О догмате Искупления - Василий Быстров

Понимать же восстановление первобытного единства человеческого естества, о котором здесь говорится, в смысле метафизическом, о котором говорит митр. Антоний, помимо всего прочего не позволяет нам уже то обстоятельство, что здесь говорится о восстановлении первобытного единства человеческого естества не только с самим собой, но и с Богом. Но не только св. Василий Великий, но и ни один из отцов Церкви никогда не допускали и не могли допустить мысли о каком-либо первоначальном единстве человеческого естества с естеством Божиим в смысле единства метафизического – по существу. Такое представление о единстве возможно только в мiровоззрении пантеистическом.

Другим писателем, на которого вслед за св. Василием Великим ссылается митр. Антоний в доказательство своего учения о едином естестве человеческом, является св. Григорий Нисский. Св. Григорий Нисский был родным братом св. Василия Великого и весьма чтил его не только как брата, но и как великого учителя и отца Церкви.

“Василий, общий наш отец и учитель, – писал он о нём другу и брату своему Петру, епископу Севастийскому, – подлинно Великий” [XXVII] .

“Я говорю о нем, о сосуде избрания, высоком по жизни и слову, Василии, который угоден Богови (Деян. 7:20) от рождения, старец нравами от юности, научен подобно Моисею всякой премудрости внешних учений и вместе с тем священными писаниями от младенчества и до конца жизни напитан, возращен и укреплен. Посему, научая всякого человека во всей премудрости Божественной и мiрской, как бы какой ободесноручный воитель, вооружившись на противников тем и другим учением, преодолевает обоими вступающих с ним в борьбу, превосходя в каждом тех, которые думали, что они имеют в каком-либо из сих учений силу против истины – еретиков, ссылающихся на Писание, опровергая Писаниями, а эллинов запутывая их собственным учением” [XXVIII] .

Естественно, что при таком высоком взгляде на своего великого брата св. Григорий Нисский находился под влиянием его и считал его своим руководителем. И мы знаем, что св. Василий Великий при жизни своей не оставлял своего младшего брата без руководства, как вообще, так и в частности и по данному вопросу. Об этом свидетельствует сохранившееся до настоящего времени послание к брату Григорию, в котором он специально занимается выяснением смысла и значения понятий “сущности” и “ипостаси” в их взаимном отношении в применении к естеству человеческому и Божественному [XXIX] .

Содержание этого послания нами было изложено выше, когда речь шла о воззрении св. Василия на естество.

Если после всего высказанного мы обратимся к творениям св. Григория Нисского, то увидим, что он, действительно, совершенно согласно с св. Василием Великим мыслит понятие “естества” логически отвлеченно, как общее понятие, или как логическую категорию известного рода или вида существ. Как и св. Василию Великому, ему хорошо было известно “Аристотелево разделение существ” и учение о категориях [XXX] . Вместе с св. Василием Великим он мог сказать об этих категориях: “Это аристотелевы понятия…, как скажут читавшие аристотелево сочинение, надписанное: “Категории” [XXXI] .

Подобно св. Афанасию Великому он находит возможным говорить о естестве сотворенном и несозданном [3] . Но в этом отношении он идёт далее даже св. Афанасия Великого. В сочинении его “Против Евномия” находится замечательное место, в котором буквально говорится следующее: “Самое высшее разделение всех существ – делить все на разумное и чувственное. И естество чувственное у Апостола вообще названо “видимым”(Кол.1:16). Ибо как всякое тело имеет цвет, который примечается зрением, то, оставляя прочие качества, существенно принадлежащие телам, по качеству более доступному для чувства наименовал “видимым.” Общее же имя всякого разумного естества, как говорит Апостол, есть “невидимое”; ибо изъятием из постижения чувственного руководит разумение к бесплотному и разумному. Но разум и понятие “разумного” делит на два: естество несозданное, а вслед за ним берётся другое – сотворённое; несозданное созидает тварь, а сотворённое в несозданном естестве имеет причину и возможность бытия” [XXXII] .

