, — взялись вываливать целые мешки сухих собачьих погрызушек в дом через пробитое в переднем кухонном окне отверстие. Сделав дело, они отошли в сторонку — дожидаться, когда стихнут чавканье, вой, рычание и хруст, порядком действовавшие собравшимся зевакам на нервы.

Затем, когда снова стало тихо, команда бравых двинулась вперед с сетями и электрошоковыми пистолетами. И я впервые заглянул внутрь этого места.

Как Краучи там жили — до сих пор в толк не возьму. Когда-то их дом явно мог сделать честь любому хозяину. Помню, мне сказали, что его построили лет сто назад — и на совесть ведь, из кедрового и дубового бруса. Полоток был сложен из планок, обтесанных вручную, а резные деревянные двери выглядели шикарно — ну, вернее, выглядели бы, не будь перемазаны хрен знает чем. В остальном внутри нашим глазам предстал тот еще трындец — полы все в собачьей дрисне и вонючих