Сочинения - Викентий Лиринский

VI. Итак велик, поистине сверхъестествен и достоин того, чтобы неутомимо размышлял о нем всякий истинный православный, пример блаженных мужей тех! Они, подобно седмисвещному светильнику, седмеричным лучезарным светом Святого Духа предначертали потомкам достопримечательнейший образец того, как сокрушать впредь авторитетом освященной древности дерзость непотребной новизны в отношении к каждому суесловию заблуждений. Но это отнюдь не новость. В Церкви всегда процветал обычай, что чем боголюбивие был кто, тем скорее выступал против новых вымыслов. Примеров на это весьма много везде. Но, чтобы не говорить много, мы позаимствуем один какой–нибудь пример и лучше всего из истории апостольского престола, дабы яснее дня видно было всем с какой силой, с каким усердием, с каким жаром защищали всегда целость однажды принятой религии блаженные преемники блаженных Апостолов. Некогда почтенной памяти Агриппин, епископ Карфагенский, вопреки Божественному Канону, вопреки правилу (regula) всеобщей Церкви, вопреки мнению всех сосвященников, вопреки обычаю и уставам предков, первый из всех смертных выдумал, что еретиков, возвращающихся в общение с Церковью, надобно перекрещивать. Высокоумие это наделало столько зла, что не только для всех еретиков послужило образцом к поруганию святыни, но и некоторым из православных подало повод к заблуждению. Тогда против новости этой заговорили со всех сторон, и все священники, каждый со свойственным ему тщанием, оберегали себя от нее. Тогда же преимущественно пред прочими товарищами своими, хотя и вместе с ними, противостал предстоятель апостольского престола блаженной памяти папа Стефан, поставляя себе, как полагаю, в честь — превзойти всех прочих преданностью вере настолько, насколько превосходил их важностью места [ [15]]. Наконец, в письме, посланном тогда в Африку, он определил следующее: «да не вводится ничего нового, кроме того, что предано» [ [16]]. Святой и благоразумный муж понимал, что правило благочестия — допускать только то, чтобы все, принятое отцами по вере, верою же запечатлено было и от сынов, что наш долг — не религию вести, куда захотели бы, но следовать, куда она поведет, и что христианской скромности и достоинству свойственно не свое передавать потомкам, но хранить принятое от предков! Какой же был тогда исход всего дела? — Какой другой, кроме общепринятого и обыкновенного? Именно: древность была удержана, а новизна отвергнута. Но тогда, может быть, ничто не покровительствовало означенной выдумке? Напротив, на ее стороне было столько сильных дарований, такое обилие красноречия, так много защитников, столько имоверности [ [17]], столько вещаний из Божественного Закона, только понятых, разумеется, на новый и худой лад, что ее, по моему мнению, никоим образом нельзя было опровергнуть; разве уж сами изобретшие и защищавшие ее с таким усилием сознались бы, к чести своей, в ее новизне. Что же наконец последовало? Какое влияние имели самый собор африканский [ [18]] или решение его? По милости Божией, никакого; но все, как сновидения, как басни, как нелепости, отменено, отвергнуто, попрано. И, — о чудный оборот обстоятельств! Виновники того мнения признаются православными, а последователи — еретиками, учителя разрешаются, а ученики осуждаются, писатели сочинений будут сынами царствия, а защитники оных подвергнутся геенне. Ибо кто столь безумен, что усомнится в том, что светило всех святых, епископов и мучеников, блаженнейший Киприан, и прочие товарищи его будут царствовать со Христом во веки? Или, напротив, кто столь нечестив, что станет отрицать, что донатисты и прочие заразители, хвастающиеся тем, что перекрещивают по авторитету собора того, навсегда будут гореть с диаволом?

