Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 - Владимир Маяковский

[1927]

Корона и кепка*

Царя вспоминаю —         и меркнут слова.Дух займет,     и если просто «главный».А царь —     не просто         всему глава,а даже —     двуглавный.Он сидел    в коронном ореоле,царь людей и птиц…         — вот это чин! —и как полагается        в орлиной роли,клюв и коготь      на живье точил.Точит   да косит глаза грозны́!Повелитель     жизни и казны.И свистели     в каждом         онемевшем местеплетищи      царевых манифестин.«Мы! мы! мы!Николай вторы́й!двуглавый повелитель*         России-тюрьмыи прочей тартарары,царь польский,      князь финляндский,принц эстляндский           и барон курляндский,издевающийся      и днем и ночьюнад Россией        крестьянской и рабочей…и прочее,    и прочее,        и прочее…»Десять летпрошли —     и нет.Память   о прошлом        временем гра́бится…Головкой русея,— вижу —     детям        показывает шкрабица*комнаты      ревмузея.— Смотрите,        учащие         чистописание и черчение,вот эта бумажка —        царское отречение.Я, мол,   с моим народом —            квиты.Получите мандат        без всякой волокиты.Как приличествуетего величеству,подписал,     поставил исходящий номер —и помер.И пошел    по небесной         скатерти-дорожке,оставив   бабушкам        ножки да рожки.— А этот…     не разберешься —            стул или стол,с балдахинчиками со всех сторон?— Это, дети,     называлось «престолотечества»     или —        «трон».«Плохая мебель!» —как говорил Бебель*.— А что это за вожжи,         и рваты и просты́? —Сияют дети     с восторга и мления.— А это, дети,      называлось           «браздыправления».Корона —     вот этот ночной горшок,бриллиантов пуд —         устанешь носивши. —И морщатся дети:        — Нехорошо!Кепка и мягше      и много красивше.Очень неудобная такая корона…Тетя,     а это что за ворона?Двуглавый орел         под номером пятым.Поломан клюв,      острижены когти.Как видите,     обе шеи помяты…Тише, дети,     руками не трогайте! —И смотрят     с удивлением           Маньки да Ваняткина истрепанные         царские манатки.  

[1927]

Вместо оды*

Мне б хотелось         вас           воспеть            во вдохновенной оде,только ода     что-то не выходит.Скольким идеаламсмерть на кухне         и под одеялом!Моя знакомая —        женщина как женщина,оглохшая    от примусов пыхтения              и ухания,баба советская,      в загсе ве́нчанная,самая передовая        на общей кухне.Хранит она     в складах лучших датзамужество     с парнем среднего ростца;еще не партиец,         но уже кандидат,самый красивый        из местных письмоносцев.Баба сердитая,      видно сразу,потому что сожитель ейныйогромный синяк        в дополнение к глазуприставил,     придя из питейной.И шипит она,      выгнав мужа вон:— Я  ему    покажу советский закон!Вымою только      последнюю из посуд —и прямо в милицию,         прямо в суд… —Домыла.   Перед взятием            последнего рубежазвонок   по кухне         рассыпался, дребезжа.Открыла.    Расцвели миллионы почек,высохла    по-весеннему         слезная лужа…— Его почерк!письмо от мужа. —Письмо раскаленное —           не пишет,               а пышет.«Вы моя душка,      и ангел            вы.Простите великодушно!           Я буду тишеводы  и ниже травы».Рассиялся глаз,      оплывший набок.Слово ласковое —        мастер           дивных див.И опять    за примусами баба,все поняв     и все простив.А уже  циркуля письмоносцаза новой юбкой         по улицам носятся;раскручивая язык        витиеватой лентой,шепчет   какой-то        охаживаемой Вере:— Я за положительность           и против инцидентов,которые    вредят      служебной карьере. —Неделя покоя,      но больше           никакне прожить     без мата и синяка.Неделя —     и снова счастья нету,задрались,     едва в пивнушке по́были…Вот оно —     семейное         «перпетууммобиле»*.И вновь   разговоры,        и суд, и «треть»*на много часов      и недель,и нет решимости        пересмотретьсемейственную канитель.Я напыщенным словам           всегдашний враг,и, не растекаясь одами            к восьмому марта,я хочу,   чтоб кончилась         такая помесь драк,пьянства,    лжи,      романтики           и мата.  

[1927]