Не искушай меня - Лоретта Чейз

– Моя дорогая девочка. – Эмоции мешали ему говорить, но она поняла каждое драгоценное слово. – О моя дорогая, дорогая девочка. Я знал, что ты вернёшься. – Он плакал, и Зоя тоже рыдала. Наконец-то она оказалась дома.

Хотя она вернулась взрослой женщиной, а не девочкой, хотя её не было так долго, отец узнал её. Они все узнали её, нравилось это им или нет. Как и у сестёр, у неё были тёмно-золотистые кудри матери, но она единственная из всех унаследовала профиль бабушки Лексхэм и её тёмно-голубые глаза.

Они не могли отрицать, что она была их родной Зоей Октавией.

Затем, в течение двадцати четырех часов, начались неприятности, и все немедленно припомнили, что их родная Зоя Октавия была проблематичным ребёнком.

– Я не хочу избавляться от неё – крикнула Присцилла. – Уверена, что не хочу. Папа, но у нас нет выбора.

– Конечно, выбор есть, – сказал отец. – Вы можете поступить отважно. Вы можете держать голову высоко поднятой и игнорировать всю эту глупость. Если мы не станем лить воду на мельницы сплетников, прячась и отрицая что-то, свет скоро найдёт себе другой повод для суеты.

– Папа, я бы хотела в это поверить…

– Если бы это был обычный скандал, тогда, конечно…

– Однако такого ещё не бывало.

– Это не политический скандал…

– И даже не посягательство на супружеские права или бракоразводный процесс.

– Дева Гарема, папа! Когда в последний раз в Лондоне была Дева Гарема?

– Они могли бы называть её Иезавелью.

– Некоторые газеты так и назвали её, а также другими словами, которые леди не осмелится произнести.

– Если она появится на публике – в парке или театре – все вокруг будут глазеть и шептаться.

– У неё не будет ни минуты покоя, и ни у кого из нас тоже.

– Эти ужасные журналисты начнут ее преследовать повсюду.

– Она не сможет жить нормальной жизнью, и мы не сможем, пока она рядом.

– Только не в Лондоне, разумеется…

– Но если она уедет, куда-нибудь в тихое место…

– Например, в поместье кузена Горация…

– Упокой, Господи, его душу, бедняга

– И поселится там под другим именем.

– Оо-оох, – слабо вымолвила мама и спрятала лицо в носовой платок.

– Уехать?– переспросил отец. – Сменить имя? Но она только что вернулась! – Папа повернулся к ним, и Зоя была потрясена печалью на его лице. – Моя малышка. Двенадцать лет я потратил, пытаясь её найти. Двенадцать лет я молился, тревожился, и корил себя тысячи раз за мою беспечность. Двенадцать лет я злился на себя, за то, что не сумел лучше позаботиться о ней. – Он встретился с ней взглядом. – Никогда не прощу себе, дитя моё, то, что тебе пришлось пережить. Никогда не прощу себя за всё то время, которое мы с тобой потеряли и не сможем наверстать.

– Я прошу прощения, папа, за все беды, которые я причинила, – сказала она, – простите меня за все неприятности, принесённые мною в этот раз. – Она закрыла модный журнал и сложила поверх него руки. – Если другого выхода нет, как уехать отсюда, значит, я уеду.

Глаза ёе сестер начали высыхать. Мама отняла от лица платочек и села чуть прямее.

– Что ж, я рада, что ты решила проявить здравый смысл, – проговорила Августа.

– Я поеду в Париж, – сказала Зоя.

Сёстры вскрикнули.

– Или в Венецию, – добавила Зоя. – Я прожила взаперти двенадцать лет и больше этого не вынесу. Но есть большие города. Там имеются магазины, театры, парки и всё прочее. Я снова почувствую себя живой.

– Она не может жить в Париже!

– Что скажут люди?

– Она понятия не имеет, что предлагает.

– Никакой морали, вы же видите. Никакого представления о подобающем поведении.

– Ни малейшей практичности, должна сказать. На что она будет жить?

– Где она будет жить? Кто присмотрит за ней?

– Я уверена, ей эти мысли даже в голову не приходили.

– Она всегда была неосмотрительным созданием.

Папа промолчал, изучая лицо Зои. Он всегда понимал её лучше, чем кто-либо из семьи. Он выжидал, оставляя решение за ней.

Её воодушевила его вера в неё.

– Я соберу свои драгоценности и сменю имя, как вы и советовали, – сказала она.

– Драгоценности?

– Какие драгоценности?

– Она не упоминала ни о каких драгоценностях.

– Она имеет в виду дрянные побрякушки с базара.

– Я имею в виду рубины и алмазы, жемчуг, изумруды и сапфиры, – ответила Зоя.

Сёстры умолкли. Присцилла замерла с куском торта на полпути ко рту. Гертруда опустила чашку.

– Золотые и серебряные браслеты, ожерелья, – продолжила Зоя, – «драгоценности» это правильное название, не так ли? Карим испытывал нежные чувства ко мне и был очень щедр. Я думала, что придётся продать мои сокровища, чтобы оплатить моё возвращение домой, но это оказалось дешевле, чем я полагала. Я была рада, поскольку надеялась разделить моё имущество с женщинами моей семьи. Но если так сложно для меня оставаться здесь, драгоценности позволят мне жить в другом месте. Мне говорили, жизнь в Париже и Венеции не настолько дорогая, как в Лондоне.

Её сёстры посмотрели друг на друга. Когда это касалось драгоценностей, женщины всего мира были одинаковы. Если бы её будущее и всё, ради чего она рисковала жизнью, не было на кону, она бы рассмеялась, поскольку сёстры вели себя подобно презираемым ими женщинам гарема.

Она сохраняла невозмутимое выражение лица.

– Я бы предпочла остаться здесь, – сказала она.

Тишина продолжалась, пока сёстры всё это обдумывали. Иногда самой мудрой линией поведения бывает предложить другим хороший стимул для разрешения проблемы.

– Не представляю, как это можно уладить, – начала Августа через некоторое время.

– Даже если бы можно было перевоспитать ее…

– Не имеет значения, что она будет делать или как себя поведёт. Все увидят лишь Деву Гарема!

– Как убедить дам высшего света её принять?

– Никто и нас не примет, вместе с ней.

– Сомневаюсь, что Принц-Регент благосклонно приветствует её в высшем свете.

– Разве что если женится на ней.

Тут прозвучал горький смешок.

– Однако он уже женат, нравится это ему или нет.

– Может, герцог из королевской семьи?

– Присцилла, ты бредишь. Они должны жениться на принцессах.

– На дочери герцога, самое меньшее.

– Но Зоя… Предположим, что джентльмен самого высшего ранга…

– Если его титул будет достаточно высок, дамы не осмелятся его оскорбить. Им придётся принимать его супругу.

– Оскорбить такого джентльмена равносильно самоубийству. Требуется кто-то вроде мистера Браммела – действительно модный джентльмен, чьё даже десятиминутное появление определяет успех собрания.