Венецианская маска - Рафаэль Сабатини

Далее инструкции предписывали Лебелю из штаба Бонапарта в Милане направиться в Венецию, где главной его задачей было тщательная организация революционной пропаганды.

«Короче говоря, — заканчивал Баррас это пространное наставление, — Вы устроите так, чтобы Венецию можно было задушить во сне. Ваша первая задача в том, чтобы успокоить ее сны, а затем обеспечить, чтобы эти сны не были преждевременно нарушены».

Из незапечатанного письма Барраса послу Лальманту, представлявшего подателя и подтверждающего в недвусмысленных выражениях полномочия, данные Лебелю Директорией, следовало, что Лальмант и Лебель не были знакомы лично. Этот факт обнадежил и подкрепил идею, уже пустившую корни в разуме Марка-Антуана.

Его сальные свечи оплыли и трепетали на грани угасания, а день занялся прежде, чем Марк-Антуан, с лихорадочным румянцем возбуждения на выступающих скулах и блеском волнения в глазах, вскочил полуодетый, как был в постели. Теперь было не до сна — надо было обдумать перспективу, раскрытую перед ним всем тем, что он прочитал.

Глава IV. ПОСОЛ ФРАНЦИИ

Марк-Антуан впервые увидел оживленнейший и удивительнейший из городов мира в золотом великолепии майского утра. Он приехал на лодке из Местре, где провел ночь, и издалека, едва они приблизились к Канарежжио, ему показалось, что глазам его предстал не город, а какое-то безбрежное фантастическое сокровище, сделанное из мрамора и золота, коралла, порфира и слоновой кости и помещенное в огромную драгоценную оправу из сапфира лагуны и небосвода. Его черная гондола свернула от Канарежжио в Большой канал и плавно заскользила среди великолепных дворцов, где в пышной красоте, поразившей северянина, соединилось искусство Востока и Запада. Он подался вперед под навесом кабинки, чтобы насладиться изумительным романским чудом Ка д'Оро[12] и величественной аркой моста Риальто[13] со множеством лавок и всем сверкающим великолепием красок и жизни.

Гондола, словно серый лебедь скользившая по водным магистралям, прокладывала себе путь по каналу мимо Эберии — Зеленого рынка — где все шумело, а мужчины и женщины толпились у прилавков, заваленных плодами и цветами. Лодка скользнула в тихие, узкие воды канала Бекчери, приведшие, наконец, к омываемым водой ступеням гостиницы «Шпаги», о которой извещали скрещенные клинки на ее вывеске.

Марк-Антуан высадился и предоставил себя и свой багаж заботам маленького румяного хозяина Баттисты, речисто приглашавшего его на венецианском диалекте, который для Марка-Антуана звучал как смесь плохого французского с плохим итальянским.

Его разместили в просторном салоне бельэтажа, редко предоставляемом и прохладном, с каменным полом и безвкусно украшенным фресками потолком, где купидоны бесподобной тучности буйствовали в невероятно цветистом растительном царстве. Спальня с широкой кроватью под пологом довершала жилище.

Он устроился, распаковался и послал за парикмахером.

Переезд из Турина он проделал за два дня. Ему очень повезло, ибо передвижения разгромленных австрийских войск в западной части Минчо вполне могли задержать его. Однако он избежал встречи с ними, хотя в неприятных признаках их прохождения не было недостатка. Он достиг Местре, не подвергаясь досмотрам, и теперь при виде праздности, мира и спокойствия Венеции ему трудно было поверить, что ужасное насилие войны может происходить ближе, чем в тысяче миль отсюда. Веселые смеющиеся голоса врывались в его окна с канала, и не раз за то время, пока приводилась в порядок его прическа, доносились до него под аккомпанемент скрипа весел и плеска воды, рассекаемой железноголовым челном, обрывки песен, словно подчеркивая беспечность народа лагун.

Вступление в роль убитого Лебеля вменяло ему в обязанность немедленную поездку в Милан, куда Бонапарт совершил триумфальный въезд и где он разместил свой штаб. Но Марк-Антуан уклонился от связанной с большим риском поездки, решив ограничиться письмом французскому главнокомандующему. Таким образом, он создал у Барраса впечатление об исполнении задания к Бонапарту, оставив Директору полагать, что он сделал это не письменно, а лично.

Прошло около трех часов с его приезда, когда, позаботившись о туалете и своих блестящих черных волосах, аккуратно уложенных и причесанных, но не напудренных, он спустился и окликнул гондолу, чтобы добраться до французской дипломатической миссии.

Удобно расположившись в тени фелцы[14], он несся на запад по Большому Каналу, где с приближением полудня движение на воде оживилось, а затем — по сети мелких каналов, погруженных в тень высоких дворцов, — на север, к подножию церкви Мадонны дель Орто. Сойдя на набережную, он прошел узкой аллеей к Корте дель Кавалло — маленькой площади, не больше внутреннего дворика. В углу ее располагалась резиденция посла Франции — Палаццо делла Вечиа — просторное, но относительно скромное здание для столь пышного города.

Гражданин посол Лальмант работал в большой комнате на первом этаже, где он устроил свою канцелярию. Его отвлек Жакоб — средних лет, не по моде одетый, проворный секретарь-еврей, который никак не мог забыть, что во время междувластья три года назад он был поверенным в делах.

Жакоб протянул послу сложенную записку, которую, по его словам, передал ему швейцар Филипп.

Лальмант оторвал взгляд от бумаг. Это был цветущий мужчина с тучной комплекцией и полным, благодушным, скорее бледным лицом, словно груша расширяющимся книзу. Вялость его двойного подбородка не вязалась с тонкой проницательностью умных, совершенно черных глаз, весьма заметных на его лице.

Он развернул записку и прочитал: «Камиль Лебель, уполномоченный депутат, испрашивает аудиенции».

Минуту он размышлял в молчании. Затем пожал плечами.

— Приведите этого человека.

Когда депутат предстал перед ним, Лальмант увидел мужчину среднего роста, с приятным лицом, худощавого, но довольно широкого в плечах, элегантно одетого в длинный черный фрак и зажавшего свою шляпу под рукой. Посетитель вошел с видом значительным и властным.

Посол успел окинуть его пронизывающим взглядом, пока поднимался для приветствия.

— Добро пожаловать, гражданин Лебель. Мы ждали вашего приезда со времени последней почты от гражданина Директора Барраса.

Вошедший нахмурился.

— Мы? — отозвался он. — Вы произнесли «мы»? Можно узнать, кого вы под этим местоимением подразумеваете?

Лальмант был ошеломлен жестким тоном и холодным, тяжелым взглядом этих светлых глаз, в котором он читал недовольство и упрек. Это негодование на мгновение повергло его в замешательство, и в этом замешательстве он ответил:

— Местоимение? О! Я использовал его формально, как форму выражения. Пока никто не посвящен мною ни в тайну вашего ожидаемого приезда, ни в тайну вашего прибытия.

— Вы обязаны строжайшим образом следить, чтобы никто и не узнал, — последовал сухой приказ. — В мои намерения не входит однажды утром оказаться плавающим в одном из этих живописных каналов со стилетом в спине.

— Я уверен, что Вам не придется опасаться этого.

— Я ничего не боюсь, гражданин посол. Просто это не входит в мои намерения.

Он оглянулся в поисках стула, выбрал один, придвинул его к письменному столу посла и сел.

— Не заставляйте меня удерживать вас стоящим, — сказал он, ясно показывая тоном и всем своим видом, что считает себя здесь хозяином. — Если вы взглянете на это, вам станут понятными наши истинные взаимоотношения.

С этими словами он положил письмо Барраса на стол перед послом.

Это письмо выявило огромные полномочия, которыми Директория наделила Лебеля. Но оно не погасило раздражения, вызванного у Лальманта бестактным и грубым поведением его гостя.

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что вы собираетесь сделать здесь такого, чего не смог бы сделать я. Если вы…

Он был прерван звуком внезапно распахнувшейся двери. Румяный молодой человек стремительно ворвался в комнату, на ходу говоря:

— Господин посол, я хочу узнать, не хотели бы вы, чтобы я… — он запнулся при виде посетителя и выказал все признаки замешательства.

— Я… если позволите… О, я зайду попозже…

Однако он не вышел, а оставался на месте с нерешительным видом, в то время как глаза его были целиком заняты посетителем.

— Раз уж вы здесь, так что вам угодно, Доменико?

— Я бы никогда не вошел без позволения, если бы знал…

— Да, да. Вы это уже говорили. Что вы хотите?

— Я хотел узнать, не позволите ли вы мне взять Жана с собой в церковь Сан-Зуан. Я собираюсь…

Лальмант оборвал его:

— Конечно, вы можете взять его. Нет необходимости вламываться ко мне из-за этого.

— Но, видите ли, мадам Лальмант нет дома, и…

— О, да, да. Я сказал, что вы можете взять его. К черту ваши объяснения. Вы видите, что я занят. Ступайте.