След пираньи - Александр Бушков

Распахнул дверцу, ухватил белокурую за ворот и головой вперед выдернул из машины, как редиску с грядки. Подхватил на лету и поволок к цистерне. С каждым шагом цистерна нависала над ними, повеяло удушливым запахом солярки.

– Тебе везет, – сказал Мазур. – На дне, похоже, жижа осталась, так что задохнешься и вовсе быстро…

Она отчаянно барахталась. Мазур усмирил ее одним легким тычком в нужное место, с помощью подоспевшего Михася поволок, обмякшую, наверх по узенькой железной лестнице. Лестничка скрипела, слегка шаталась, но не обрушилась. Они взобрались на крохотную железную площадку. Мазур с натугой отвалил крышку и побыстрее отпрянул – изнутри шибануло такой угарной волной, что желудок чуть не выскочил через горло. На дне и в самом деле должна оставаться солярка.

Пленницу повалили животом на горловину люка, так, чтобы голова свесилась внутрь. Она моментально пришла в себя, изо всех сил задергалась – впустую, конечно, потом ее шумно стошнило вниз и она захлебнулась воющим криком. С ухмылочкой Мазур определил, что кончились и игра, и упорство – все, хрустнула девочка, как сухое печенье…

Поднял ее, повалил на площадку, присел над ней на корточки:

– Ну, сука! Некогда тебя обхаживать по всем правилам! Где они? Или скину к херам!

Всмотрелся, рывком поднял на колени, а сам торопливо отодвинулся – ее снова стало тошнить. Процесс пошел. Дождавшись его конца, не давая опомниться, Мазур налег вновь:

– Ну, где они, блядь такая?

– Сво…

Мазур залепил ей пощечину:

– Сама ты сволочь! Ну?

– Да нет… – прошептала она, делая отчаянные гримасы. – Это про улицу… Свободная, сорок пять, квартира четырнадцать…

– Еще одна ваша хаза?

– А-га…

– Сколько там ваших козлов?

– Т-три… или четыре…

– Все, – Мазур рывком вздернул ее на ноги. – Вали вниз. Сейчас быстренько поедем в гости, и смотри у меня, начнешь дергаться – словишь первую пулю, это я тебе гарантирую…

…Перед тем, как покинуть развалины завода, пленницу немного привели в порядок – пожертвовав собственные носовые платки и тряпку из багажника, кое-как обтерли физиономию и одежду от блевотины и ржавчины. Но все равно вид у нее был несколько предосудительный – разгульная особа, пару суток безвылазно пробухавшая в каком-нибудь сарае, где извозилась до полной потери товарного вида. Ручаться можно, именно так и подумали две бабки, торчавшие на лавочке у подъезда, когда Мазур, двигаясь вдоль стеночки, вел свою пленницу к двери. Он якобы нежно и заботливо обхватил ее левой рукой, прижимая к себе, чтобы не выкинула какой-нибудь номер, а накинутая ей на плечи ее же собственная куртка никак не давала увидеть, что руки схвачены ремнем за спиной. Если особенно не приглядываться, ничего и не заметишь – не брезгливый мужик подцепил где-то более-менее приглядную бичиху и волокет домой для немедленного употребления. Чтобы закрепить эту версию, Мазур громко сказал, работая на бабулек:

– Ниче, Маня, щас опохмелишься, жизнь вернется…

И побыстрее затолкнул ее в подъезд. Следом скользнул Михась. Удалось еще услышать, как осуждающе заохала одна из бабуль:

– От они, от они, нынешние! Девка-то как с помойки…

Дальше он не слышал – на цыпочках взбежал на второй этаж, постоял, навострив уши, возле двери четырнадцатой квартиры. Дверь была солидная, обитая коричневым дерматином, под которым угадывалась прокладка толщиной с хороший матрац, а может, она и вообще была железная, хорошо замаскированная, со внутренними петлями. Что-то фактура косяка скорее смахивает на металл…

Тишина, ни звука изнутри не доносится. А вот глазка нет, что только на руку… Насчет количества комнат – две – и планировки Мазур успел расспросить пленницу на обратном пути. Если только она не врала…

– Давай, – кивнул он, уперев дуло пистолета в ту самую ямку пониже макушки. – И смотри у меня…

Она, покорившись с ненавистью, подняла руку, нажала кнопку звонка – дзинь-дзинь, дзинь, дззззз… Михась мгновенно, едва отняла палец, завел ей руки за спину и вновь затянул ремень.

– Кто? – послышалось изнутри.

– Я, Ксана, – громко ответила она.

