Мы играли вам на свирели... или Апокриф его сиятельства - Виктор Точинов

И это еще не конец истории... Вновь, уже перед самым финалом, появляются кот и лиса, показывают Карабасу и Дуремару: вот же он, Буратино! И вновь эпизод кажется излишним и нелогичным: все четверо отрицательных героев стоят рядом на холме, и Карабас может увидеть своих противников ничуть не хуже, чем кот и лиса... Но логика отсутствует только в первом слое сказки, а в евангельской ее трактовке немедленно возвращается: достаточно вспомнить, что Иуда тоже указал Иисуса людям, пришедшим взять его, – они видят Учителя, но не знают в лицо и сами не могут опознать.

Однако мы несколько отклонились от темы настоящей главы, поэтому запомним, что предательств в повести Толстого случилось три, и вернемся к числам и суммам.

Встречаются в «Золотом ключике» и другие суммы, хоть и не играют столь важной роли в сюжете. Четыре сольди, что заплатил Буратино за вход в театр Карабаса (соответствующий Храму Иерусалимскому в нашей интерпретации) – явная аналогия с четырьмя драхмами, полученными от Иисуса мытарями пресловутого храма (Матфей, 17:24,25). Разнится лишь способ получения денег: Иисус послал за ними Петра на берег озера, Буратино же, не мудрствуя, продал свою азбуку, – но и этот поступок деревянного человечка, и вся его нелюбовь к учению (эпизод с уроком у Мальвины, например) очень хорошо перекликаются с евангельским рефреном: «Горе вам, книжники...».

Мальвина вообще, как и кот с лисой, кроме основной своей роли (о ней чуть ниже) играет в «Золотом ключике» несколько эпизодических: и Марфы, и Марии Вифанийской, и даже книжников с фарисеями: достаточно сравнить ее требование мыть руки перед едой, адресованное Пьеро и Буратино, с евангельским: «Собрались к Нему фарисеи и некоторые книжники, пришедшие из Иерусалима; и увидевши учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть, неумытыми руками, укоряли». (Марк, 7:1,2)

Сумма в четыре сольдо еще раз появится в тексте сказки Толстого – именно столько платил в день Дуремар несчастному бедняку, залезавшему в пруд и ловившему для нанимателя пиявок, приманивая их своим обнаженным телом. Евангельскому Петру, чтобы получить упомянутые выше четыре драхмы, не пришлось лезть в воду: «Пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми; и, открыв у ней рот, найдешь статир...» (Марк, 17:27). Статир – монета номиналом в четыре драхмы, и способ заработать ее мало отличается от описанного в «Золотом ключике»: пойти на берег «моря» (Тивериадского озера, пруда страны Дураков) и заняться ловлей его подводных обитателей.

Цифра «четыре» вообще очень часто повторяется в «Золотом ключике»: активно действующие положительные и отрицательные персонажи сгруппированы по четверкам: Буратино-Пьеро-Мальвина-Артемон и Карабас-Дуремар-Алиса-Базилио; четыре музыканта зазывают публику в театр Карабаса; четверо стражников ломают дверь в каморку папы Карло...

Об этих стражниках, кстати, стоит сказать чуть подробнее. Ведь по версии евангелиста Иоанна, римские воины распинали Христа тоже вчетвером! «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части..» (Иоанн, 19:23)

Но тогда пославший четверку стражников безымянный «начальник города» выступает в роли Пилата... Сравним: до визита доктора кукольных наук начальник ничего против Буратино и его друзей не замышляет: сидит в саду у фонтана, лимонад попивает... Но тут является Карабас – и в чем же он обвиняет своих недругов? В намерении «сжечь мой знаменитый театр»! Для сравнения: «...Пришли два лжесвидетеля и сказали: Он говорил: «могу разрушить храм Божий и в три дня создать его»» (Матфей, 26:61)

Интересно, что Карабас, убеждая начальника города, ссылается на некоего Тарабарского короля. Но сам упоминаемый монарх всю повесть остается за кадром, даже опосредованно не принимает участие в событиях: нигде не возникает, например, королевский дворец и т. д. Весьма вероятно, что живет Тарабарский король вдалеке от места действия... Аналогия с римским кесарем очевидна, а ведь именно на него ссылаются иудейские священники, убеждая колеблющегося Пилата: «Иудеи же кричали: если отпустишь его, ты не друг кесарю...» (Иоанн, 19:12)

Пилат поддался и уступил. Начальник города – тоже.

Глава 8. Об именах традиционных и не очень

А никто, случаем, не задумывался, отчего Мальвина носит именно такое имя?

