Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 - Владимир Маяковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[1927]
Корона и кепка*
Царя вспоминаю — и меркнут слова.Дух займет, и если просто «главный».А царь — не просто всему глава,а даже — двуглавный.Он сидел в коронном ореоле,царь людей и птиц… — вот это чин! —и как полагается в орлиной роли,клюв и коготь на живье точил.Точит да косит глаза грозны́!Повелитель жизни и казны.И свистели в каждом онемевшем местеплетищи царевых манифестин.«Мы! мы! мы!Николай вторы́й!двуглавый повелитель* России-тюрьмыи прочей тартарары,царь польский, князь финляндский,принц эстляндский и барон курляндский,издевающийся и днем и ночьюнад Россией крестьянской и рабочей…и прочее, и прочее, и прочее…»Десять летпрошли — и нет.Память о прошлом временем гра́бится…Головкой русея,— вижу — детям показывает шкрабица*комнаты ревмузея.— Смотрите, учащие чистописание и черчение,вот эта бумажка — царское отречение.Я, мол, с моим народом — квиты.Получите мандат без всякой волокиты.Как приличествуетего величеству,подписал, поставил исходящий номер —и помер.И пошел по небесной скатерти-дорожке,оставив бабушкам ножки да рожки.— А этот… не разберешься — стул или стол,с балдахинчиками со всех сторон?— Это, дети, называлось «престолотечества» или — «трон».«Плохая мебель!» —как говорил Бебель*.— А что это за вожжи, и рваты и просты́? —Сияют дети с восторга и мления.— А это, дети, называлось «браздыправления».Корона — вот этот ночной горшок,бриллиантов пуд — устанешь носивши. —И морщатся дети: — Нехорошо!Кепка и мягше и много красивше.Очень неудобная такая корона…Тетя, а это что за ворона?Двуглавый орел под номером пятым.Поломан клюв, острижены когти.Как видите, обе шеи помяты…Тише, дети, руками не трогайте! —И смотрят с удивлением Маньки да Ваняткина истрепанные царские манатки.
[1927]
Вместо оды*
Мне б хотелось вас воспеть во вдохновенной оде,только ода что-то не выходит.Скольким идеаламсмерть на кухне и под одеялом!Моя знакомая — женщина как женщина,оглохшая от примусов пыхтения и ухания,баба советская, в загсе ве́нчанная,самая передовая на общей кухне.Хранит она в складах лучших датзамужество с парнем среднего ростца;еще не партиец, но уже кандидат,самый красивый из местных письмоносцев.Баба сердитая, видно сразу,потому что сожитель ейныйогромный синяк в дополнение к глазуприставил, придя из питейной.И шипит она, выгнав мужа вон:— Я ему покажу советский закон!Вымою только последнюю из посуд —и прямо в милицию, прямо в суд… —Домыла. Перед взятием последнего рубежазвонок по кухне рассыпался, дребезжа.Открыла. Расцвели миллионы почек,высохла по-весеннему слезная лужа…— Его почерк!письмо от мужа. —Письмо раскаленное — не пишет, а пышет.«Вы моя душка, и ангел вы.Простите великодушно! Я буду тишеводы и ниже травы».Рассиялся глаз, оплывший набок.Слово ласковое — мастер дивных див.И опять за примусами баба,все поняв и все простив.А уже циркуля письмоносцаза новой юбкой по улицам носятся;раскручивая язык витиеватой лентой,шепчет какой-то охаживаемой Вере:— Я за положительность и против инцидентов,которые вредят служебной карьере. —Неделя покоя, но больше никакне прожить без мата и синяка.Неделя — и снова счастья нету,задрались, едва в пивнушке по́были…Вот оно — семейное «перпетууммобиле»*.И вновь разговоры, и суд, и «треть»*на много часов и недель,и нет решимости пересмотретьсемейственную канитель.Я напыщенным словам всегдашний враг,и, не растекаясь одами к восьмому марта,я хочу, чтоб кончилась такая помесь драк,пьянства, лжи, романтики и мата.
[1927]
