Идол липовый, слегка говорящий - Николай Бахрошин

– Тогда зачем?

– Привык, наверное. Где-то работать, чего-то получать и делать вид, что все хорошо. В том смысле, что могло быть и хуже. Знаешь, – рассказал Саша, – меня иногда спрашивает кое-кто из знакомых, мол, Александр, вы же приличный человек, как вы могли написать такую херню?

– А ты что?

– А я отвечаю. Мол, вы же тоже приличные люди.

И как вы могли все это читать?

– Забавно…

– Обхохочешься, – подтвердил Саша. – В конце концов, кто придумал, что журналистика – вторая древнейшая профессия наравне с проституцией? Сами журналисты и придумали. А раз придумали – остается только соответствовать. Многим нравится, между прочим, когда их имеют. Все по Фрейду, да еще и за деньги.

Иннокентий блеснул очками в свете костра и с удовольствием почесал маленькую, подстриженную клинышком бородку.

– Вот ты мне скажи откровенно и положа руку на сердце, сам-то как про себя думаешь, ты – хороший журналист?

– Не хуже других, – неопределенно ответил Саша.

– А точнее?

– Ничего, профессиональный, – еще раз подтвердил Саша квалификацию.

– Ну а все-таки? Ты не обижайся, что я спрашиваю, я же не просто из любопытства.

– Я понимаю… Наверное, не слишком хороший, раз докатился до «желтой» прессы, – честно признался Саша.

– Не было выбора?

– Тогда казалось, что нет.

– Как ты думаешь, – неожиданно спросил Иннокентий, – почему детство все-таки называют самой счастливой порой? Не задумывался об этом?

– Об этом редко кто не задумывался, – ответил Саша. – А если к теме разговора… В детстве не приходится делать выбор?

– Какой-то выбор всегда приходится делать. В детстве – тем более, столько соблазнов вокруг, что глаза разбегаются, мысли разлетаются, а попа, в предчувствии заслуженного ремня, все время чешется. Дело не в этом. Дело, что называется, в следующем. Я полагаю, в детстве еще веришь, что можешь сделать правильный выбор. А повзрослев, начинаешь понимать: все равно ошибешься. В этом и разница между ребенком и взрослым, не находишь?

– Логично, – согласился Саша. – Но не бесспорно, пожалуй.

– А логика вообще спорная штука. Бесспорна только вера в чудо, – хитро прищурился под кругленькими очечками Иннокентий. – Почему, например, религию нельзя судить при помощи логики?

– Поэтому, – подтвердил Саша.

– Вот именно. Поэтому – в первую очередь. Изначально разные установки. Со стороны науки – раскладка сущего на формальные законы, со стороны религии – постижение мира как непрекращающегося акта творения. В котором, кстати, и человек принимает посильное участие. В данном, конкретном случае – своей верой.

Я знаю: веру всегда ругают за статичность и догмы, но это неправильно, я считаю. Как раз динамика в ней и привлекательна в первую очередь. Непрерывное движение, которое пытаешься охватить сразу и целиком. Своего рода интуитивный, глубинный способ познания мира. Вот так.

Саша помолчал и закурил сигарету.

Иннокентий тоже достал папиросу. Продул, примял кончик, сунул в рот. Потом выставил перед собой открытую ладонь. Несколько секунд ничего не происходило, затем над ладонью вдруг появился дымок, блеснул живой язычок огня, заиграл, набирая силу. Хранитель прикурил, длинно выпустил дым и стряхнул огонек небрежным взмахом ладони. Тот скакнул в траву и погас…

К облегчению Саши, тема снежного человека, равно как и говорящей матом акулы, залетающего в глухую деревню птеродактиля и прочих его выдающихся репортажей, больше не поднималась. Петр в очередной раз разлил водку, все выпили, и разговор сам собой свернул на инфляцию, о которой каждому было что сказать.

Постепенно в зале ожидания при буфете (именно так Саша расставил бы приоритеты) появлялись новые пассажиры. Их подвозили на вездеходах и тракторах. Одну сдобную, розовощекую тетушку в парадной форме мичмана привезли даже на БМП. Два молчаливых матроса-срочника также молча купили в буфете пять бутылок водки, пачку сигарет, откозыряли ей и тут же отбыли. Тетя Женя, как выяснилось впоследствии, была начальником столовой на закрытой военной базе.

Рев всех этих транспортных средств издали напоминал долгожданный вертолетный гул. Приходилось выбегать и смотреть, не возник ли в небе желанный борт. Возвращались, разводя руками и поминая Ваську-шалопута.

– Нет борта?

– Нет.

– Тогда давай, журналист, еще по одной…

А что делать, судьба такая…

Новые пассажиры от нечего делать тоже устремлялись к буфету. Торговля скуластой буфетчицы на глазах расцветала.

Тогда, в зале ожидания, Саша просто косился на вновь прибывших. Наблюдал, слушая краем уха, как Петр и Павел обсуждают что-то заумно-геологическое, периодически апеллируя к нему как к столичному авторитету. Авторитет Саша поддерживал глубокомысленными междометиями, но о чем речь, не мог бы прояснить даже под угрозой расстрела на месте. Смотреть на людей было интереснее, чем рассуждать о каких-то хитрых загибах тектонических пластов при помощи кромешной научной терминологии, густо, как раствором цемента, скрепляемой матерной лексикой.

Потом Саша, конечно, узнал всех этих людей гораздо ближе. Вспоминал их, словно знал всю жизнь.

А как рассказать о тех, кого знаешь всю жизнь?

Всего на злополучном вертолете, которому суждено было вылететь, но не суждено долететь, их оказалось тринадцать человек. Чертова дюжина. Вот и не верь после этого в счастливые и несчастливые числа…

Экипаж – командир и шалопут Васька Зайцев и Денис Абраменко, второй пилот. Приятный парень. Беззлобный, обстоятельный и настолько неторопливый, что непоседливый Васька часто закипал от одного его вида. Тем не менее они были друзьями…

Считаем дальше. Кроме них, конечно, он, Саша, оба геолога с правоверными именами и, как оказалось, летный мужик Егорыч, который, кроме ношения фуражки и сердечной дружбы с буфетчицей, никакого отношения к воздухоплаванию не имел. Представлялся он корабельным механиком, работал где-то на буровой в должности «подай-принеси» и, как вскоре понял Саша, был человеком убежденно пьющим и неохотно, хмуро трезвеющим.

Толстуха в военном кителе, Евгения Степановна, тетя Женя, рекомендовалась как мичман по кухне. Когда-то она была радисткой в разведроте морской пехоты, но выяснилось это уже в Ващере. Сначала Саша ехидно решил, что форма мичмана со всякими военными побрякушками и орденской колодкой выглядит на ее мясистом теле примерно как седло на корове. Сдобная, домашняя тетушка, от которой непременно должно пахнуть чем-то вроде пирогов и блинов. И надо же, мичман флота… Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад уже наступил, а вы все еще не проснулись…