Чудаки - Борис Панасович Комар

ты у меня! — покачала головой. — Больше не оставим тебя дома одну.

Оксана стояла и улыбалась. Знала, хитрющая, наверняка знала: мама теперь не станет ее ругать. А что не будут оставлять одну дома, так это же замечательно! Она и не любит оставаться одна.

История с вареньем

случилась уже после того, как Оксана придумала «дождик» в ванне.

Маме легко сказать: «Больше не оставим тебя дома одну». Но и впоследствии бывало так, что приходилось оставлять Оксану, поскольку иного выхода не было.

Вот и на этот раз.

Только привел я Оксану из детсада, прибежали мои одноклассники.

— Пойдем, — говорят. — Разрешил!

— Неужели?

— Честное пионерское!

— Ура! — кричу радостно и кидаюсь к дверям.

— Куда ты, куда? И я с тобой, — вцепилась в меня Оксана.

— Тебе нельзя. Это не для девчонок…

— Что не для девчонок?

— Ну, операция, на которую мы идем.

— Опера-ация? — испугалась она.

— Да не бойся. Не такая операция, о которой ты думаешь, — успокоил я ее. — У нас важное дело. Понятно?

— Понятно…

— Вот и играй в свои игрушки, пока я вернусь.

— Мама велела тебе не бросать меня одну, — сказала Оксана.

Ишь, не забыла, помнила!

— Я ненадолго. Хочешь, включу телевизор?

— А варенья можно взять? — начала канючить Оксана.

— Нет, нельзя! Придет мама, у нее попросишь. — Я решительно захлопнул за собою дверь.

Наша «операция» состояла вот в чем. Возвращаясь из школы по старинной улице, на которой жил наш одноклассник Володька Струк, мы увидели в одном дворе огромную кучу всякого железа.

— Вот бы нам его! Сразу бы выполнили план! — с завистью сказал я: мне было поручено организовать сбор металлолома.

— Не отдадут! — сказал Володька. — Это же двор нашего пятиклассника Сергея Потапенко. А он жадина — страх! Однажды яблоко с их дерева упало на улицу. Я поднял. Так Сергей чуть собаку на меня не натравил.

— А ты поговори с ним, попроси. Может, и отдаст. Зачем им этот хлам? Только мешает. Давно надо было его сдать.

— Ладно, сегодня поговорю, — пообещал Володька.

Сергей поначалу отказал, потом передумал и разрешил. Потребовал только, чтобы мы за эти железки окопали ему в саду плодовые деревья. Ребята согласились, и я тоже.

Пока мы окапывали деревья, Оксана, как я потом узнал, смотрела телевизор, немного поиграла с куклами. Потом обошла все наши три комнаты и завернула на кухню. Села там на скамеечку и уставилась на буфет, где стояли банки с вареньем.

У нас в семье все любят варенье. Поэтому мама каждый год варит его очень много. Из вишен, абрикосов, слив, клубники, смородины, малины — из всего, из чего только можно сварить. По если я, папа и мама едим варенье только с чаем, то Оксана может есть его и с какао, и с молоком, и с кашей, и даже с борщом и селедкой. Если бы ей позволили, наверно, могла бы за один присест съесть половину, а то и целую банку! Такая она сладкоежка!

Оксана долго сидела и смотрела на буфет. Потом подумала: а что, если взять капельку-капелюшечку? Ну совсем немножко, пол-ложечки. Никто и не заметит…

Нет, этого делать нельзя — сразу отбросила соблазнительную мысль. Мама не позволяет брать.

«И почему не разрешает? — удивлялась Оксана. — Неужели ей жалко? Вон сколько наварила всякого-всякого — надолго хватит!..»

Интересно, сколько всего банок на полках? Наверное, десять… Нет, не десять. Одних больших будет с десять. Может, сосчитать?

Конечно, надо пересчитать. Она еще ни разу банки не считала. Вспомнила обо мне и подумала, что, наверное, я тоже не знаю, сколько у нас варенья. Когда вернусь, то она и мне скажет.

Взяла стул, приставила к буфету, стала считать.

Хоть в школу она еще не ходила, но считать умела хорошо. Даже складывать и вычитать немного научилась.

— Одна, две, три… — перебирала руками банки.

Насчитала четырнадцать. Проверила — снова четырнадцать. Больших восемь, поменьше — шесть.

Потом она принялась снимать с банок пластмассовые крышки. Конечно же, не затем, чтобы поесть варенье. Не-ет! Просто ей надо же узнать, сколько какого мама наварила.

В крайней банке, ясно, было вишневое, сегодня утром мама брала из нее к чаю. А в этой какое? О-о, по виду и не отгадаешь: может, тоже вишневое, а может, сливовое? И то и другое одного цвета. Нужно проверить.

Она соскочила со стула, взяла ложку, снова взобралась на стул, вынула из банки большую черную сливу. Ох и вкусная, наверное!.. Но Оксана все равно есть не станет — нельзя, мама рассердится. Разве что языком лизнет — и все…

И в следующей банке было сливовое. Потом открыла банки с абрикосовым, клубничным, смородиновым. Чтобы не ошибиться, Оксана из каждой черпала по ложке — проверяла…

Когда проверила все банки, снова закрыла их крышками. Облизала ложку и положила в ящик буфета. Стул поставила на место.

Тут как раз и я вернулся. Вошел в кухню и бросил на Оксану пристальный взгляд. Она смутилась.

— Может, думаешь, я варенье брала, да? — спросила, прищурив глаза. — Так вот не брала. Я только считала банки и проверяла, какое в них варенье. Знаешь, сколько у нас?..

— Погоди, погоди! — прервал я ее. — А что это у тебя на лбу, на носу?

— Где, где? — Оксана провела рукой себе по лицу, а оно и впрямь все было в варенье.

Оксана очень удивилась, как у нее и на носу и на лбу оказалось варенье. Разве осталось с самого утра, когда пила с ним чай? Но ведь она два раза умывалась после того…

— Ладно, не оправдывайся, — сказал я. — Иди еще раз умойся!

Оксана ничего не ответила. С опущенной головой покорно побрела в ванную.

Когда умылась, она во всем призналась мне. Попросила только, чтобы я не рассказывал об этом ни маме, ни папе. Боялась, что мама будет бранить, а папа подтрунивать над ней.

Я пообещал молчать, но с условием: пусть она поклянется, что такого больше не случится. Оксана поклялась.

Историю с вареньем я, конечно, скрыл от мамы. Потому что, если быть справедливым, я тоже виноват: не послушался ее и оставил Оксану дома одну. Хотя рассказать, может, и следовало. Пусть бы мама знала, какая у нее любимица доченька, и больше бы не ставила ее мне в пример: Оксана, мол, и послушнее, и вежливее, и трудолюбивее, чем я.

Мама давно сказала это, а мне до сих пор обидно. А виноваты в этом

груши — две и одна

Однажды мы сидели с Оксаной на скамейке в сквере.