Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей - Луи Жаколио

Вот история четырех действующих лиц, за которыми мы последуем на шхуну «Оса» и на берег Конго.

В открытом море. — Главный штаб «Осы»

Снявшись с якоря и распустив паруса, «Оса» быстро огибала берега Испании, подгоняемая сильнейшим ветром с северо-востока, от которого гнулись ее изящные мачты. Люди, свободные от дежурства, предавались разнообразным развлечениям. Кабо, главный кормчий, старый моряк, знавший наизусть морские проходы целого мира и служивший лоцманом на «Осе», стоял, облокотившись на бушприт[17], и тихо разговаривал с Гилари, боцманом «Осы». Тот, кому удалось бы услышать их разговор, понял бы, что необъяснимое присутствие четырех пассажиров возбуждало в них сильные опасения.

— Вы поставили недостаточно парусов, Девис! — вдруг сказал капитан Ле-Ноэль, выходя из своей каюты и обращаясь к своему младшему помощнику, расхаживавшему по палубе. — Прикажите бросить лаг[18] и вы сами увидите, что мы не делаем двенадцати узлов, тогда как при таком ветре «Оса» должна их делать.

— Слушаю, капитан! — отвечал помощник и приказал укрепить еще один парус на передней мачте.

— Думаете ли вы, что этого будет достаточно, Девис?

Молодой человек поклонился.

По первому свистку Гилари все матросы были на местах, — эти действия совершались с такой же математической точностью, как и на военных судах.

— Прикажите поднять лиселя[19], Девис, — продолжал капитан. — Нам надо высадить в Габоне четырех зловещих птиц, которых нам вчера навязали, и потому мы должны заранее выиграть время, которое потеряем по их милости… Нам следует попасть в Рио-Гранде через сорок пять дней, проехав через Наталь.

— А не лучше ли, капитан, направиться прямо к Бразилии и сбыть с рук этих господ, высадив их на Азорских островах или на острове Сан-Антонио?

Не успел произнести Девис эти слова, как уже пришел в крайнее смущение…

Капитан Ле-Ноэль бросил на него один из тех взглядов, от которых иной раз дрожали самые бесстрашные моряки из его команды, и, резко подчеркивая каждое слово, сказал:

— Когда вы сегодня утром сменяли с вахты Верже, разве он забыл передать вам, какого направления держаться?

— Нет, капитан, приказано держаться к мысу Ортегаль.

— И прекрасно! Следовательно, вы должны исполнить приказание и воздержаться от всяких рассуждений!

Подойдя к своей каюте, командир «Осы» обернулся и сказал ласково:

— А главное, Девис, не бойтесь усиливать ход… И еще — когда сменят вас с вахты, придите потолковать со мною.

Нрав капитана поражал смесью крайней строгости и добродушия, и если его снисходительность вне служебных отношений доходила до слабости к тем, кого он любил, то строгость его доходила до жестокости по отношению к тем, кто имел несчастье ему не понравиться.

Он завел на своем судне железную дисциплину, которой обязаны были подчиняться его помощники, и не терпел ни малейших рассуждений относительно своих целей, ни малейшего замечания на отданное приказание. Во всем навсегда его подчиненные обязаны были его слушаться. Смотря по состоянию ветра и моря, имевших огромное влияние на его характер, он приглашал своих помощников обедать, был с ними любезен, даже общителен, или же запирался на целые недели в своей каюте, принимая только по делам службы. Девис был его любимцем, — если бы Верже, первый помощник, или Голловей, второй помощник, позволили себе во время своей вахты замечание насчет перемены направления, командир немедленно отправил бы их под арест.

Как истый американец — от французского происхождения в нем остались только быстрая сообразительность да некоторая щеголеватость в наружности и обращении, — Ле-Ноэль говаривал: «Получить то, что желаешь, успеть в том, что предпринимаешь, — другой цели жизнь не имеет, а мне нет дела до средств, какими надо достигнуть цели. Путешественник, достигнув цели своего путешествия, всегда забывает, каков был его путь». По его мнению, право было только мерою силы, и каждый имел право на то, что было в его силах взять… Тем, кто выражал удивление, он отвечал просто: «Я только прилагаю к практике теории завоевателей. Когда две армии сходятся на поле битвы, чтобы отнять чужую область в пользу своего в ласте лица, кровь побежденных питает поле битвы; тот, кто вступает в борьбу с обществом, тоже платится жизнью при поражении. Только в первом случае убитого прославляют героем, потому что он помогал своему хозяину захватить кусок земли у своего соседа, а во втором — павший считается злодеем, потому что действовал ради личных выгод. Но одни глупцы позволяют обманывать себя; и герой, и злодей — оба стремятся завладеть тем, что возбуждает их алчность». Итак, Ле-Ноэль обладал всеми необходимыми качествами, чтобы сделаться превосходным торговцем человеческим мясом.

В добрые минуты он иногда вступал в прения с Верже, своим шкипером[20], престранным человеком. Шкипер изучал науки и философию, был поклонником Канта и занимался торговлей неграми только потому, что этот промысел доставлял ему от двадцати пяти до тридцати тысяч франков в год; с другой стороны, он, не колеблясь, сознавался, что тот день, когда их всех перевешают, будет днем правосудия.

— А вы не правы, Верже, — говаривал Ле-Ноэль в минуты добродушной откровенности, — и совсем напрасно осуждаете нас так строго: ведь мы только осуществляем на практике немецкую философию.

— Как же это? — спросил однажды Верже, недоумевая.

— Прочтите-ка это! — отвечал капитан, указывая на книгу, открытую на его столе.

«В человеческом мире, как и в царстве животном, господствует только сила, а не право; право — это только мерило силы каждого…»

«Какое мне дело до права! Я не имею в нем нужды, если могу добыть силою то, что мне надо, и наслаждаться этим; чего же я не могу захватить силою, от того я отказываюсь и не стану, в утешение себе, тщеславиться моим мнимым правом, правом, за давностью не теряемым…»

— А откуда эти цитаты? — спросил Верже.

— Из двух главных столпов философии современной Германии — Артура Шопенгауэра и Макса Штирнера… И заметьте также, Верже, ведь мы не похищаем силою наших негров, а покупаем их по всем правилам у их всемилостивых властелинов. Так как божественное право господствует еще во всем могуществе на берегах Бенгелы, то никто не может оспаривать, что эти верховные властелины имеют неограниченную власть над жизнью и имуществом их подданных.

— Итак…

— Итак, английские и французские фрегаты не имеют ни малейшего права мешать чисто коммерческим сношениям.