Хроники Марионеток. Цель Офицера - Риссен Райз

Тон старика был больше жалким, чем грозным.

– Заткнись! – нахмурился мужик. – У тебя слова нет. Я тут вас всех кормлю! Милка где, спрашиваю?

– Где тебя носило всю ночь, пьянь ты такая?! Болеет Милка!

– А ну зови сюда свою девку! Пусть сходит к Нату, возьмет у него еще браги!

– Слегла Милка! Никуда она не пойдет!

– Ах ты мне перечить вздумал?! – взревел Вил, пьяно пошатнулся и замахнулся на деда.

Рин, не выпуская ребенка, скользнула к Вилу и ударила ногой в центр груди, отчего тот свалился на пол. Она тут же наступила ему каблуком на кадык и чуть придавила, чтобы не дергался. Затем осторожно передала дитя деду и демонстративно достала нож из-за голенища сапога, все еще придавливая горло мужчины. Тот обалдело таращился на нее и что-то невнятно хрипел. Из уголка его рта потекла струйка крови, видимо, от удара об пол он прикусил губу или язык. Рин медленно наклонилась к нему ближе.

– Никогда не смей поднимать руку на старших, ясно тебе? – тихо и спокойно сказала она, поигрывая оружием.

Вил кивнул, не сводя с нее ошарашенного взгляда, Рин убрала ногу с его горла, и отошла, оттеснив плечом старика с младенцем. Видимо, Вил от страха в секунду протрезвел, потому что тут же подобрался с пола и собрался сбежать на улицу, но это в планы Рин не входило: она рванула его за шкирку и снова уложила на лопатки.

– А ну стоять! Куда собрался?

– Да ты кто такая?! – он попытался вырваться и встать.

– Лежать и бояться, я сказала! – рявкнула она.

В следующий миг острый нож свистнул в опасной близости от уха Вила и воткнулся в дощатый пол. Вил кивнул, со страхом глядя на нее. Рин присела рядом с ним, надавив ему коленом на живот, выдернула нож и приставила к горлу потенциальной жертвы.

– Я друг семьи, – прошипела она почти ласково. – Слушай-ка меня, ты, пьянь подзаборная! Будешь сидеть с больной женой и каждый час поить ее лекарством. Будешь ухаживать за сыном и беречь его, как зеницу ока. Ты не скажешь ни единого грубого слова деду. Кивай-кивай, мне нравится, как ты это делаешь.

Вил в ответ отчаянно закивал, да так, что Рин подивилась, как у него голова не отваливается. Впрочем, когда некоторым людям приставляют нож к горлу, они становятся такими послушными!

– Запомни, Вил, я не шучу, мое слово крепче камня. Только попробуй воспользоваться моим уходом и что-то сотворить с женой, ребенком или дедом. Только попробуй еще хоть каплю спиртного в рот взять! Я приду еще раз, и если я узнаю – а я узнаю! – что ты с ними плохо обращался, я отрежу тебе пальцы один за другим, – она провела лезвием ножа по всей его руке и до самого горла. – А потом выпотрошу, как рыбу! – острие ножа уперлось в его живот. – И скормлю волкам по кусочкам, понял ты?

Вил шумно сглотнул и заскулил. Рин пнула его в бок, чтобы поднялся, и тот сразу же вскочил и отшатнулся от направленного на него лезвия клинка.

– Быстро к жене, – рыкнула она и, проводив его взглядом, обратилась к старику, который стоял ни жив ни мертв.

– Дедуль, ты как?

– Ох… Девочка, что ж ты творишь! Напугала старика… – охнул он и тяжело опустился на шаткий табурет, прижимая к себе внука.

– Ну… уж прости, некоторых людей только так можно вразумить, – она присела на корточки и посмотрела ему в глаза снизу вверх. – Я могу что-то еще сделать для тебя? Как тебя зовут-то?

– Берни. Ох, дочка, нет, ничего не нужно больше. Я и так просил слишком много.

– Я найду Илара и заставлю этого засранца появиться дома, – сказала она, еще не вполне представляя, как выполнит обещание.

Рин порылась в рюкзаке, выдернула со дна кошелек и несколько тысяч ремов из него.

– Вот. Держи. Это немного, но большего дать не могу, впереди дорога долгая. Я передам Илару, что у него есть племянник. А сейчас, прости, дед, мне нужно идти. Очень спешу.

Она поднялась и, хлопнув его по плечу, зашла в комнату, где сидел сжавшийся от страха перед ней Вил, и где лежала все еще слабая дочка старика. Рин подошла к Вилу ближе и подцепила кончиком ножа его подбородок, заставив поднять лицо.

– В глаза мне смотри, – потребовала она, – и повторяй за мной: я никогда не обижу старика.

– Я не… не обижу старика.

– Я не трону жену и буду заботиться о ней.

Он послушно повторил, заикаясь.

– Ребенок – мое сокровище, и я выращу его достойным человеком.

Вил замешкался, бросив взгляд в сторону деда с ребенком, но ледяная сталь, больно кольнувшая горло, действовала очень убедительно. Он шумно сглотнул, проследив глазами за бликами на кромке лезвия, и повторил сказанное.