VII. Я полагаю, что такое решение состоялось по вдохновению Божию наипаче по причине коварства тех, кои, умышляя составить ересь под чужим именем, всегда почти стараются найти малоизвестное сочинение какого–нибудь древнего мужа, по неясности своей как будто благоприятствующее их учению, чтобы таким образом показать, что они проповедуют, что бы там ни было не они первые и не они одни. Непотребство таковых я признаю заслуживающим сугубого отвращения; во–первых потому, что они не боятся подносить другим яд ереси, а во–вторых потому, что они непотребной рукой, так сказать, выставляют на ветер память всякого святого мужа, как будто прах какой, и что надлежало погребсти молчанием, о том разглашают чрез неумирающую никогда молву. Они в точности подражают зачинщику своему Хаму. Сей не только не позаботился прикрыть наготу досточтимейшего Ноя, но рассказал еще о ней другим для посмеяния. Этим–то и привлек он к себе такую немилость оскорбленного благочестия, что за его собственный грех прокляты даже потомки его. Он, вовсе не похож на блаженных братьев, которые не захотели ни своими очами видеть, ни другим показать наготу досточтимейшего отца, но, как пишется, обратившись лицом назад, прикрыли его, и тем показали, что они ни одобрили, ни обнаружили погрешности святого мужа, и потому–то получили в дар блаженное благословение на потомков (Быт.9:20–27). Но возвратимся к цели. Итак, мы крайне должны бояться греха изменять веру и осквернять религию. Да отвратит нас от него не только благочиние постановления церковного, но и воззрение авторитета апостольского! Всем известно, как сильно, как грозно, как жестоко поносит блаженный апостол Павел тех, кои с удивительной легкостью чрезвычайно скоро перешли от призвавшего их в благодать Христову к иному благовествованию, еже несть ино (Гал.1:6.7); кои избрали себе учителей по своим прихотям, отвращают слух от истины, обратились к басням (2 Тим.4:3.4), подлежат осуждению за то, что отвергли прежнюю веру (1 Тим.5:12); коих обольстили те, о которых тот же Апостол пишет к римским братиям: молю же вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, емуже вы научистеся, и уклонитеся от них. Таковии бо Господу нашему Иисусу Христу не работают, но своему чреву, и благими словесы и благословением прелщают сердца незлобивых (Рим.16:17.18). Они вкрадываются в домы и обольщают женщин, утопающих в грехах, водимых различными похотями; они всегда учатся и никогда не могут дойти до познания истины (2 Тим.3:6.7); они — пустословы и обманщики, развратители целых домов, учащие тому, чему не должно, из постыдной корысти (Тит.1:10.11); они — люди поврежденного ума (1 Тим.6:5), невежды в вере (2 Тим.3:8) гордые (2 Тим.3:2) и ничего не знающие, но зараженные страстью к стязаниям и словопрениям; они чужды истины, думающие, будто благочестие служит для прибытка (1 Тим.6:4.5), притом же и праздные, привыкают ходить по домам и не только праздные, но и болтливые и любопытные, говорящие то, чего не должно (1 Тим.5:13); они, отвергая добрую совесть, потерпели кораблекрушение в вере (1 Тим.1:19); их непотребные пустословия много споспешествуют нечестию и слово их как рак распространяется (2 Тим.2:16.17). Но хорошо и то, что о них пишется: но не преуспеют более: безумие бо их явлено будет всем, якоже и с теми случилось (2 Тим.3:9).

VIII. Когда некоторые из таковых, ходя с продажными заблуждениями своими по областям и городам, пришли наконец к галатам, и когда галаты, выслушав их, преисполнились каким–то отвращением к истине и, изрыгая манну апостольского и кафолического учения, услаждались гадостью еретической новизны, тогда Павел так выказал авторитет апостольской власти, что с величайшей строгостью определил: но аще мы или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет (Гал.1:8). Что значат слова его: но аще мы? Что значит, что не говорит он лучше: но аще аз? Вот что: хотя бы Петр, хотя бы Андрей, хотя бы Иоанн, хотя бы наконец весь сонм Апостолов благовестил вам что–нибудь такое, чего мы не благовестили, анафема да будет. Ужасная строгость! Чтобы утвердить непоколебимость прежней веры, Апостол не пощадил ни себя, ни прочих соапостолов! Мало сего! Он говорит: аще Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет. Чтобы охранить однажды преподанную веру, недостаточно было упомянуть о естестве человеческого свойства, если бы не обнял он и ангельского превосходства! Аще мы, говорит, или Ангел с небесе. Не то значит это, будто святые и небесные Ангелы могут погрешать; но вот что говорит он сим: если бы случилось даже невозможное, — кто бы ни был тот, кто покусится изменить однажды преданную веру, анафема да будет! Быть может, слова эти высказаны им мимоходом или вырвались у него невольно как–нибудь, а не предписаны по изволению Божию? Отнюдь нет. В последующей речи он с великой силой внушает то же самое, повторяя [ [19]] сказанное: якоже предрекохом, и ныне паки глаголю: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, анафема да будет (Гал.1:9). Не сказал он: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, да будет благословен, похвален, принят, но — анафема да будет, да будет то есть отделен, отлучен, извержен, чтобы лютая зараза одной овцы не запятнала ядовитой смесью невинного стада Христова.