Дело было так - Меир Шалев

Глава 5

Я уже упоминал, что в бабушкином доме были две душевые — старая и новая. В новой был только душ, но в старой была также настоящая ванна. Когда семья еще жила вся вместе, этой ванной пользовались по назначению, но потом, когда дети выросли и каждый завел собственный дом, ванная комната тоже была заперта навечно.

Дело в том, что ванные — объясняла мне мама, — это очень хитрые и опасные помещения. Хотя их безусловное назначение — чистота, они на самом деле ужасно пачкучие. В них пачкается буквально все — плитки, пол, краны, шланг, даже стены. Не нужно большого ума, чтобы понять: в душ люди идут, чтобы смыть грязь, иначе зачем бы им туда идти? И когда такой грязный человек входит в душ, он обязательно оставляет там ту грязь, которую хотел с себя смыть. Пока он там, с него капает на чистый пол мутная вода, его грязные ноги ступают на чистые плитки, он так и норовит повсюду наследить и повсюду оставить грязные пятна. Кому это нужно?

Зимой все мы мылись в доме, но летом — только снаружи. Взрослые пользовались дворовым душем, который бабушка Тоня называла шикарным, хотя он представлял собой попросту жестяную трубу, прикрепленную к стене коровника, а дети купались в «корыте», о котором я еще расскажу. С годами в церемонии этого семейного мытья появились усовершенствования: возле брудера для цыплят построили «прачечную», и оттуда шла горячая вода — плод тяжких стараний большого самоварного бака. Огонь, поднимавшийся по его внутренней трубе, согревал воду, проходившую между двойными стенками. На первых порах пламя в этом баке подкармливали ветками и высохшими кукурузными кочерыжками, но позже на нем установили специальное устройство, из которого капля за каплей подавался керосин. Я и сейчас могу вызвать в памяти особый звук этого пламени — этакий глухой, таинственный рев, не похожий ни на какие другие звуки, пугающий и завораживающий одновременно.

Как и в других домах деревни, у бабушки тоже была в доме комнатка, которая служила туалетом. Но название названием, а бабушка не поощряла использование этой комнатки по назначению. Одна из наших семейных историй (в некоторых из версий) рассказывает, что, когда мой будущий отец, ухаживая за моей будущей матерью, впервые посетил наш дом в мошаве, он по наивности направился было в упомянутое место, но обнаружил, что там царит безукоризненная чистота, унитаз плотно закрыт крышкой, на крышке расстелена газета, на газету положена деревянная доска, на доске лежит еще одна газета, а на ней стоит плоская кастрюля, «чудо», в которой остывает сливовый пирог.

Тут самое время разъяснить два обстоятельства. Первое состоит в том, что бабушка Тоня прекрасно готовила все, связанное со сливами, — ее сливовый пирог и сливовое варенье были истинными произведениями искусства. С другой стороны, мой отец был из тех, кого мошавники насмешливо именовали «тилигентами» или даже «тилигнатами» — этими презрительными прозвищами они наделяли всякого рода городских «очкариков», которые пишут и читают книги, вместо того чтобы делать руками что-то полезное. Однако некоторые из этих «тилигентов» были также людьми по-настоящему интеллигентными, так что мой будущий отец сразу понял, что нужник его будущей тещи не предназначен для удовлетворения базовых человеческих нужд. Поэтому он сдержался, не совершил задуманного было злодеяния, но зато посягнул на бабушкин пирог и, умяв добрую его половину, с невинным видом покинул оставшийся неиспользованным туалет. Это происшествие, понятно, не улучшило его отношений с бабушкой, но об этом я расскажу немного позже.

У меня тоже была история с этой комнаткой. Как-то раз, когда мне было лет пять, а может, четыре и я гостил в бабушкином доме, она увидела, что я направляюсь к ее туалету, и строго спросила, куда это я собираюсь войти.

— Сюда, — показал я на закрытую дверь, не понимая, в чем проблема.

— Тебе по малому делу или по большому?

— По малому.

Она облегченно вздохнула, объявила, что малую нужду вполне можно справить во дворе, осторожно, но весьма решительно подтолкнула меня к выходу (при малом росте в ней была большая сила), вывела наружу и объяснила, что возле коровника есть старый нужник, еще с тех времен, когда они с дедушкой жили в бараке, но я могу также использовать канаву для стока навоза или полить струей дедушкин особенный цитрус — о котором тоже речь еще впереди.

— И не иди мне во двор с пустыми руками, — вложила она мне в руки маленький пакетик с мусором. — Если ты уже идешь во двор, так возьми с собой вот это и выбрось мне там, где навоз от коров.

