Бунт 1 - Владимир Уланов

Певец кончил петь, а Степан все еще сидел, повесив голову, устремив взгляд в одну точку. Потом, тряхнув черными кудрями, велел снова наполнить вином кубки.

– Закручинил, Ефимушка, ты мое сердце. Тоску нагнал на нас. А перед большим делом ни к чему тоска да печаль. Не затем мы в поход пошли, чтобы печалиться, а чтобы волю добыть! – поднимая кубок, сказал Разин.

– За удачный поход пьем, братья! – уже весело крикнул он.

– Любо! Любо! – закричали в атамановом струге.

– Пой, братцы! Давай веселую песню! – крикнул музыкантам атаман. Ударили бубны и барабаны, заиграли сопели, Ефим запел весело, с вызовом:

На реке, на речке,На быстрой Волге.

Припев сперва подхватили сидящие в головном струге:

Калина моя,Малина моя.

Тряхнув головой, певец с еще большим озорством запел:

Мыла девка платье,Мыла-вымывала.

Уже на всех стругах подхватили припев:

Калина моя,Малина моя!

Караван стругов и лодок с веселой разудалой песнью на всех парусах несся по Волге к новой судьбе, к большим делам. К старому возврата не было, было только будущее: лихое, неудержимое, где-то бесшабашное в своей удали, но по-русски великое, могучее, грозное.

4

К полудню Степан Разин и ближние есаулы собрались на совет в атамановом струге. Первым держал слово атаман. С озабоченностью он коротко сказал:

– Чтобы плыть дальше, ребята, нам нужно добыть хлеба, кое-какого барахлишка, зелья и оружия. Народ к нам пристает ватагами, а запаса еды у нас только на неделю. Что будем делать, атаманы?

– Надо ждать торговые караваны на реке, – предложил Иван Черноярец.

– Неужто будем нападать? Нам же этого Москва никогда не простит! Да и стрельцов там довольно много плывет, вооружены они хорошо, а о пушках и говорить нечего, – предостерегающе напомнил Фрол Минаев, кряжистый казак, с чуть рыжеватыми прямыми волосами. Он отличался рассудительностью и умом. Холодный взгляд открытых глаз есаула чуть исподлобья был колюч. Высокий, упрямый лоб с глубокими складками говорил, что человек этот тверд и непоколебим в своих решениях. Ум и хватку Фрола в разинском войске ценили.

– Фу-у-у, – присвистнул Якушка. – Дивитесь, казаки, – показывая пальцем на Фрола, закричал он, – ты, оказывается, храбрец против ягнят да овец!

Фрол побелел от обиды, сжал рукоять сабли, ощерился на Якушку Гаврилова:

– Ты брось такими словами разбрасываться, я тебе язык живо отсеку.

– А гроза – не всякому грозна! – дерзко ответил Якушка, худощавый казак, по характеру задиристый, смелый до дерзости. Он был неутомимый шутник, заводила и великий спорщик за справедливость. Очень подвижный, ловкий в бою, лихой рубака, есаул умел увлечь казаков на любое дело. Быстрые, озорные серые глаза есаула всегда искали дело или следующую жертву для шутки. Горбатый нос, тонкие губы, черная непокорная шевелюра придавали его лицу хищное выражение.

Этого уже Фрол вынести не мог. Он вскочил с лавки и кинулся к обидчику.

– Стой! Сядь на место! – крикнул Степан и в ярости так хватил кулаком по бочке с вином, которая заменяла им стол, что выбил днище, вино фонтаном брызнуло в лицо Фрола, залив ему глаза и рот.

– Тьфу ты, черт, тьфу! – плевался в досаде казак.

– Ха-xa-xa-xa! Го-го-го-го! Ха-ха-ха-ха! – дружно смеялись есаулы и атаман.

Отплевавшись и успокоившись, Фрол сел на место.

– Остыл немного? – строго спросил атаман, в упор глядя на друга.

Минаев молчал, опустив глаза. Ему в это время хотелось возразить, бросить в лицо Степана грубое слово, чтобы сорвать злобу, но он не посмел. И так было всегда, даже когда они были босоногими мальчишками. Множество раз Фрол пытался выйти из подчинения у Разина, но не мог. Где-то в душе всегда в нем шла борьба двух характеров. Один – своевольный, властный, дерзкий, а другой – рассудительный, покладистый. Фролу всегда хотелось так же, как и Степану, распоряжаться людьми, когда надо – приказывать, и это у него, пожалуй, получалось, но лишь до тех пор, пока не появлялся Разин. Тогда он незаметно для себя попадал под его влияние. Всей душой противился этому, возражал ему, но только мысленно. Воля, уменье подчинять себе людей всегда отличали Степана Разина от других казаков. Фрол, сам того не желая, обычно молча отступал. Он понимал, что не в силах идти против Разина, а тот, заставляя его выполнять свою волю, лукаво улыбался и иногда даже куражился. В то же время эти противоречивые чувства к Степану не отталкивали Минаева от атамана, а, наоборот, – он по-своему его любил и уважал как храброго, умелого воина и преданного друга.

– Бранись, а рукам воли не давай! – уже улыбаясь, сказал Степан. – За ругательство, драки и недостойное поведение буду лишать есаульства, – строго предупредил всех атаман.

