Цифровая реальность. Журналистика информационной эпохи: факторы трансформации, проблемы и перспективы - Олег Самарцев

Не стремясь к сокрытию истинного авторского лица, журналистика все же сделала довольно губительный шаг, активно используя в своей практике ссылки на анонимные источники. На самом деле, между фразой «как сообщил в своем микроблоге пользователь @abcd» и «сообщил неизвестно кто» разница небольшая. Однако первое сейчас – абсолютная норма и модный профессиональный тренд, без которого писать становится даже как-то неприлично, поскольку социальная сеть не только источник информации, но и неисчерпаемый vox populi для прессы.

С другой стороны, что крайне существенно для журналиста, цитирующего подобные источники, является обстоятельство уязвимости самых авторитетных электронных имен. То есть по сути дела за @abcd может действительно скрываться кто угодно. В апреле в микроблоге «Ассошиэйтед пресс» появилось сообщение: «Срочная новость: два взрыва в Белом доме. Президент Обама ранен». Вскоре агентство сообщило, что его аккаунт в Twitter был взломан хакерами, однако «новость» успела заполнить все первые страницы и, как сообщает пресса, «буквально через две минуты после этого самый важный индекс, Dow Jones Industrial Average, упал примерно на 130 пунктов». Реальные убытки исчислялись миллионами долларов, оказавшихся платой за симулякр.

«Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла… – утверждает Ж. Бодрийяр в знаменитой работе „Симулякры и симуляция“ и, чуть далее, отвечая на свой же вопрос о причинах и следствиях сложившейся ситуации, прогнозирует. – В этом случае следует обратиться к производительному базису, чтобы заменить терпящие неудачу СМИ. То есть к целой идеологии свободы слова, средств информации, разделенных на бесчисленные отдельные единицы вещания, или к идеологии „антимедиа“6».

Появление информационных симулякров в новой среде ставится на поток, обман уже воспринимается не как опасная дезинформация, а лишь как безобидный «фейк». Английское слова «fake» (подделка, фальсификация, подлог, обман) определяет не просто философию нового увлечения симуляцией новостей ради забавы, хулиганства или корыстных целей, но и целую индустрию их производства. Диапазон «фейков» обширен – от фальшивых страниц, внешне похожих на респектабельные ресурсы, которые перенаправляют вас, куда задумали злоумышленники, до совершенно выдуманных, возможно и для забавы, информационных поводов. Впрочем, если вспомнить Троянского коня, которого можно считать самым древним и крайне успешным «фейком», то все становится на свои места – история вопроса не так уж и нова. Однако в сфере респектабельной журналистики, использование «уток» (фейков) прежде считалась делом недопустимым и предосудительным. Сегодня ситуация изменилась – в сети возможно все, тем более механизмов отличить подделку от настоящей информации у пользователя – даже профессионального – практических нет. На «фейки» попадаются все, включая авторитетные информационные агентства, «отмывая» своей публикацией обман, придавая ему особый статус.

Существенно, что «фейк» работает так же, как и настоящая информация, правда до определенного времени. Вспомним, как легко приняла фальшивые видео землетрясения в Москве утром 24 мая публика и как быстро опознала обман. Зато гораздо дольше просуществовала «новость» о якобы пропавшем коте Дмитрия Медведева Дорофее, которого пользователи интернета даже пытались искать, помогая правоохранительным органам, пока полиция Одинцовского района Подмосковья не сообщила, что никакого кота она не ищет, а сам Дмитрий Медведев не написал в Twitter, что его кот никуда не пропадал. История безобидная, но симптоматичная.

Невольные «фейки» тоже отличаются разнообразием и не всегда безобидны. Популярное электронное издание – английская страница интернет-энциклопедии Википедия подверглось анонимной правке, где в качестве даты смерти Михаила Горбачева было указано 22 мая. Цитирование этого «источника» превзошло все разумные пределы, и Михаилу Горбачеву пришлось доказывать, что он еще жив.

Бодрийяровская «имплозия смысла», как феномена эстетического восприятия виртуальной реальности, то есть нефункционального слияния средства и содержания, становится серьезной проблемой для авторов, поскольку «вместо того, чтобы создавать коммуникацию, информация исчерпывает свои силы в инсценировке коммуникации. Вместо того, чтобы производить смысл, она исчерпывает свои силы в инсценировке смысла». В отношении оценки стилистики востребованных теле-радио программ Ж. Бодрийяр предельно точен: «Неподготовленные интервью, телефонные звонки зрителей и слушателей, всевозможная интерактивность, словесный шантаж: „Это касается вас, событие – это вы и т.д.“7».