В приведённых словах, как легко видеть, св. Григорий делит все существующее на две категории: на естество разумное и неразумное, а затем естество разумное на несозданное и сотворённое.

Подобного рода деление существующего по указанным категориям может иметь смысл только в таком случае, если мы будем понимать эти категории как логические, потому что при метафизическом понимании этих категорий мы неизбежно должны были бы придти к выводу, что св. Григорий Нисский в данном случае естество разумно-несозданное отождествляет с естеством разумно-сотворённым, что, конечно, невероятно. Сказанное справедливо как в категориях бытия вообще, так в частности и в отношении к человеку. Подтверждающих эту мысль мест мы можем много найти в творениях св. Григория Нисского: “Не все те вещи, которым принадлежит одно и то же понятие сущности, – говорит св. Григорий, – подобным сему образом под тождественное подходят понятие и по ипостаси. Петр, Иаков, Иоанн по понятию сущности одно и то же друг с другом, потому что каждый из них человек, но по отличительным свойствам ипостаси каждого из них не сходятся между собой” [XXXIII] .

“Первый человек и происшедший от него получили бытие каждый различно: один от сочетавшихся родителей, другой от создавшего Христа… и тот, и другой – человек, понятие сущности общее для обоих. Каждый из них смертен, одинаково разумен, равно способен владеть мыслью и знанием… понятие человечества в рассуждении Адама и Авеля от различия в рождении не различается” [XXXIV] .

“Сущность у людей – естество человеческое, а у бессловесных в родовом понятии – естество бессловесное” [XXXV].

“Единосущны один другому те предметы, понятие о сущности которых тождественно” [XXXVI] .

“Тот, кто состоит из разумной души и тела, называется человеком… Говорим: тело человека и душа человека, пока умопредставляем каждую из сих [частей] саму по себе; а соединение сих обоих и есть, и называется: человек” [XXXVII].

“Признаком человека [сравнительно с естеством бессловесных] служит способность мышления и разумность. Итак, одно и то же – обозначать ли естество посредством имени или посредством особенности, принадлежащей естеству, ибо кто скажет “человек”, укажет тем на разумность; кто поименует разумность, этим же словом укажет на человека” [XXXVIII] .

Во всех этих и им подобных местах речь идёт, несомненно, о логических категориях, а отнюдь не о метафизических определениях бытия.

После всего сказанного нетрудно будет нам установить истинный смысл и того места из послания св. Григория Нисского к Авлавию “О том, что не три Бога”, на которое ссылается митр. Антоний в доказательство своего учения о едином естестве. Авлавий ставит св. Григорию такой вопрос: “Петр, Иаков, Иоанн, как человечество их одно, называются тремя человеками; и нет ничего нелепого соединенных по естеству, если их много, по именованию естества называть во множественном числе. Посему, если там допускает это обычай, и никто не запрещает двоих называть двоими, а если больше двоих, то и троими; почему в таинственных догматах, исповедуя три Ипостаси и не примечая в Них никакой разности по естеству, некоторым образом противоречим исповеданию, утверждая, что Божество Отца и Сына и Святаго Духа одно, запрещая же называть Их тремя Богами?” [XXXIX] .

С точки зрения положительного учения св. Григорий даёт весьма основательный и прекрасный ответ на этот вопрос, как в послании к Авлавию, так и в другом своём однородном по замыслу произведении “К эллинам на основании общих понятий”. Он говорит, что Божество едино и по естеству, и по жизни, и по действованию. И это не только в понятии, но и в действительности; и потому нельзя говорить о трёх Богах, а можно говорить только о трёх Ипостасях единого Божества.

Но этим он не ограничивается: на чисто логическое возражение он старается дать не менее логический ответ. В основу этого ответа он полагает чисто логическое определение естества, как единого в отношении ко всем отдельным или ипостасям человеческого рода. С этой точки зрения, по мнению св. Григория, можно говорить только об одном человеке, а не многих. Обычное же словоупотребление, позволяющее себе говорить о многих человеках, является неправильным.