Бабушка Тоня терпеть не могла мусор — ни в доме, ни возле него. Она не терпела присутствие мусора, даже если он был уже собран и брошен в предназначенное для него мусорное ведро. Поэтому каждый, кто шел в направлении двора, получал от нее очередную порцию домашней грязи, завернутую в газету или в старый бумажный пакет из деревенского ларька, и, вручая эту ношу, она обычно добавляла к ней требование:

— А обратно захвати мне несколько яичек от кур.

Эти «Не иди с пустыми руками» и «Обратно захвати» были ее постоянными указаниями, напоминавшими, что нечего шляться без дела, разгуливать по полям и глазеть на цветочки — есть хозяйство, которым нужно непрерывно заниматься, есть куча дел по дому и всегда есть что вынести, принести, захватить, выбросить, взять или отдать.

Я взял ей мусор, и пошел ей во двор, и по дороге полил ей тот особенный цитрус, который вывел дедушка Арон. А бабушка вернулась в дом, поспешила к двери туалета, проверила ручку, до которой я только что дотронулся, протерла ее своей большой наплечной тряпкой, снова обернула положенным лоскутком и плотно прикрыла дверь.

Таким я помню особенный стиль ее речей и таким — ее дом. Первый — с непременным «мне» после каждого глагола, второй — с «задней дверью», с крытой входной верандой и построенной вокруг скамьей, с кухней, и со столовой, и с коридором, покрашенным масляной краской, и с запертыми комнатами. Я не раз спрашивал маму, что скрывается за всеми этими дверьми и зачем все эти тряпки на дверных ручках, и она объясняла:

— Здесь у бабушки душевая, в которой нельзя принимать душ, здесь туалет, которым нельзя пользоваться, а здесь спальня, в которой нельзя спать, и столовая, в которой нельзя есть, а здесь, — останавливалась она у двери старой ванной комнаты, той «святая святых», где стояла настоящая ванна, — здесь живет бабушкин пылесос, свипер.

— Свипер? — переспрашивал я с надеждой и радостью, потому что мама произносила слово sweeper в точности, как ее мать: «w» она произносила, как «v», потом углубляла английское «double е» до русского «ии» и поднимала дрожащий кончик языка к нёбу, так что английское «r» становилось русским «ррр». У этого подражания был обнадеживающий смысл: за ним явно скрывалась какая-то интересная история. Не просто еще одна из тех историй, которые мне обычно рассказывали — о танцующих лошадях, о летающих ослах и о соседском дедушке, который был такой маленький, что по ночам скакал верхом на зайцах, — а чудесный рассказ о таинственном существе по имени Свипер, которое живет в запретной бабушкиной ванной, прямо здесь рядом, вот за этой закрытой дверью.

— Пожалуйста, расскажи мне о нем.

— О свипере? А что в нем интересного?

— Ну пожалуйста, расскажи, расскажи.

— Свипер — это тот пылесос, который дядя Исай послал бабушке из Америки.

— Из Америки? — изумился я, потому что Америка не часто упоминалась в семейных рассказах.

— Из Америки. Из Лос-Анджелеса в Калифорнии, в Соединенных Штатах.

Глубокий вдох. В одном предложении — и столько новых удивительных названий, таких влекущих и таких запретных.

Глава 6

И второй глубокий вздох. Не только в ту минуту, когда в маминых рассказах впервые прозвучало слово «Америка», и не только в том месте, в Нагалале, где это слово означало так много разных и противоречивых вещей, но также мой вздох здесь и сейчас, когда я вспоминаю и описываю это много лет спустя.

Там и тогда, во времена моего детства в мошаве, слово «Америка» означало страну, которая внушала одновременно и уважение, и враждебность. Из Америки прибывали самые мощные тракторы и самые замечательные косилки. Из Америки пришел трубный ключ «Риджид», «самый лучший ключ в мире, с гарантией на всю жизнь», — как восклицали хором дяди Менахем и Яир, а также всемогущий «джип»-вездеход, который хвалили все знатоки до единого, и грозный автомат «томмиган», о котором дяди Итамар и Миха, близко узнавшие его во время Войны за независимость, рассказывали настоящие чудеса.

И более того: американцы, покорявшие Дикий Запад, были пионерами, подобно нашим первопоселенцам. И всемирный праздник рабочих Первое мая тоже пришел из Америки. И многие из солдат, победивших нацизм, были американцы. И Лютер Бербанк, этот великий агроном, изобретатель замечательного сорта слив «санта роза», первый, кто начал выращивать картофель из семян, а не из рассады, — он тоже был американцем. Кстати, книга Бербанка «Жатва жизни» была тогда очень популярна в кибуцах и мошавах. Сам же Бербанк — какое странное совпадение! — жил в той Калифорнии, где решил поселиться наш «дважды изменник» дядя Исай, вместо того чтобы приехать в Страну Израиля, в самой той Калифорнии, где этот «дважды изменник» сделал свой «бизнес» и сменил свое имя на Сэм.