Постепенно привыкая жить в среде, которая не отторгает иллюзии смысла и развесистого «фейка», а смиряется с ними, аудитория становится терпимой к любого рода обману и даже воспринимает ее как непременный компонент информационной среды. Получается, что журналистика оказывается в весьма двусмысленном положении, поскольку принять обман и иллюзию смысла не желает в силу принципов, а отвергнуть их безусловно в новой информационной среде не имеет возможности. Информационная среда современного Интернета существенно разбавленная неточностями, ошибками, «фейками» и дезинформацией, вынуждает журналистику работать в информационном «растворе», концентрация истинного факта в котором стремится к минимуму, что, несомненно, губительно для доверия к информации вообще. Интернет, без какой-либо гарантии наличия персонифицированного субъекта сообщения, ставит журналистику перед непростой дилеммой – соблюдать ли принцип «честной игры» до конца и бескомпромиссно или пожертвовать им в новых обстоятельствах.

§4. Фактор интерактивности

Когда сегодня начинают разговор про современные СМИ, то речь, как правило, заходит об интерактивности. При этом совершенно неважно – ведется ли спор в теоретической области или на бытовом уровне – интерактивность, как принцип является, по общему мнению, обязательным элементом и обязательным атрибутом современного издания. Кажется, что два понятия полностью определяют все те существенные перемены, которые произошли в области медиа за последние десять лет – интерактивность и виртуальная реальность. Слова эти имеют почти ритуальный смысл, который нацело заменяет сколь-нибудь рациональное их содержание. И если в виртуальной и дополненной реальностью речь идет о трендах, более или менее отдаленных, то интерактивность требует немедленной реализации уже сегодня.

Стоит ли говорить, что любой термин, прежде чем стать общеупотребительным, должен пройти сложный путь лексической адаптации, отнюдь не связанный со сколь-нибудь содержательным научным анализом. Любой лингвист без особой натяжки скажет, что частотность той или иной словоформы в определенном контексте с легкостью заменит истинное ее смысловое значение. В век, когда средства массовой коммуникации тиражируют понятия до бесконечности, повторяя их миллионы раз, заставляя аудиторию привыкать не только к звучанию, но и навязываемому, порой искаженному смыслу, трудно сопротивляться процессу стремительной адаптации самых специфических понятий в обычной, общеупотребительной речи.

По сути дела, слово «интерактивность» постигла судьба другого, столь же знакового слова – «компьютер». Спросите десяток людей, что такое компьютер, и вы получите самый пестрый спектр мнений, ничуть не схожих друг с другом. Единым будет лишь то, что компьютер – это нечто, что делает за человека все что угодно и заменяет ему все что угодно, вплоть до окружающей действительности и семьи; нечто, способное заменить человека везде, где только заблагорассудится, и позволяет человеку связаться с кем угодно и где угодно. При этом оценка понятия будет столь разнообразной, что может сложиться впечатление, будто речь идет о тысяче различных артефактов, а не об одном и том же достаточно объяснимом в техническом отношении средстве обработки информации.

При этом компьютеру будет приписываться столько эмоциональных оценок, столько невероятных свойств, что впору задуматься – о том ли идет речь, про то ли спрашивали мы своих респондентов, то ли они имеют в виду.

Перекочевавший со странниц фантастических романов на газетные полосы термин «компьютер» оброс самым пестрым ореолом неправдоподобных, домысленных, придуманных, истинных и полу-истинных свойств, частью которых он не обладал никогда, частью – смог бы обладать при определенных условиях, а частью – обладал изначально. Единственное, что сделало этот термин столь всеобъемлющим, столь всеобщим и пугающим, – его образное очеловечивание, проистекшее из приписывания ему свойств, характерных для его создателей. По сути дела, в общеупотребительном смысле слово «компьютер» означает не «электронный прибор, быстро обрабатывающий информацию», а «прибор, совместно с человеком решающий его информационные проблемы», то есть тандем «человек – компьютер» декларируется априори, при этом два понятия – «машина» и «интеллект» – становятся неуловимо неразделимыми. Здравый смысл понимает, что пока интеллект управляет машиной, все остается в относительном порядке, подконтрольно и управляемо, но если интеллект и машина сольются… Здесь начинается зона футуристических прогнозов, далекая от науки.