– Что же решим? – вновь обратился Разин к казакам.

– Может, взять с налету Царицын? – предложил Леско Черкашин.

– А я думаю, братцы, не податься ли нам за добычей в степь к татарам. Отобьем табун-другой – вот и пропитание! – сказал Якушка Гаврилов.

– Дело говоришь, – поддержал с иронией Степан Разин. – Только хлеб нам нужен и оружие, – напомнил атаман. – Надо, ребята, брать караван. И сейчас самое важное – ждать его в хорошем месте. Выслать дозорных и не давать никому пройти ни вверх, ни вниз по реке. Царицын нам пока не взять, а идти на татар нет доброй конницы.

Речь атамана была убедительна. Никто из есаулов не возражал, да и не любил он возражений, когда в своей правоте и успехе дела не сомневался.

– А теперь по своим стругам! – скомандовал Разин.

Уже через час за крутым поворотом реки он заметил высокий бугор. Атаман прищурился, оценивающе осмотрел цепким взглядом возвышенность, сказал Ивану Черноярцу:

– Вот тут мы и подождем караван.

Сложив руки трубой, Иван закричал:

– Всем причалить!

На головном струге быстро свернули паруса и на веслах подошли к крутому берегу.

Вскоре атаманов струг носом врезался в песок, а за ним одна за другой стали приставать другие лодки.

Вместе с есаулами Степан Разин поднялся на бугор, осмотрел место.

– Доброе местечко будет для встречи с караваном! – весело сказал атаман. – Да и стрельцы неожиданно не нападут. Вон оно, как на ладони всё – зрите! – говорил Разин, показывая на бескрайнюю холмистую степь с перелесками и бесконечной лентой реки.

Обращаясь к есаулам, приказал:

– Укрепить бугор, как в Паншине-городке.

– Для чего, Степан Тимофеевич, так укрепляться?! – с удивлением спросил Леско Черкашин, коренастый мужчина с озорными черными глазами, смуглым лицом, с квадратным подбородком, подвижный и неугомонный по характеру. Это был ловкий воин, в совершенстве владеющий саблей и пистолетом. Леско, несмотря на свой еще сравнительно молодой возраст, был почти весь седой, с рваным шрамом на щеке. Подвижность и неукротимый темперамент не мешали ему быть рассудительным и умным, умеющим в любом деле сплотить вокруг себя людей. Но была у Черкашина одна слабость – женщины, и это стало постоянной темой для насмешек и шуток со стороны казаков.

– Дождемся каравана, возьмем животы, да и айда дальше, а ты, атаман, вроде бы как надолго собрался.

– Надолго я не собрался, но и голову сложить тоже здесь не хочу. Все может быть: и стрельцы неожиданно могут ударить, и татарские или калмыцкие отряды напасть. Береженого – бог бережет, – уже решительно добавил атаман, давая понять есаулам, что разговор окончен и пора приступать к делу.

Закипела работа. Вскоре вокруг бугра выросла насыпь с бойницами.

Вечером, обойдя укрепления, атаман остался доволен работой и, взойдя на вершину бугра, стал задумчиво вглядываться в синюю даль реки, размышляя о своем походе.

Долго ли придется ждать каравана? Большая вода уже прошла. Должны же купцы плыть к Астрахани. Не выдержат они соблазна, чтобы не сбыть по высокой цене хлеб там. А вдруг на этой неделе не пройдет караван? Что тогда делать? Роптать начнут люди, и войско его распадется, и тогда не будет похода, который так долго готовил он, к которому стремился. А поход ох как нужен, чтобы доказать Корниле и всем старшинам войска Донского, что он, Степан Разин, может дать людям лучшую долю. Доказать, что зрякричали завистники на весь Черкасск, что, мол, ничего не выйдет у Стеньки, что некуда теперь ходить в походы. Главное сейчас – накормить людей, чтобы они в него поверили. От этого зависело, быть или не быть походу. Неужели они, как побитые псы, снова вернутся на Дон – на поклон старшинам? Много он походил по Руси, много видел, знал, как плохо живется простым людям, как выжимают из них последние соки помещики и приказчики. Жаль ему было этот народ, хотелось хоть как-то облегчить его участь. Но как? Как это сделать? – этот вопрос Разин задавал себе сотни раз. Он видел, как множество крестьян стекаются на Дон в верховые городки, надеясь найти здесь волю и сытую жизнь. А на самом деле, они становились бродягами, без жилья и пропитания. И чтобы помочь им, он всякий раз приходил к выводу: надо идти в поход, как делали их отцы и деды, поискать для этих людей лучшую долю. И это лучшее грезилось ему за морем. Но путь туда был труден. Нужно преодолеть множество стрелецких застав, пройти Астрахань. А теперь надвигался голод. Не хотелось Разину идти на грабеж купеческих судов. Знал он, что не будет ему прощения после этого, что сразу же воеводы начнут вести против него сыск, а мимо Астрахани и тем более не пропустят. Степан понимал, что напасть на караван – значит, объявить себе войну. Хотя он уже обдумал свои действия – перехватить лодки с товарами, но где-то в душе его еще шла борьба. Тем не менее выхода не было. Нужно было решать – быть походу или не быть.