– Узнаю, что нарушил обещание – распотрошу, как рыбу. Ясно?

Вил быстро закивал. Девушка удовлетворенно хмыкнула и направилась к выходу.

– Прощай, дед. Скорее всего, мы больше не увидимся. Будь здоров!

И Рин выскочила на морозный воздух, глубоко вдыхая его чистый ледяной запах. После разговора с этой пьянью ей хотелось дышать как можно глубже сладким холодным ароматом и вымыться самым едким мылом. Рин, осторожно оглядываясь по сторонам, быстро зашагала прочь от деревни, надеясь, что никто больше ее не остановит.

Значит, нашлась пропавшая родня Илара… Вот как! Оказывается, они просто переехали, поэтому он и не смог найти их на прежнем месте.

– Только не забудь ему сказать… – пробормотала Рин. Обернулась посмотреть на черный домик деда, чтобы запомнить место, и увидела встающее над лесом солнце. В золотых лучах ей на миг почудилось солнечное и улыбающееся лицо Илара.

– Да, щенок, зря ты из дома сбежал, – протянула она, вспоминая смешного товарища: долговязый и нескладный парень с вечной смешинкой в карих, как у собаки, глазах. Она и щенком-то его называла именно поэтому. – В твой дом пришел вор, а тебя нет… Доведет этот Вил до могилы твоего папашу… Доведет. Не успеешь ты.

Рин прибавила шагу, в мыслях крутились последние разговоры с Иларом.

Интересно, почему она сейчас вспомнила его так отчетливо, словно они расстались вчера, а не полгода назад? Ведь даже никогда не общались близко, с чего вдруг такая тоска по нему? И почему мысли о нем в прошедшем времени? От злости на себя Рин пнула снежный ком и больно ушибла ногу: ком оказался куском льда, прикрытым снегом.

– А-ах-а! У-у… – Нагнулась потереть ушиб. Взгляд упал в сторону Арны. У самого берега, под низким навесом, крытым досками и сеном, сидел рыбак и смолил лодку. На секунду ей показалось, что там сидит Арман – так похож на него был тот рыбак. Такая же большая фигура, словно у медведя и косматые черные волосы.

– День тоски по близким объявляю открытым! – горько усмехнулась Рин. – Для полноты картины осталось найти кого-то похожего на Зару.

Еще шагов сто она прошла в тишине, строя увлекательные планы, в которых фигурировали Зара, Арман и три бутылки маклирки. Арман был для Рин одним из «островков спокойствия». Самый надежный во всем мире человек, ради которого Рин прошла бы даже через пламя А-Керта [1]. Еще была Заринея, сестра Армана. Верная подруга, способная выслушать и – что немаловажно – понять.

– Скучаешь, Рин Кисеки! – обратилась она сама к себе, ухмыляясь. – Строишь из себя невесть что, вся такая ледяная королева, а ткни поглубже – и все! Уже не ледяная королева, а мамин пирожок с олениной.

И сама себя оборвала:

– Да заткнись ты! Почему сразу с олениной-то? – помолчала немножко и вздохнула тяжело: – Эх, сейчас бы маминых пирожков с олениной!.. Да и вообще, повидать бы ее… Что ж я за жопа такая? Ну ладно, приехать не могу, но письмо-то послать никто не запрещал! Как приеду к этому герцогу, сразу напишу ей!

Рин уже представляла, как в красках распишет весь последний год жизни. Да, письмо выйдет немаленькое…

Рин писала маме раз в год, чтобы сообщить, что все еще жива, что движется к цели, что однажды вернется. Обратного адреса Рин не оставляла, поэтому не получала ответов и не знала, как обстоят дела дома. Она все еще называла Истван домом, хотя и не имела на это права: путь туда был закрыт, ее изгнали. И хорошо: меньше соблазна вернуться. Признаться по совести, Рин думала о том, чтобы перевезти маму в Кимри и поселить в своей квартире, но всякий раз эта мысль ломалась об один железный аргумент Заринеи: «Ты редко бываешь дома, ты не сможешь о ней позаботиться, а ей будет плохо и неуютно жить среди людей одной. Она – не ты, люди не примут ее, а она не примет их». Рин огрызалась, говорила, что сможет, но через некоторое время соглашалась с подругой. Да и не сживется она с мамой… Не с ее нынешним характером.

Уже столько лет в груди был только ледяной ком, и сколько бы Рин ни старалась, не получалось вести себя с родными и близкими людьми тепло. Да, она общалась с ними со всей теплотой, на какую была способна, но никогда не говорила, что они для нее на самом деле значат. По какой-то неизведанной и непонятной даже для нее самой причине ей было тяжело признаваться в симпатии к ним, говорить теплые и ласковые слова, хотя – звезды свидетели! – уж кто-кто, а они этих слов заслуживали. Некоторые упрекали, что она относится к чужим людям гораздо добрее, чем к родным. В ответ на это Рин только вздыхала и продолжала надеяться, что родные сами, без ее слов, поймут, как много значат для нее. Да и разве могла она вести себя иначе? В конце концов, ее звали Рин Кисеки, что с ее родного языка аириго можно было перевести как «неприветливое чудо».