Великая степь - Виктор Точинов

Лицам, по глупости своей или нетрезвости осмелившимся предположить, что полтора десятка лет назад послужил причиной казуса кто-то из сослуживцев или соседей майора Кремера — таким дуракам майор долго смотрел в глаза и предлагал тихим до страшности голосом на выбор: получить от него незамедлительно в морду или прогуляться завтра на рассвете за периметр с двумя табельными ПМ. Дураки мгновенно трезвели, растерянно смотрели на пудовый кулак, лихорадочно вспоминали результаты последних стрельб — и в большинстве своем на глазах умнели. А поумнев — первым делом просили прощения у Кремера. И у Эльзы, супруги майора. Та, добрейшей души женщина, прощала поумневших, а хроническим дуракам безвозмездно и вне очереди вставляла потом зубы — работала Эльза Теодоровна (до 1989 г. — Елизавета Федоровна) стоматологом-протезистом.

Сам майор полагал, что нагадил тут все-таки Мендель со своим законом независимого расщепления генных признаков. Иногда, выпив (пил Кремер по-немецки, редко и аккуратно), рисовал колонны и шеренги мушек-дрозофил с крылышками разного колера и типоразмера. Соединял насекомых стрелочками и значками брачных союзов. Потом давал мушкам имена: «дедушка Фридрих», «прабабушка Паулина» и т.д. и т.п. — историю рода Кремер знал превосходно и в лицах. А его семейный альбом начинался с дагерротипов середины девятнадцатого века, сохраненных на всех виражах судьбы (разгон республики поволжских немцев и выселение в Казахстан — это все мелочи, орднунг есть орднунг). В результате долгих объяснений становилось относительно ясно, отчего Женька так непохожа на остальных Кремеров — белобрысых и веснушчатых.

А ей было все равно. Она себе нравилась.

Другим — тоже.

3

Взбудораженное воображение Василька не ошиблось — она стянула платье через голову именно так, как он себе представлял. И — еще один плюс наблюдательному дозорному — под платьем действительно ничего не оказалось. Сверху видно все — знайте это, девушки, гуляющие под сторожевыми вышками…

Но полным провидцем солдатик все же не стал — к воде Женька не побежала. Осторожно подошла, пощупав ногой, — в мае на «партизанке» вода могла быть всякая. Прогревалась несколько дней спокойно — входишь как в молоко. Заветрило ночью с берега, отнесло теплую, поднялась холодная — зуб на зуб не попадает… Женька купалась здесь уже три недели. А до этого больше месяца приходила просто посидеть на берегу. Посидеть не в одиночестве…

Фрау Эльзу от преждевременных седин и глубоких стрессов спасло единственно незнание факта, куда дочь ходит каждый день после школы (теперь — с утра, занятия кончились).

И — с кем встречается при этом.

Вода оказалось средней паршивости, и купаться Женька не захотела. Одна — не захотела. Легла на нагревшийся, но не раскалившийся плитняк. Легла на спину, раскинув руки, закрыла глаза… И уплыла. Не в озеро — в мечты.

…Она была красивой, очень красивой. Ее сестер тоже не считали дурнушками, вполне миленькие пикантные пышечки, но Женька… Хотя Девятка стала раем для не блещущих красотой (и умом) девушек. Город женихов, как знаменитое Иваново — город невест. Но Женька и в Иваново имела бы все шансы…

А здесь выбор оставался лишь за ней. Женька не спешила — и не потому, что ей зимой исполнилось всего пятнадцать. По их меркам, особенно по нынешним, — невеста. В маленьких, затерянных у черта на рогах гарнизонах свои законы.

Раньше бывало так: девушек старше семнадцати в Девятке практически не оставалось — закончив школу, уезжали учиться дальше. Не поступив сразу, цеплялись как могли за большие города — лишь бы не возвращаться в затерянную в прибалхашских степях дыру…

И что прикажете делать молодым лейтехам, сдуру не успевшим жениться в училище или сразу после выпуска? Все выбиравшим, да так и не выбравшим? Принцессу ждавшим? А молодым холостым прапорщикам? Молодым и не очень гражданским специалистам (не только холостым: они, бедняги, тут бывали в длительных командировках, без семей, и соотношение специалистов к специалисткам было десять к трем)? Ну и?

Что им всем делать? Бром пить? Или наоборот, листать «Плейбой» на ночь глядя? Для стимуляции эротических сновидений?

