Совок 7 (СИ) - Агарев Вадим

Смотреть на радостное лицо Антонины было волнительно, но все же лучше было бы поскорее уйти. И я вышел в коридор. От греха…

Глава 3

Вчера я, как и намеревался, после работы поехал к сёстрам Коротченко на улицу Северная. Чтобы преждевременно не тревожить куровода-общественника, машину я оставил за полтора квартала у продуктового магазина.

Долго стучать в калитку, за которой высился добротный бревенчатый пятистенок, не пришлось, мне её почти сразу отворила приветливая женщина глубоко пенсионного возраста. По моему пониманию, лет семидесяти или даже больше. Представилась она Марией Николаевной и поверила мне на слово, что я из милиции, так что за документами мне лезть не пришлось.

— Пойдёмте в дом! — пригласила меня гражданка Коротченко, — Чайник как раз вскипел!

Поднявшись на высоченное крыльцо и пройдя через веранду, я вслед за хозяйкой шагнул через порог.

— Зоя! — шумнула моя провожатая вглубь дома, — У нас гости, заваривай чай!

— Вы разувайтесь и проходите! — обернулась она ко мне, — Хотите, вот тапки надевайте, но так-то у нас полы тёплые, доска толстая и подпол у нас хороший!

Пройдя из прихожей через занавески в проём, я оказался в просторной комнате в три окна, с большим круглым столом посредине. Мебель здесь была знатная. Не деревоплита из прессованных опилок, обклеенная бумагой и покрытая лаком. Вдоль стен располагались даже на вид очень тяжелые предметы мебельной архитектуры. Выдержанные в одном стиле, цветовой гамме и, наверняка, сработанные одним искусным краснодеревщиком. Даже не будучи специалистом в этой области, я почему-то уверился, что к каждому предмету приложил руку один и тот же мастер.

— Это всё наш папа! — с тихой гордостью улыбнулась Мария Николаевна, — Всё своими руками! И буфет, и шифоньер, и трельяж! И всё остальное, — она провела рукой в сторону дивана и прочей матово-каштановой обстановки.

Я с пониманием такой её гордости и с лёгкой завистью, уже не таясь, обошел по периметру гостиную. Сколько себя помнил, всегда тяготел к мебели из массива. Хорошо осознавая, что за ней необходимо ухаживать.

— Мне тоже завтра мебель завезут! — моя зависть оказалась не такой уж и лёгкой, — Правда, вряд ли она будет такой шикарной! — вздохнув, сумел я взять себя в руки и последние слова у меня получились траурно-приглушенными.

Непосредственный юноша опять вынырнул из-под сознания и снова не ко времени.

— Зато вы молоды и вся ваша долгая жизнь у вас еще впереди! — раздался за спиной добродушный и весёлый голос.

Обернувшись, я увидел младшую копию встретившей меня женщины. Она держала в руках большой круглый поднос, заставленный множеством вазочек, розеток с вареньем и всякими разными предметами для проведения обстоятельной чайной церемонии.

Шагнув к бабке, я принял у неё из рук тяжелый поднос и, сделав два шага вправо, поставил его на стол.

— Зоенька, этот молодой человек из милиции! — поведала сестре Мария Николаевна, — Но вы уж простите, товарищ Корнеев, я запамятовала, как вас величать!

— Вы не могли забыть, Мария Николаевна! — невольно улыбнулся я тактичной женщине, — Я не называл вам еще своего имени. Сергеем меня зовут, я следователь из районного отдела милиции, вот мои документы! — я достал удостоверение из кармана.

— Да бог с ними, с документами! — отмахнулась старшая тётка и принялась расставлять чашки-ложки с подноса на стол. — Вы лучше скажите, Серёжа, что такого произошло, что к нам следователь пришел? — задав вопрос, она даже не обернулась, продолжая сервировку.

— Про соседа вашего, про Барсукова хочу вас расспросить! — пустил я пробный шар, — Говорят, что не шибко добрый он человек. Или наговаривают на него злые языки?

Женщины переглянулись и младшая даже покачала головой.

— Садитесь, Сергей, будем чай пить! — пригласила меня за стол Зоя Николаевна, — Не за горами уже новая ягода, а у нас с прошлого года почти всё варенье осталось!

Я попросился помыть руки и был сопровожден в полноценную ванную комнату.

Об их соседе я возобновил разговор после первой выпитой чашки.

— Плохой это человек, Серёжа! — накладывая мне новою порцию клубничного варенья, сказала младшая из сестёр, — Вы, наверное, знаете уже, что у нас с ним произошло?

— Так вот, я вам скажу, что этот Барсуков и с человеком способен такое же сотворить, если доведется! Злой он. Злой и жадный!

— А правду еще говорят, что он женщин обманывает? — начал я подводить разговор к главному, зачем и пришел, — Я слышал, что этот Барсуков им какие-то испытательные сроки устраивает, а потом их взашей гонит?

— Правда, Серёжа! — охотно откликнулась младшая сестра, — Всё так и есть! Этот прохвост их как через конвейер гонит, а эти дурочки всё никак не кончаются и всё идут к нему, и идут.

— Пользуется подлец женской предрасположенностью к семейной жизни, — подхватила, видимо, давно обсуждаемую за этим столом тему, старшая, — А они стараются, как каторжные. И дом, и огород его на себе тянут! Чтобы понравиться. И в койке его, прости господи, ублажают… — досадливо махнув рукой, возмутилась Мария Николаевна.

— Так он еще, ирод, и руку на них поднимает! — поддержала сестру вторая Коротченко, — Прошлым летом, не помню уже, как её звали, женщину эту… За кусок мыла отлупцевал бедняжку! За этим вот столом сидела, я её чаем отпаивала!

— Да ладно! — не поддержать разговор было бы верхом неблагодарности после такого количества съеденного варенья, — Что ж там за мыло такоё? Неужели и вправду он такой крохобор?

— Еще, какой крохобор! — горячо подтвердили моё предположение обе женщины в один голос, — Там и мыло-то совсем дрянное! Вроде бы хозяйственное, но только крошится и не мылится. Та несчастная стирку затеяла и взяла из ящика кусок. Начала стругать его в корыто, а тут этот живодёр. Еле вырвалась она от него. До ночи у нас тут сидела, пока он не успокоился и не пришел за ней.

— А вы сами это мыло видели? — что-то недоброе шевельнулось у меня в душе, приподняв шерсть во всех местах и в том числе на загривке. — Какое оно, это мыло?

— Нет, мы не видели, — покачала головой та, которая Зоя, — Но женщина та сказала, что обычное хозяйственное. У него его там, в подвале ящик или больше. Она от того и разобиделась, что он из-за одного куска никчемного мыла руку на неё поднял.

— А скажите, когда этого Барсукова на службе за воровство прихватили, у него обыск в доме был? Он тогда уже здесь жил? — продолжил я пытать сестёр, налегая на дармовое варенье, которое в этом доме дефицитом не считалось.

— Обыск у него был, нас даже понятыми тогда звали, но мы не пошли, — горестно вздохнула Мария Николаевна, — Знать бы тогда, что он такой паскудник, то обязательно пошли бы! — постепенно раскрасневшись от гнева, сверкнула она глазами.

— Этот Барсуков тогда только чуть больше года, как здесь дом купил, — пояснила мне младшая пенсионерка, — Раньше это всё наше было и где сейчас барсуковский дом стоит, там мастерская нашего отца была. А после революции отцу оставили вот этот дом, где мы сейчас чай пьём и земли семь соток под огород для прокорма. А мастерскую со всеми станками и второй половиной подворья, большевики национализировали.

— Да только недолго те артельщики на отцовских станках проработали! — усмехнулась Мария, подливая мне заварки, — В первый же год они всё, что не сломали, то пропили! И сгинули, кто куда. Так потом эта мастерская и стояла, пока не сгорела. Сначала окна и двери повыломали, и растащили. Местные забулдыги там после долго еще пьянствовали. Видать, кто-то из них и поджег.

— Мария Николаевна, а почему вы так расстроились, что отказались пойти понятыми на обыск к Барсукову? — терпеливо дослушав переживательские воспоминания двух древних пенсионерок, вернул я разговор в интересующее меня русло.

— Да потому что, если бы мы там были на этом самом обыске, то не отвертелся бы Витька от тюрьмы! — выпалила младшая. — Знать бы тогда, что он нашу Марфушу с таким зверством растерзает! Чтоб ему самому сдохнуть в таких муках, прости меня, господи! — истово перекрестилась не на шутку разошедшаяся бабка.