По мосту через пропасть - Лора Брантуэйт

На асфальте, приподнявшись на локтях, полулежал молодой мужчина, как ей показалось — совсем мальчик, и только потом она разглядела, что на белом от потрясения и боли лице кроме голубых глаз есть еще аккуратная бородка, которая явно мальчишке принадлежать не может. Нижняя половина его тела помещалась под машиной — будь на месте Анны другая женщина, она наверняка грохнулась бы в обморок, чем дополнила бы мрачноватый сюрреализм общей картины. Некогда светло-серый плащ превратился в грязную тряпку, неряшливо брошенную на асфальт.

— Господи! — выдохнула Анна. — Как вы?

— Я жив, — философски ответствовал потерпевший. — А вы лихачка, леди…

— Я не превышала. — Анна лихорадочно пыталась понять, есть кровь или нет.

— …а я счастливчик, — невозмутимо закончил он.

— Что… там? — Анна не нашла ничего лучше, как кивнуть в сторону скрытых под кузовом машины ног.

— Ноги.

Откуда ирония?!

— Можете ими шевелить?

— Бестактный вопрос. Могу, конечно.

Слава богу. Анна с радостью отмела возможность перелома позвоночника.

— Я вам помогу. — Она сделала попытку поставить его на ноги.

Он с достоинством, неожиданным для человека, сидящего посреди проезжей части наполовину под сбившей его машиной, покачал головой:

— Спасибо, леди, не стоит. Я пока еще в состоянии сделать это сам. Когда мне понадобится помощь, я сообщу.

Я — чуть — не убила — человека — чуть — не покалечила — красивого — человека, — ломаной линией кардиограммы скакала в голове навязчивая мысль. Чем дольше Анна стояла над своей «жертвой», тем глубже в ее нервы и кости проникал ледяной ужас, порожденный изначальным страхом причинить боль живому существу.

Он поднялся на ноги, и, к великому счастью Анны, оказалось, что незнакомец может даже стоять не шатаясь. Перед ней предстал во всей красе очень благородного вида молодой человек с русыми волосами и тонкими чертами, которые, возможно, могли бы показаться излишне тонкими для мужчины, если бы не отражение волевой сосредоточенности и боли на лице. Он потрогал на глазах набухающую на лбу шишку, коснулся пальцами затылка — наверное, ударился об асфальт, когда падал.

— Голова кружится?

— Нет, благодарю, леди, со мной все в порядке.

— Тошнит?

— В порядке, — самым спокойным тоном, на который способен сбитый машиной человек, повторил он. Анне показалось, что он не повторил всю фразу, чтобы сэкономить силы. — Не волнуйтесь вы так. Я не собираюсь заявлять в полицию.

— Да я не о том, — растерялась она. — Я же вас чуть не… Ох… — Она бессильно опустилась на капот. Руки крупно дрожали.

— Со мной все хорошо, вы разве не видите? — В голосе молодого человека прорезалось раздражение. — Садитесь, — он открыл ей дверцу таким элегантным движением, что Анна не сдержала нервного смешка. Нелепая ситуация… — Поезжайте домой и выпейте успокоительного.

— Вы надо мной издеваетесь?

— С чего вы взяли?

— Я вас сбила, а вы ведете себя так, будто я на светском приеме пролила вино вам на пиджак.

Он слабо улыбнулся, и Анна почувствовала себя совсем виноватой.

— Садитесь, я отвезу вас в больницу.

— В этом нет необходимости. — Молодой человек огляделся с таким видом, будто ориентация в пространстве сейчас представляла для него сложность.

— Есть.

— Не терпится ответить перед местными властями? — усмехнулся он. — Вас наверняка направят из больницы прямо в полицию.

— Еще более вероятно, что мой день окончится в участке, если мы тут будем болтать до приезда патрульных. Наверняка кто-то уже позвонил в полицию.

— Наверное. У меня нет опыта в таких делах.

— Садитесь, прошу вас.

— Вы первая.

— Дама вперед?

— Конечно.

— Ну спасибо. — Анна виновато улыбнулась и уселась-таки в машину. Он мягко прикрыл за нею дверцу — с ума сойти, откуда у человека такая выдержка, Анна на его месте уже рвала бы и метала…

Он, сильно хромая на левую ногу, обошел машину.

Анна успела еще удивиться, что, кроме них, на дороге никого не было. Конечно, это не час пик, но есть же предел и провинциальной тишине и покою. Наверное. Где-то.

— Что с ногой? — спросила Анна, когда молодой человек, оберегая ногу и одновременно стараясь этого не показывать, сел рядом с ней и аккуратно пристегнулся.

— Ерунда. Ушиб, наверное. — Он всем своим видом демонстрировал, что любезность любезностью, но вообще светских бесед он не желает.

Вести машину после такого потрясения было труднее, чем на первом занятии по вождению со строгим и вредным инструктором. Анна подивилась: и как это она раньше справлялась с тем, чтобы смотреть на дорогу впереди, смотреть на дорогу в зеркале заднего вида, соотносить дорожные знаки с действительностью, крутить руль, переключать передачи и нажимать на педали… Задача для сороконожки, как она есть. Причем для сороконожки с фрагментированным мозгом. Интересно, а у сороконожек есть мозг? Руки дрожали и слушались плохо, внимание никак не желало распределяться сразу на несколько объектов, и они тащились по дороге со скоростью раненой черепахи, которую время от времени сотрясают конвульсии.

— Может, я поведу? — спросил молодой человек после очередного полурывка-полуостановки. Без всякого выражения спросил. Ни сарказма, ни заботы, ни злости.

— Нет, у вас нога.

— А я не ногой поведу.

— Не говорите глупостей. Мне важна не скорость, а ваша дальнейшая… сохранность.

— Как будто я антикварный комод, — непонятно к чему усмехнулся молодой человек. — Дорогая вещь, требующая соответствующего обращения.

Анна ничего не сказала и даже не пожала плечами. Помолчали еще немного.

— Меня зовут Анна Бартон, — решила в конце концов развеять некоторую неопределенность Анна.

— Очень рад, Адриан Томсон. Я бы пожал вам руку. Да боюсь вас фатально отвлечь.

— Мудро, — без тени иронии заметила Анна.

— Извините, я не хочу вас обидеть. Я, пожалуй, сам виноват. Не сообразил вовремя, думал, вы остановитесь. Растерялся, в общем, — сказал Адриан после некоторой паузы.

— Вы всегда стараетесь взять вину на себя? — улыбнулась Анна. — Как женщине мне, конечно, это приятно, но справедливость не позволяет принять такой расклад вещей. А вообще очень рыцарственный поступок, благодарю.

Он промолчал и, кажется, даже немного обиделся.

Больница Сент-Мэри была построена в Эшингтоне еще в начале девятнадцатого столетия, и под слоем пластика и каких-то еще стерильных полимеров Анна чувствовала слабое дыхание старого кирпича, пропитанного страданием больных и светлой радостью исцеления, угасанием сил, и отчаянным желанием жить, и не менее отчаянным желанием спасать. Анна не любила больницы, но здешние стены слишком много судеб вобрали в себя, и здесь было всегда интересно, таинственно и жутковато.