К чужим женам лучше не соваться. Там у господ офицеров свои игры. Перекрестное опыление. По обоюдному согласию. Не всегда, конечно, все мирно, случаются и эксцессы — но не часто. Сегодня я у тебя, завтра ты у меня, — всё не так постыло служба тянется… Но чужой, сиречь холостой, — не суйся. И убить могут. На дуэли. Были случаи — убивали… И без дуэли могут — тоже были случаи.

(Это все, кстати, оставалось проблемами белых людей, а солдатские казармы за обиталища таковых от века не считались.)

Молодые товарищи офицеры выкручивались как умели. Одни гуляли-целовались с малолетками, балансируя на грани между статьей за растление и спермотоксикозом — и мгновенно, уже не выбирая, женились в первом же отпуске. Год-другой холостой жизни в Девятке — любая принцессой покажется. Таких стерв привозили…

Другие — тоже гуляли-целовались со школьницами, но этим дело не заканчивалось. Заканчивалось тем, что юная Джульетта переезжала с вещами к своему Ромео — не такому юному, лет на семь-восемь старше. Родители не препятствовали — пожившие в похожих гарнизонах оч-чень с пониманием ко всему относятся. Справляли неформальную свадьбу — а потом невеста ждала пару-тройку лет, дабы подтвердить свершившийся факт штампом в паспорте. С выпускных экзаменов десятиклассницы порой выбегали к коляскам — покормить, перепеленать…

Так и жили.

Правда, сейчас появились вдовы.

…Женька все видела — и не хотела. Хотела в город, учиться… Хотела… А теперь ничего не ясно и не понятно. Брожение и смятение в умах. Но ясно одно — выпускники и выпускницы этого года завоевывать столицы не поедут. Скорее всего — не поедут… Может — не поедет и следующий выпуск. Может — всё навсегда.

Они и сами не знают, эти взрослые и умные. Даже папа, знавший все и обо всем — не знает. И генерал Таманцев, ставший бывать у них в гостях после Прогона — не знает.

(По молодости лет Женька не задумывалась, нормальное ли это явление — генерал-майор, вдруг начавший дружить семьями с просто майором…) Чего-то они ждут важного, и скоро — она чувствовала это хорошо, — но совсем-совсем не знают, что это будет и чем закончится…

И даже Гамаюн — не знает.

Она называла его по сохранившей с детства привычке «дядя Гамаюн» — он любил, когда его звали по фамилии, и она звала, и посматривала на него так, как сегодня на солдатика на вышке, как смотрит порой женщина на мужчину — даже если ей едва исполнилось пятнадцать, а ему уже стукнуло сорок два. Он лишь улыбался уголками губ, у него была Милена, рядом с которой — и только рядом с которой — Женька начинала стыдиться царапин на торчащих из-под платья коленках…

Она звала его «дядя Гамаюн». Но в мыслях употребляла другое имя. –Услышанное от Славки Завадского. Имя страшное, как дым степных пожаров, доносящийся оттуда, снаружи. Страшное, как конвои с приспущенным флажком на переднем БТР — их встречали женщины с помертвевшими лицами: кто?! чей?! Страшное, как ночной звук ревунов с периметра или озера.

Имя страшное, но — чем-то прекрасное.

Карахар. Черный Дракон.

4

Женька лежала, раскинув руки, на теплом плоском камне у самой воды. Мечтала с закрытыми глазами. Странные это были мечты. Считается, что все мечты завершающей половое созревание девушки прямо или опосредованно связаны с иным полом, но…

Ей не надо было мечтать. Стоило лишь выбрать и сказать: да. Или прошептать. Или просто кивнуть…

И — пришел момент, не так давно, когда она кивнула… Но почему-то тогда ничего не получилось… Избранником стал Славик Завадский, лейтенант, из тех, молодых, что напросились в Отдел к Гамаюну с опостылевших своих тыловых должностей. Они со Славкой лишь целовались, и кое-что еще, но самого главного не случилось, она не хотела, а потом…. Он трижды ходил в степь, в рейды — и рассказывал ей про горящие зимовья, и про кровь на снегу, и про обезглавленные трупы, и про страшный закон Карахара: двадцать своих за одного нашего — закон, исполнявшийся любой ценой, и про дротики, которые он вынимал из друзей… А еще он пел странные песни, пугающие и зовущие, услышанные в степи и подобранные на гитаре песни, со словами, второпях переведенными и срифмованными, пел и смотрел на нее — и она подумала: пусть будет так, пусть будет всё, раз они идут в степь и их убивают, убивают и для нее тоже, чтобы она жила — и она сказала: да! делай, что хочешь! но… он почему-то не захотел в тот вечер, наутро они опять уходили, на Ак-Июс, и Славка не захотел, сказал что вернется и серьезно поговорит с ее папой, и…