Застольный этикет - Танит Ли

— Да, — ответил он почти смущенно, как если бы хвастался, сам того не желая. — Главным образом я принимаю облик волка. Но однажды я… я вроде как превратился в телефонную будку.

Я расхохоталась — ничего не могла поделать.

— А кто-нибудь пытался… зайти внутрь и позвонить?

Он усмехнулся. О, усмешка у него тоже оказалась красивой.

— Да. Но ему не удалось открыть дверь.

— Вопрос восьмой: доводилось вам когда-нибудь убивать, Ангел? — Я вернула нас в суровую реальность.

— Боже мой, нет. Нет. Я не… я осторожен. Достаточно плохо уже быть… тем, чем я являюсь. Я не хочу становиться еще и убийцей.

Точно не знаю, когда именно я встала со скамейки, но теперь мы уже оба стояли.

— Тогда вопрос девятый, — сообщила я. — И последний. Как вы узнали, что стали вампиром?

— Как я?.. Послушайте, я и прежде подозревал, что мы, то есть вся моя семья, предрасположены к этому генетически. Я думаю, что дело именно в генах. Как в некоторых семьях по наследству передаются рыжие волосы или какая-нибудь особенная аллергия… Я знаю, как это обычно бывает в книгах и фильмах. Кто-нибудь делает это с тобой, пьет твою кровь и превращает тебя в вампира, в себе подобного. Ничего такого не было. Я говорил, моя тетя… я догадался, что она… она была вампиром. Просто со стороны казалось, что она сумасшедшая. И любая ее странность списывалась на это: боязнь солнечного света, отказ от еды, все такое. К тому времени, как я все это связал, она уже была два года как мертва. И она оставила мне наследство, как будто знала, что я окажусь таким же. И вот я все это сопоставил, но поначалу не поверил. Я говорил, я хочу — то есть хотел стать писателем. Поэтому я начал писать об этом, о моей жизни, какой она была бы, окажись я вампиром. Я пытался в этом разобраться.

Затем на какой-то вечеринке в Манхэттене я встретил девушку. В одном журнале она прочла мой довольно мрачный рассказ и захотела разыграть его со мной по ролям. Я испугался, но когда я испуган — мне просто приходится сделать то, чего я боюсь, чтобы доказать самому себе, что я это могу. И мы это сделали. Я не причинил ей вреда. Мне важно, чтобы вы это поняли. Она наслаждалась каждой минутой, и потом мне было действительно непросто избавиться от нее. Но для меня что-то переменилось. Когда я выпил крови, я как будто… — он помедлил, рассматривая озеро и луну, — как будто нашел что-то в себе самом, встретился с тем, кто я есть в действительности. И я оказался вовсе не тем, кем всегда себя считал. Оказался кем-то не так чтобы лучше прежнего, но более уместным в этой жизни. Я вышел из квартиры, и все это: улица, город — казалось живым, и я чувствовал себя живым, как никогда прежде до той поры. Вы понимаете? Я не могу этого объяснить. Я умею писать слова, использовать их, заставлять их работать. Но в этом случае я не могу подобрать слов. Как будто я вышел наружу — не из комнаты, а из темной пещеры. Весь мой мир был лишь пещерой — но теперь зажегся свет, и истинный мир окружал меня снаружи и был внутри меня. И это теперь навсегда.

Итак, я ответил на все ваши вопросы, и теперь, полагаю, ваш замечательный отец и его люди прибудут и прикончат меня. Верно, Лел? Вот только это имя на карточке все же ложное. Лишь это меня озадачивает. Не должно ли там стоять Энтони Ван Хельсинг?

Я покачала головой.

— О нет, определенно не должно. Там, на карточке, наша фамилия. И моя тоже.

Он смотрел на меня с недоумением, и в облике его сквозили печаль и готовность встретить некую ужасную и кровавую вампирскую смерть — он уже будто видел все эти заостренные колья, селян с пылающими факелами, намеренных сжечь его заживо.

Должно быть, именно поэтому мне сразу же захотелось защитить его и крепко обнять.

Но, как бы там ни было, он тут же рассмеялся снова — совершенно иным, бархатистым смехом — и исчез. Вместо него передо мной очутился крупный черный волк, ростом с мастифа, и глаза его горели, словно рубины. Казалось, волк тоже смеется. Но в следующую же секунду он уже отпрыгнул прочь, метнулся вдоль берега озера и скрылся между деревьев.

И каков мой следующий ход? Я осталась стоять на месте, чертыхаясь про себя.

Я не сомневалась, что направляется он не в дом и не в город. Он не просто сбросил человеческий облик — он исчез из жизни каждого, кто знал его в последнее время. Не сомневаюсь, что он рассказал мне чистую правду, а я своими искусными уловками загнала его в угол и все испортила. Я его потеряла. И хуже того, из-за меня он сам потерял единственный шанс жить свободно и благополучно в этом безумном мире, который он как следует разглядел лишь шестнадцать месяцев назад. Ох, Лел! Умная, хитрая, самодовольная, всезнающая — бестолковая чертова тупица Лел.

Мой отец — врач. Он имеет дело с болезнями души и тела. Пациенты его бесконечно разнообразны. Он действительно мастер своего дела.

По его собственным словам, он занялся этой работой после того, как сумел вылечить себя самого и своего родственника от довольно-таки тяжелого, пагубного психического заболевания. Его имя, причем настоящее, — тема для отдельного разговора, но, как оказалось, оно чаще вызывает веселое изумление, чем выдает истину. Это похоже на ту штуку с маскировкой, о которой я уже упоминала.

Вампиризм — не болезнь. Это не одержимость, не злое заклятие и не происки дьявола. Это очередная ступень на пути эволюции, поскольку человек как вид эволюционировал, и процесс продолжается. Супермен, Бэтмен — они уже среди нас. Если они не торопятся заявить о себе вслух — станете ли вы их винить? Вампиры, или те, кого стали называть вампирами (слово, кажется, пришло к нам из древнетюркских языков и означает что-то вроде колдуна), — еще одна разновидность этой эволюционирующей сверхрасы, о представителях которой мы читаем в книгах и смотрим в кино, но едва ли ожидаем обнаружить их рядом с собой в вагоне метро.

Вампиры таковы: они взрослеют, но очень долго остаются молодыми — порой веками. Они не нуждаются в еде и питье, хотя могут понемногу есть и пить, если захотят. Вкус чужой крови может вызвать у них осознание себя и своей сущности, но только потому, что они уже приняли эту мысль. То есть они считают, что так будет, и так оно происходит. И, по сути, если им удается осознать правду без насилия и грабежа, они осознают ее лучше и полнее, к тому же с куда меньшим ущербом для себя самих. Представьте себе это так: они алчут крови лишь потому, что в какой-то мере полагают себя вампирами. То есть пить кровь не обязательно. Необходимо лишь взглянуть правде в лицо.

Кормиться кровью или хотя бы пробовать ее для вампиров излишество. Люди не являются их естественной добычей, а кровь не составляет основной продукт питания. Ни один вампир на Земле не пьет кровь по необходимости, точно так же, как ему не нужны обычные пища или питье. Так что кровавое пиршество, столь прославленное в рассказах, ценно, если можно так выразиться, лишь тем, что иногда оказывается потрясением, помогающим им осознать себя. И, уж поверьте мне, оно также вредит им где-то на глубинном уровне. Однако, если вы не вампир, питье крови никак на вас не скажется. Я имею в виду, вы не сможете изменять облик или внезапно исчезать, не говоря уже о том, чтобы дожить до трехсот сорока девяти лет. О, и ни один вампир не способен превратить кого-то в себе подобного, просто выпив его крови. Если только, разумеется, этот кто-то изначально не был вампиром.