Erratum-2 - Дылда Доминга

— Здравствуй, деточка, — ответила старуха, и в глазах ее не мелькнуло никакого узнавания.

— Вы меня не помните? — спросила Икатан.

— Тебя, деточка? — переспросила старушка, подслеповато всматриваясь в ее лицо. — Ты прости старую. Я тут не могу вспомнить, как до дома дойти. Вышла в аптеку вот.

— Вы вспомните, — терпеливо отозвалась Икатан и коснулась ее плеча ладонью. Теплая волна потекла по спине и затылку пожилой женщины, и встрепенувшись, она пристально взглянула на девушку.

— А, сердечная моя. Бывает, как найдет на меня затмение… — махнула она рукой и улыбнулась. — Так как там твои дела?

Икатан молчала, радуясь тому, что бабушка вспомнила и, колеблясь, не зная, стоит ли ей выкладывать свою историю.

— Как его зовут? — не отступала старушка.

— Ник, — так хорошо было открыться кому-то, сказать его имя, пусть эта женщина его и не знала никогда, но все же.

— Любишь его? — хитро взглянула та.

— Да, — просто ответила Икатан. — Люблю, и всегда любила, — вздохнула она.

— Ну вот, видишь, слепая-слепая, а права была бабушка, — довольно откликнулась старушка. — Только что-то ты все одно какая не веселая.

— Все хорошо, — улыбнулась ей Икатан, но улыбка вышла вымученной, ненастоящей.

— Ерунда, — бросила бабуля, явно сердясь, что ее так просто пытаются обвести вокруг пальца. — Ничего не хорошо, гложет тебя снова что-то.

— Гложет, — слова вырвались прежде, чем Икатан успела остановиться.

— Рассказывай, — велела старушка.

— Я ему не нужна. И не была никогда нужна. Только в одной сказке с несчастливым концом он любил меня, или говорил, что любит — я уж и не знаю. Только той сказки и след простыл.

— Путано ты как-то говоришь, — покачала головой бабушка. — Только сдается мне, надумала ты себе все. А его спрашивала? Говорила ему сама, что чувствуешь?

— Это лишнее, — покачала головой Икатан.

— Лишнее, — проворчала старушка, — все-то вы знаете, молодежь. А я тебе скажу, — и она строго погрозила Икатан пальцем. — Как тебя зовут?

Икатан уже открыла рот, чтобы ответить, но потом захлопнула и, открыв снова, произнесла:

— Лили.

— Так вот, Лили, деточка, что я тебе скажу, — продолжила старушка, — как встретишь его снова — скажи. Люди столько глупостей делают по недомолвию. Надумают себе целый короб — и мучаются потом. Скажи ему правду, а там уж — как будет.

Лили молчала. Она больше никогда не увидит его. Так будет лучше для них обоих. Сказать ему что: люблю тебя? Чтобы он рассмеялся прямо в ее обезумевшие от надежды глаза? Чтобы от ее воскресшего сердца не осталось ничего, когда он разорвет его в клочья своим ядовитым ответом, самым грубым, самым гнусным и ранящим, какой только отыщет для нее?

Лили молчала. Бабушка укоризненно покачала головой, глядя на нее.

— Пора мне, пока снова дорогу домой не запамятовала, — и побрела прочь. А Лили так и осталась стоять, не зная, что ей чувствовать, думать, делать.

Прикосновение его пальцев к щеке жгло ее память, ее сердце. Невозможно было вспомнить и не любить. Невозможно было жить дальше, как раньше, открестившись от него: сказав, что она от света, и тьме закрыт путь в ее душу. Она привыкла себя считать другим существом, но все, с самого начала было не так. Она не была рожденной, одной из них, как остальные ее братья. Она была ошибкой и осталась ею. Как она могла теперь вычеркнуть из своей жизни Ника, Небироса, Рамуэля? Лили содрогнулась, вспомнив, как убила последнего, не колеблясь. Теперь с ним все должно было быть в порядке. Со всеми ними. Ей дали новую жизнь, и у всех теперь были новые судьбы. Разве всего этого не стоило одно ее маленькое разбитое сердце? Ведь что такое жертва во имя любви, как не счастье.

— Икатан, — Синглаф стоял рядом с ней, а она и не заметила, уйдя в свои мысли. — Снова ты здесь. — Он явно не знал, о чем говорить. — Братья переживают о тебе.

Лили заметила, какая мука светилась в его глазах. Он знал, что она изменилась, но был уверен, что это случилось из-за его поручения. Он, как и братья, думал, что это дьявольский яд. На какой-то миг ей стало так жаль его, и себя, что захотелось свалиться ему в объятия, и, разрыдавшись, поведать правду. Только миг прошел, а Лили так и не пошевелилась. Икатан не осмелилась бы ему сказать подобных вещей, а Лили была не в праве рассчитывать на его сочувствие.

— Все в порядке, — отозвалась она.

— Нет, и мы оба это знаем, — произнес он, и Лили показалось, что от его слов сгустились тучи на сером земном небе.

— Изгоните меня? — вырвалось у Лили, и через секунду она уже не знала, откуда у нее взялась эта дерзость.

— Нет, — удивился Синглаф, всматриваясь в нее. — Я хочу помочь, Икатан. Позволь мне. — Последние его слова прозвучали почти как мольба, несмотря на ее непозволительную резкость.

— Ты не сможешь, — прошептала она, отводя взгляд, потому что ей снова нестерпимо захотелось заплакать. Синглаф был прекрасен, она не заслуживала его. И теперь понимала, что ей придется отказаться от бесед с ним, от его света и поддержки. Нет, не так — он сам откажется от нее, как от непонятного недоразумения, когда ему, наконец, все откроется. От этих мыслей хотелось упасть перед ним на колени и вымаливать прощение, как молят несчастные смертные в ногах святых.

— Я обещал, что не отвернусь от тебя. Обещал, что помогу. — Его руки опустились Лили на плечи. — И я сдержу слово. — Он остановил поток ее возражений. — Сейчас тебе кажется, что ты недостойна пылинки с моего плеча. Но это иллюзия, действие яда. — Он был так близко, его чудесный свет, тепло.

— Ты оправишься. Только не сбегай больше от меня на землю. Мне нужна твоя помощь, чтобы исцелить тебя.

— Синглаф, — прошептала Лили, осмелившись вновь заглянуть в его глаза, — ты — самое светлое, что было в моей жизни.

— Не сдавайся, — вновь начал он, но Лили покачала головой. Она больше не могла лгать ему, пусть даже не лгать, а умалчивать. Он заслуживал правды, даже если после этого они решат ее растоптать.

— Вы дали мне имя, но это не мое имя.

— Что бы он ни сказал тебе, это ложь, — Синглаф гладил ее по голове, как ребенка. — Прошу тебя, просто не сдавайся.

— Что бы ни сказал? — повторила Лили и вдруг замерла в его руках, пораженная.

— Он — отец лжи. Он говорит все, чтобы выбить тебя из равновесия и достичь желаемого. Он использует все слабости и уязвимости.

Но Лили больше не слушала его, она поняла. Ник лгал. Прошло куда больше времени, чем какой-то месяц, спустя который она оказалась на подземной кухне. Его дрожащие пальцы. Он помнил. Но почему тогда так стремился отослать ее прочь? Заставить ненавидеть и уйти? Почему не оставил с собой, рядом?