В судьбе моей осень... - Сергей Стукало

Не берут с собой ни дел, ни злата,

Те, кого прибрали за грехи,

Оттого и плачут виновато

Всеми позабытые стихи.

Ухожу

Ухожу. Я сегодня прощаюсь.

С непростившими. С теми, кто зол.

Бог торопит того, кто нашёл,

Оставляя непонявшим зависть...

Оставляя земное земле,

Возвращаю долги. Даже душу.

И стихи, что с годами всё глуше

Будут тлеть, словно угли в золе.

Будет тлен растворён и забыт,

А душа, над планетой летая,

Бесприютною птичьею стаей

Бередить долгим криком зенит.

Краток век. За последней чертой

Оставляю мечты и дороги,

Одиночество, боль и тревоги,

И любви ободок золотой.

Ухожу. Я уже не вернусь,

И не буду прощён или понят, —

Моё сердце замрёт на ладони,

И уснёт рядом с ним твоя грусть.

Всё проходит: друзья и враги,

И бессмертье, и слава, и жалость...

Я уйду, но таким и останусь.

Позабудь. И себя береги.

Конфетти

Своей судьбы, увы, не знаем,

Живём, не ведая о том,

В каком году, в часу каком

Своё дыханье потеряем.

Хлопок – и нет того, что тленно,

Лишь опадают конфетти…

Прости, любовь, меня, прости,

Я не сумею на коленях

Ни жить, ни делать вид, что жив, —

Не прогоняют, разлюбив,

Живого узника из плена.

К чему свидетели паденья

Былой души в бездонный мрак?

Прогноза нет на воскрешенье, —

Всё просто так… Всё просто так…

Придёт палач, топор наточит

И прядку с шеи уберёт,

И что с того, что в тот полёт

Душа заблудшая не хочет?

Хлопок, и нет былого тлена,

Лишь опадают конфетти…

Прости, любовь, меня. Прости,

Я не умею на коленях

Ни жить, ни делать вид, что жив, —

Меня прогнали, разлюбив,

На плаху, из былого плена.

И нет свидетелей паденья, —

Палач дурак. Палач – дурак…

Его топор дарит забвенье

Совсем не мне, а просто так…

Ничего не попишешь

Теплокровному, мне не пристало хвалиться

Хладнокровьем своим, что за давностью лет

Мнит свободой – петлю, мне распятия спицы

Ладят новые петли, и выхода нет.

Ничего не попишешь – я пью минералку, —

Мне не жалко вина, но от множества бед

Не спасёт рыбака несъедобность русалки,

И налаженный быт, и готовый ответ.

Просто там, за чертой, в ожиданьи полночном,

Мой несбывшийся сон – не допит, не отпет —

Будет кем-то просмотрен и взвешен заочно,

И порочным объявлен за тридцать монет.

Я устал и простыл, и постылая слякоть

Убирает глаза в просолённый корсет, —

Непорочно зачатому хочется плакать,

Но мешает толпа и порочный сюжет.

Это я

Мой заброшенный сад

Все тропинки проспал, —

Одичал виноград,

И вьюнок – одичал.

И дичится душа, —

Ей, душе, невдомёк,

Что не кормят с ножа

Одичавший вьюнок.

Что уходят мечты

В эту боль навсегда,

Это я, это ты,

Это дни и года.

Это память горчит

Перезрелым плодом,

Это сад мой скорбит,

Зарастая вьюнком.

Все уходят… Уходят.

И мне ни к чему

Доживать несвободу,

Листая тюрьму…

Я уже не смогу, —

Ну и что ж, ну и что ж, —

Режет душу на вдохе

отчаянья нож.

Я сгораю дотла

Под холодным ножом, —

Ты не зло, ты не зла,

Я опять не о том:

Просто плоть остывает

Уже навсегда,

И не раны виной,

А бессонниц года,

И бездонная память

О самом больном, —

Я молчу, остывая,

Под острым ножом.

Говори, не молчи, —

На душе – горький лёд,

Моя память горчит,

Но под утро – умрёт.

И утихнет под утро

Усталым дождём, —

Умирать – это мудро, —

Затем и живем.

Нас забудут

Нас забудут. Наверно, так надо.

Я б сумел, но зачем и к чему? —

Этот морок увядшего сада

Я прощу и, наверно, приму.

Я прощу и обиды забуду —

Нет любви без прощенья обид —

Только эту простую простуду

Мне не скрыть: я убит, я – убит.

Я убит и уже не воскресну, —

Остывающий лоб не целуй,

И мою недопетую песню

С каменеющих губ не воруй.

Не воруй – ибо нет этой песни:

Мертвецы никогда не поют.

Я убит и уже не воскресну, —

Похоронку другой принесут.

Жизни нет

Есть степенность у степени этой, —

Сквозь себя, сквозь Сизифов надрыв,

Я вращаю устало планету, —

Я вскрываю себя, как нарыв.

И скользят, ускользают ступени —

Нет опоры ногам и душе —

Жизни нет для меня на коленях,

Но и стоя не выжить уже.

Ну и что, что грызут по живому,

Ну и пусть, – мне уже ни к чему

Возвращаться к забытому дому,

Превращённому кем-то в тюрьму.

Исчезаю усталою тенью,

Не склоняясь в чужом падеже, —

Жизни нет для меня на коленях,

Но и стоя не выжить уже.

Их жернова...

Бессмертны песни, сказки и стихи,

которые Любовь в Душе родила...

Ну, а злодей или его могила —

Здесь ненадолго. Тяжкие грехи

имеют свойство рассыпаться в прах...

Слова наветов, злобного коварства —

политы ядом. От него лекарство

заложено Всеведущим в веках, —

их жернова крошат проклятий пыль,

их мерный ход никем не отменяем,

и мы с тобой не ведаем, не знаем —

чей скорбный холмик захватил ковыль...

Ветер

Её глаза – усталые, слепые, —

Взор отвела, и целый мир померк...

О чём спросить безмолвную Россию

Страну воров, пророков и калек?..

Она смолчит, своей вины не зная,

Земля потерь... Здесь храмы на крови,

Здесь каждый камень – это Русь святая,

И каждый ветер плачет о любви...

Молчи, душа. Дверей не отворяя,

Сгорай во мне, подобная углю...

У нас орда и осень – золотая, —

У нас беда – я двери отворю

И сяду у крылечка, там, с бедою,

И поведу извечный разговор:

Не о любви, любви давно не стою

(её не стоит душегуб и вор),

А о душе, – она углю подобна,

И, словно ночь, безмолвна и слепа, —

И только тьма в её глядится окна,

И глупым ветром плачет невпопад...

Осторожность – погубит умников

В этом гибельном сером сумраке

Мне однажды дано пропасть, —

Полумеры подводят умников,

А безумцев – подводит масть…

Здесь повсюду враги. И рифы

Потрошат, как мясницкий нож,

И кричат над добычей грифы,

И глумится над правдой ложь.

Интриганы транжирят вечное,

И оборваны якоря…

И, выходит, дорога млечная

Нарисована в небе – зря!

И без толку толчётся солнце,

Стылым диском круша моря, —

Кто умеет любить – спасётся,

Остальным – и пытаться зря.

Знаю, в этом усталом сумраке

Предназначено мне пропасть,

Осторожность погубит умников,

А безумцев – погубит страсть!

Иллюзия отсутствия войны

Следы дождя и мёрзлая роса —

Предвестники извечного финала,

Над головой – седые небеса, —

Опять стою у старого причала,

И тень моя, в тумане растворясь,

В беззвучность эха кашляет надсадно.

Возможно, эхо – чья-то ипостась, —

Плодить свои – и глупо, и накладно.

Возможно, зря в сплетеньях октября

Мой монолог незрячего с безногим

Затеян был. Причальность алтаря —

Понятна мне, но недоступна многим.

Я ухожу в финальность тишины,

И растворяю холодом мгновений

Иллюзию отсутствия войны

В реальности твоих прикосновений.

Следы дождя и мёрзлая роса...

Ни криков "Бис!", ни грохота оваций, —

Лишь призрачного эха голоса

В постылости усталых декораций.

Дурак

Бегут часы, года бегут,

Кого-то каждый вечер ждут,

А кто-то жив незнамо как,

Мы назовём его – дурак!!!

Дурак – диагноз. В сонме тем

Его не спутаешь ни с кем:

Дурак – не нужен никому,

Он тот, кто воет на луну.

Его поступков нет глупей —

Нажить не злато, а друзей

Мог лишь отъявленный дурак.

Он даже любит просто так.

Его ограбят – он смолчит,

Он и на дыбе не кричит.

Для дурака куда больней

Терять не злато, а друзей.

Средь суетных мирских забот

Дурак не долго проживёт, —

Он сгинет скоро, канет в мрак,

И все вздохнут – ушёл дурак…

Нам не по силам эта роль —

Брать на себя чужую боль.

Его поступков нет глупей —

Забыв себя, жить для друзей...

Вновь на устах его печать —

Ушёл умеющий молчать.

Я первым тостом помяну

Всех, кто подобен молчуну,

Кто, пусть недолго, но не зря

Жил вопреки и не смотря,

Кто даже злата не скопил,

Кто был любим, и сам любил.

Есть у Родины имя

Говорил, что пишу. Что пока что дышу,

Что чужбиной язык мой не связан,

Что ни славы, ни лет у небес не прошу,

Что грущу. Что прощу. Что обязан...

Что на редкий мой крик – даже эхо молчит, —

Только память скорбит ущемлённо.

Иноверец – неверием я не добит,

И не встал под чужие знамёна...

Кинул карты на долгий исход и поход,

И походкой усталой, без стали,

Принял новый исход и судьбы поворот,

По расчёту, а душу – оставил...