Кто хочет процветать - Тиана Веснина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Меньше надо заниматься обработкой текста, — в который раз заметил ей Пшеничный. — Книгу пишете за три месяца, а потом столько же сидите за редактурой. Кто назовет вас умной?!
— Я не могу суррогат выпускать! — устало, но с гордым достоинством художника возразила Вера.
Пшеничный, откинувшись на спинку кресла, захохотал, искренне и даже не обидно.
— Веруня, неужели вы, как это говорится, в тайниках своей души веруете, что творите на века?! Ведь все, что вы написали и еще напишете, это же не книги, а увлекательное чтиво для ежедневного употребления и по употреблении, что особенно важно, полного забвения. Все эти детективы тем и хороши, что их можно издавать и переиздавать. Читатель по прошествии времени покупает одно и то же содержание только в другой обложке.
Вера в негодовании сняла очки и, сотрясаясь от желания сказать Пшеничному все, сказала только:
— Вы, Станислав Михайлович, у любого автора отобьете охоту писать.
Пшеничный поднялся с кресла, обошел вокруг стола, обнял Веру за плечи и с легким пафосом произнес:
— Веруня, вы же не просто автор, вы талант! А то стал бы я с вами возиться и терпеть все ваши редактуры. Я бы брал ваши идеи, отдавал в руки нескольких разработчиков, и сыпались бы книга за книгой. Но я уважаю вас! Вы лицо моего издательства. Во всем этом хаосе бумагомарательства под аляповатыми обложками должна быть капля достойного. И это вы!
— Спасибо, Станислав Михайлович, — вновь надев очки, с удовольствием выслушав и впитав хвалебные слова, отозвалась Астрова.
И вот сегодня Пшеничный отвергал одну за другой обложки, предлагаемые художником.
— Я и так закрываю глаза на весь этот цветовой, лишенный капли таланта бред. Где вы учились? С чего вы взяли, что можете быть художником? Что это за сочетания блекло-сиреневого с долларовой зеленью? Что это за дикие морды?.. Согласен, читатель любит острое, что цепляло бы взгляд, но это — безвкусица… Короче, все варианты отвергаю. Иди думай, созидай!
Потом появилась главный бухгалтер, дама в строгом красном костюме, и началось — кредиты, налоги, платежи, штрафные санкции…
— Задерживаем выплаты гонораров авторам уже на два месяца.
— Это каким же авторам?
— Приличным.
— Ничего, подождут, они хорошо получают. Это мы мелочным писакам сразу платим их копейки. Они довольны и тем, что видят свое имя на обложке. А кому не нравится — пусть проваливают, на их место тысячи других найдутся. Россия страна пишущая! Это, наверное, у нас в крови. Начали с челобитных, кляуз, доносов и вот теперь это вылилось в широкое литтворчество масс. Какова самодеятельность?! Какой охват?! Даже в СССР такого количества самодеятельных талантов не было.
Пшеничный любил беседовать с главным бухгалтером, женщиной умной, с нормальной долей цинизма смотрящей на жизнь.
Станислав Михайлович попросил кофе. Вошла секретарша в узкой черной юбке и короткой кофточке, из-под которой виднелся пупок с вонзенным в него колечком.
«Старается меня заманить, не иначе, — с внутренней ухмылкой подумал он. — А я — плевал. Все вижу насквозь. Тебе, деточка, мои деньги нужны, а я как приложение. Можно, конечно, указать тебе на дверь, но ты расторопная и пунктуальная, так что работай пока в своих двух качествах, секретарши и девушки для снятия напряжения. А мечтать, когда я снимаю напряжение с твоей помощью, ты можешь о чем угодно. Даже как околпачишь в один прекрасный день самого Пшеничного».
— А что, Наталия Сергеевна, хорошо новый год начать с чистого листа? Огрехи и грехи похоронить в годовом балансе и все сначала? — неожиданно спросил он.
— Хорошо! — согласилась бухгалтер. — При условии, что никто по прошествии определенного времени не приступит к эксгумации этого годового баланса.
— А не приступит!
— Тогда точно хорошо! — прищурила она прозорливые глаза и с удовольствием пригубила рюмочку ликера, поданного к кофе.
— А в жизни… тоже хорошо? — с ироничной, но внутренне настороженной полуулыбкой поинтересовался Станислав Михайлович.
— В жизни?.. — раздумывая, протянула Наталия Сергеевна. — А что? Жизнь — тот же баланс. Надо держать равновесие. Но иногда так перекосит, что уж и не знаешь, как выправиться, — вздохнула она. — И если вдруг появляется шанс закрыть старое, но только так, — потрясла она рукой для придания солидности своим словам, — основательно, навсегда, и пойти по новой, то это редкая удача.
— Вот и я думаю, что удача, — проговорил Пшеничный. — А то жизнь не в жизнь, точно лямка бурлацкая.
Наталия Сергеевна рассмеялась:
— Значит, Станислав Михайлович, вашу любимую картину, — указала она кивком головы на стену, где висело огромное полотно «Бурлаки на Волге», — вскоре сменит другая.
Пшеничный хотел что-то сказать, но она поднятым указательным пальцем остановила его:
— Дайте-ка подумать, какая же будет? Может, Брюллов?.. «Полдень»! Помните, там такая юная красотка с огромными глазами снимает спелый, налитой прозрачным соком виноград?!
Пшеничный, несколько озадаченный, пожал плечами:
— А с чего это у вас такие ассоциации?
— Ну как же, — слегка разминая сигарету, продолжала Наталия Сергеевна, — девушка, по-моему, тут разъяснения не нужны, а вы — тот спелый виноград, который она собирает.
— То есть вы хотите сказать, что она соберет, а потом съест и только косточки выплюнет?!
— Э, нет! Не с той стороны взглянули. Она собирает, чтобы насладиться им. И ему, смею предположить, приятно будет растечься соком между ее белых зубов. Ведь, так или иначе, он налился и ему либо лопнуть, либо скиснуть. А так — удовольствие обоим: ей съесть, ему разлиться живительной влагой. К тому же тот виноград, что у Брюллова, он без косточек, — заметила Наталия Сергеевна, затушив окурок и собрав бумаги. — Если что, я у себя, — обернувшись в дверях, напомнила она.
«Умная женщина, — в который раз отметил Пшеничный. — Не дай бог такую жену иметь!»
Отрешившись в приятной истоме, он еще некоторое время сидел за столом. Затем поднялся и прошел в ванную комнату. Включил яркий свет и придирчиво глянул на себя в зеркало: не скис ли еще? Нет! Лицо («Вот же подметила, бестия бухгалтерская, лицо ну точно налитая лоснящаяся виноградина!»). Станислав Михайлович провел рукой по щекам: гладкие, точно отполированные, расчесал усы, вспрыснул мощную шею туалетной водой, гордо вскинул голову и подмигнул своему отражению.
Вернулся в кабинет, надел плащ, и уже у двери его застиг телефонный звонок. «Я уже ушел или еще нет?! — Постоял секунду в нерешительности, подошел к столу. — Оказывается, нет!» Поднял трубку и сразу чуть отстранил ее от уха — такой сильный, переливающийся звонкой радостью голос обрушился на него:
— Папа! Папочка!.. Ну ты!.. Я проснулась утром, а мама мне говорит, что был от тебя