Томительно долго тянулось мгновение. Решающее. Наконец замок негромко щелкнул, дверь стала распахиваться – самым нормальным образом, без лишней спешки и без медлительности. Мгновенно отметив, что все вроде бы в порядке, Мазур оттолкнулся от стены и бросился в ширившийся проем. Попотчевал рукояткой пистолета чью-то рожу, так и не успевшую стать ни испуганной, ни удивленной, добавил коленом, ребром ладони свободной руки – уже на ходу, отработанным броском врываясь в комнату. Заорал:

– Руки! Всем стоять!

В прихожей стукнула захлопнувшаяся дверь – Михась ворвался следом, ушел вправо по стеночке, держа пистолет обеими руками, встал так, чтобы держать в поле зрения и дверь в кухню, и дверь в другую комнату.

Сцена, словно позаимствованная из боевика, но тем не менее вполне жизненная, в последние годы мало кого уже удивляющая на съежившихся просторах Отечества: Ирина свет Викентьевна, теща ненаглядная, сидит на стуле, руки связаны, белая блузка распахнута, так что обнаженная грудь («надо сказать, все еще великолепная» – отметил где-то на периферии мозга Мазура недремлющий мужской инстинкт) открыта нескромным взорам – вот только эротической подоплеки нет ни на капельку, поскольку один из двух стоящих за стулом верзил демонстративно держит зажигалку у самого ее соска, сделав соответствующую морду лица. А третий, нависая над съежившимся в кресле тестем (и у того руки, конечно, связаны, а интеллигентная физиономия, сведенная испугом, украшена свежим синяком), подсунул ему диктофончик под самый нос. Словом, классический допрос с угрозами, судя по всему, очень быстро увенчавшийся успехом – сейчас-то все, понятное дело, замолкли, ошеломленные вторжением, но еще пару секунд назад тесть, никаких сомнений, заливался соловьем…

Ни разу еще Мазур не видел у своей тещи столь радостной физиономии. Рот у нее, правда, был залеплен широкой белой полосой полупрозрачного скотча – но глаза прямо-таки полыхнули радостью. Нет, все же очаровательная женщина, даже в этаком виде, – а может, именно этакому виду и благодаря…

Немая сцена затянулась не долее чем на три секунды. Мазур бесшумным кошачьим шагом передвинулся влево. Тесть дернулся, попытался встать, его опекун чисто автоматически протянул руку, чтобы удержать на месте…

– Всем стоять! – повторил Мазур. – Кто дернется…

Положительно, ребятки были профессионалами – застыли, кто где оказался, прекрасно понимая, что дернувшийся первым пулю первым и получит. Никому не хотелось стать пионером в этом сомнительном предприятии. Конец двадцатого века вообще скуден на героев, порывавшихся бы заткнуть грудью амбразуру.

Мазур повелительным взглядом послал Михася в соседнюю комнату. Тот, едва заглянув, отрицательно покачал головой и занял прежнюю позицию. Нельзя было давать им время на раздумья, и Мазур, усмотрев подходящий по ширине кусок стены, тихо распорядился, мотнув головой:

– Туда! Руки на стену, ноги шире! Кто, блядь, дернется… Эй, диктофон положи на кресло – медленно, плавно…

Сидеть!

Последнее уже относилось к тестю, попытавшемуся было вскочить, – не хватало еще, чтобы начал метаться по комнате и кто-то воспользовался им в качестве живого щита…

Трое приняли указанную Мазуром позу. Михась, благо на столе лежал и нож, и моток белой синтетической веревки, мгновенно отхватил несколько кусков и выскочил в прихожую, дабы спеленать ушибленного привратника и вырубленную Ксану Взяв освободившийся нож, Мазур одним рывком рассек веревки на запястьях Ирины и осторожненько отодрал со щек и губ клейкий скотч. Она была в некоторой заторможенности и потому даже не потянулась прикрыть грудь, вообще не шевелилась – сидела и таращилась на него округлившимися глазами. Мазур мимоходом отвесил ей пощечину – в целях предупреждения истерики, на посторонний взгляд игривую, но довольно чувствительную. Сделал страшную рожу тестю – которым некогда пока что было заниматься.

На столе отчаянно запищала черная рация-переноска, замигала зеленая лампочка. Некогда было обыскивать троицу на предмет документов и любых других улик – Мазур выработанным за годы звериным чутьем ощущал, что пора сматываться, и как можно быстрее. Неважно, мафия это или спецслужба – за ребятками определенно организация, каковой, вполне возможно, уже заливаются тревожные звонки, лихие события в том магазине не могли остаться незамеченными…

Он махнул Михасю и с разбегу оглушил крайнего справа в шеренге. Михась тут же попотчевал двух остальных – от всей души, на совесть. Сзади слабо ахнула Ирина, зрелище и в самом деле было малоэстетичное, далекое от общечеловеческого гуманизма. Мазур, окинув беглым взглядом павших витязей, повернулся к ней и посоветовал: