Джонни Мнемоник - Уильям Гибсон

Он качался вместе с Полом в течение нескольких сердцебиений; потом он начал двигаться, профессионально отслеживая движения Пола, как человек, перешагивающий с одного плоского камня на другой в декоративном садике.

Он вытянул кончик своего большого пальца с грацией человека, привыкшего к элегантным жестам, и швырнул в неё. Под светом прожекторов нить переливалась полосками радуги. Она бросилась на пол и перекатилась, вскакивая на ноги, когда молекула просвистела мимо; стальные когти появились на свет как подобие автоматического защитного оскала.

Ритм барабанов ускорился, Молли подпрыгивала в такт, её тёмные волосы растрепались вокруг пустых зеркальных линз, рот сжат в тонкую линию, губы напряжены. Смертельный Пол гремел и ревел, Прим Техи кричали в возбуждении.

Он укоротил нить до метра – свистящий круг призрачного полихрома – и вращал её перед собой. Беспалая рука на уровне груди. Щит.

Молли, казалось, освободила что-то внутри себя. Теперь по-настоящему начался её танец бешеной собаки. Она прыгнула, извиваясь, делая выпады в стороны, и приземлилась обеими ногами на сделанный из какого-то сплава блок двигателя, прицепленный к одной из спиральных пружин. Захваченный вихрем звука, я закрыл уши руками и упал на колени, полагая, что Смертельный Пол и скамьи уже падали вниз, вниз в Ночной Город. И я представил, как мы проламываемся сквозь лачуги, мокрое стиранное бельё, и взрываемся на мостовой, словно гнилые фрукты. Но тросы держались, и Смертельный Пол вздымался и опускался, как обезумевшее металлическое море. И Молли танцевала на нём.

И под конец, как раз перед тем, как он сделал свой последний бросок, я увидел на его лице странное, словно не принадлежащее ему выражение. Это не был страх или гнев, нет, скорее – неверие, изумление, смешанное с чисто эстетическим отвращением к тому что он видел и слышал, – и к тому, что с ним происходило. Он втянул крутящуюся нить, призрачный диск уменьшился до размеров обеденной тарелки, затем занёс руку над головой и рывком опустил её вниз. Кончик большого пальца полетел к Молли, словно живое существо.

Пол унёс её вниз, молекула пронеслась чуть выше её головы; Пол встал на дыбы, поднимая его на пути туго натянутой молекулы. Она должна была пройти безвредно над его головой и втянуться в своё алмазное гнездо. Молекула снесла ему руку чуть ниже запястья. Перед ним в Полу был проём, и он полетел в него, словно ныряльщик со странной неестественной грацией, сбитый камикадзе на пути в Ночной Город. Отчасти, мне кажется, он делал это, чтобы купить себе несколько секунд уважения тишиной. Культурный шок оказался смертельным.

Прим Техи орали, но кто-то отключил усилитель, и Молли, с мёртвенно-бледным пустым лицом, качалась на Смертельном Полу в тишине, теперь держась за него. До тех пор, пока скрежет не замедлился, слышалось только слабое постанывание измученного металла и скрип ржавчины, царапавшей ржавчину.

Мы обыскали Пол в поисках отрезанной руки, но так её и не нашли. Мы обнаружили лишь изящную кривую, прорезавшую один из кусков ржавой стали, через которую прошла молекула. Срез был ярким, как хромовое покрытие.

Мы так никогда и не узнали, приняли ли Якудзы наши условия, и дошло ли до них наше послание. Насколько я знаю, их программа всё ещё ждёт Эдди Бэкса на полке в задней комнате магазина подарков на третьем этаже Сидней Централ-5. Вероятно, они продали оригинал обратно Оно-Сендай месяцы назад. Но возможно, что они действительно получили пиратское радиопослание, потому что никто не пришёл искать меня, – по крайней мере, до сих пор, а уже прошёл почти год. Если они действительно придут, им придётся долго взбираться вверх через тьму, мимо часовых, расставленных Псом, и я не особенно похож на Эдди Бэкса в эти дни. Я позволил Молли позаботиться об этом, – с локальным обезболиванием. И мои новые зубы уже почти прижились.

Я решил остаться здесь наверху. Когда я смотрел сквозь Смертельный Пол – прежде, чем он пришёл – я увидел, какая невероятная пустота внутри меня. И ещё понял, что слишком устал быть помойным ведром. Так что теперь я спускаюсь и навещаю Джонса почти каждую ночь.

Мы теперь с ним партнёры. И с Молли Миллионс тоже. Молли улаживает наш бизнес в Дроме. Джонс всё ещё торчит в Парке Развлечений, но у него теперь большая цистерна со свежей морской водой, которую меняют каждую неделю. И он получает своё снадобье, когда в нём нуждается. Он всё ещё разговаривает с детишками при помощи своего щита с лампочками, но со мной он общается на дисплее в сарае, который я здесь снимаю. Этот прибор лучше, чем тот, с которым он работал в армии.

И все мы сейчас получаем неплохие деньги, больше, чем я получал раньше, потому что Спрут Джонса может считывать следы всего того, что когда-то хранилось во мне, и он выводит это всё на дисплей на доступных мне языках. Так что мы многое узнаём обо всех моих бывших клиентах. Когда-нибудь я раздобуду хирурга, чтобы выкопать весь силикон из своих желёз, и буду жить своей собственной памятью, как все остальные. Но какое-то время я ещё потерплю.

А пока мне здесь, наверху, по-настоящему здорово. Сидеть здесь в темноте, высоко-высоко, покуривая китайские сигареты с фильтром и слушая, как капает конденсация с геодезики. У нас тут тихо, если, конечно, парочка Прим Техов не решит потанцевать на Смертельном Полу.

Вдобавок поучительно. Когда с помощью Джонса разберусь в кое-каких штуках, стану самым крутым профессионалом в городе.

William Gibson. Johnny Mnemonic. 1981.