С Буратино все понятно – автор сам разъясняет в небольшом предисловии к «Золотому ключику»: деревянная кукла по-итальянски – буратино.

Не совсем верно: название «бураттини» в Италии носили не деревянные, а матерчатые куклы, надеваемые на руку как перчатка. Однако простим его сиятельству эту маленькую неточность.

Имя другого персонажа-куклы – Пьеро – тоже никаких сомнений не вызывает. Хотя пришло оно не из кукольного театра, а из итальянской комедии дель арте. Даже из ее французской разновидности (со времен Карла Девятого и Екатерины Медичи при дворе французских королей постоянно жили и давали представления труппы итальянских комедиантов; в угоду публике они зачастую офранцуживали традиционные имена масок-персонажей, и Петручелла превратился в Пьеро). Арлекин – одна из немногих названных по имени кукол Карабаса – оттуда же, из комедии дель арте.

А имя Мальвина звучит на русский слух вполне по-итальянски, но... Нет такого имени среди традиционных персонажей кукольных театров. И в комедии дель арте нет – ни в венецианской ее разновидности, ни в неаполитанской, ни в упоминавшейся французской...

И вообще такого итальянского имени нет. Ну, или по крайней мере до 1936 года ни одну итальянку наверняка так не звали, нет в католических святцах такого имени...

Едва ли заслуживает внимания вариант, предложенный некоторыми исследователями: Мальвина есть форма древнегерманского имени Маина, использованного поэтом Макферсоном (тоже известным литературным мистификатором). Сходство у двух имен более чем относительное...

Имя выдумал писатель Толстой. Зачем? Чем плоха была бы, например, Коломбина, – традиционная подружка Арлекина и Пьеро?

Не подходит Коломбина... По нашей версии – исключительно из-за имени.

Пьеро – подходит идеально, в самый раз. Петр, самый верный спутник, самый преданный ученик Учителя... Выше упоминались причины, не позволившие Толстому перегружать деревянного человечка спутниками, и из двенадцати (вернее, из одиннадцати верных) он выбрал одного: Пьеро, Петра Симона. И из спутниц одну – Мальвину, Марию Магдалину.

Вполне возможно, что писатель следовал католической традиции (в ущерб православной и протестантской). Католики, в отличие от православных, отождествляют Магдалину с несколькими другими Мариями, мельком упомянутыми в Евангелиях, а также с безымянной блудницей, – раскаявшейся, омывшей ноги Иисуса драгоценными благовониями и отершей затем своей роскошной шевелюрой...

У Мальвины волосы тоже роскошные, к тому же весьма нетрадиционного цвета – голубые. И живет она уединенно, в стоящем на отшибе домике...

Блудницы в евангельские времена – там, где их занятие официально дозволялось – красили волосы в нетрадиционный для восточного Средиземноморья цвет – в ярко-рыжий. И селились зачастую в отдельных кварталах...

Но нет! Отринем католические заблуждения, вернемся к православной традиции и не будем опошлять любимый с детства образ девочки с фарфоровой головой. В конце концов, ее голубые волосы придумал не Толстой, а Карло Коллоди. И в канонических Евангелиях Магдалина никак с блудом не связана: женщина, исцеленная Иисусом и ставшая его спутницей. Прочее – от лукавого.

Но тождество Мальвины и Магдалины сомнений не вызывает. Вот пара цитат для примера.

Магдалина и воскресший Иисус:

«Иисус говорит ей: Мария! Она обратившись говорит Ему: Раввуни! – что значит: «Учитель!» Иисус говорит ей: не прикасайся ко мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему...» (Иоанн, 20:15,16)

Мальвина и чудом спасшийся Буратино:

«Мальвина, не говоря ни слова, обхватила Буратино за шею, но поцеловать не могла – помешал его длинный нос. (...)

– Довольно, довольно лизаться, – проворчал Буратино».

Наше исследование не будет полным, если мы не вспомним сторонников еретических апокрифов: гностиков, катаров, альбигойцев и примкнувшего к ним Дэна Брауна, уверявших: отношения Иисуса и Магдалины были не только дружескими. Нет оснований утверждать, что Толстой разделял взгляды упомянутых еретиков. Но, согласитесь, – дружескому поцелую в щечку длинный нос не помеха...

Глава 9. О ключиках и дверцах

Символику золотого ключика долго объяснять нет смысла.

Общеизвестно, что ключ – даже более важный, чем рыба, символ раннего христианства. Ключ от новой жизни, от Царства Христова. В более поздней трактовке – ключ от рая; трансформация произошла, когда стало ясно, что со сроком прихода земного Царства Божия – еще при жизни поколения его современников – Учитель немного ошибся, либо его не так поняли: