Мы играли вам на свирели... или Апокриф его сиятельства - Виктор Точинов

Впрочем, закончим с ихтиологическим экскурсом, дабы не оскорблять православных теологов. Пусть остаются в приятном заблуждении.

Вернемся к «Золотому ключику». Рыбы там присутствуют – как в живом виде, так и в приготовленном. И хлебА тоже. Но о них чуть позже.

Глава 4. О театрах, храмах и чудесных исцелениях

По-настоящему приключения Буратино начинаются с того, что он отправляется в школу, но вместо нее попадает в кукольный театр Карабаса Барабаса. Остальные происшествия, имевшие место между появлением на свет Буратино и его походом за знаниями, напрямую позаимствованы у Коллоди, излишней смысловой нагрузки не несут и на дальнейший сюжет не слишком влияют. Можно спокойно вычеркнуть из «Золотого ключика» эпизоды с Говорящим Сверчком или с яйцом и цыпленком, – текст станет короче, и только.

Справедливости ради отметим, что и доктор кукольных наук позаимствован у Коллоди (в оригинале он носит имя Манджафоко) – но насколько же изменились у Толстого и характер, и значение персонажа! Манджафоко – всего лишь проходной персонаж второго плана, и, вопреки грозному облику, человек не злой, – он отпускает Пиноккио и дарит ему золото просто так, расчувствовавшись от жалостливого рассказа деревянного мальчишки. И на этом роль прототипа Карабаса исчерпана.

А вот Карабас Барабас под пером Толстого превращается в законченного злодея, в главного антагониста повести, чьи действия во многом определяют сюжет. Доброта его показная и лицемерная, служит лишь прикрытием для тайных планов.

Но если в шутовской версии Нового Завета роль Иисуса исполняет деревянный человечек Буратино, то какому персонажу соответствует его бородатый противник? Можно предположить, что Карабас собирательный образ гонителей Иисуса: не фарисеев и книжников (далее мы увидим, кто исполняет их роль), но иудейских священников. А его театр – Храм Иерусалимский, построенный еще Соломоном, разрушенный Навуходоносором, восстановленный после вавилонского пленения и кардинально перестроенный царем Иродом незадолго до евангельских событий.

Не слишком ли смелое допущение?

В дальнейшем мы найдем в тексте еще немало прямых и косвенных доказательств этого предположения, но пока что сравним два эпизода: в первом самочинное появление Буратино на сцене срывает спектакль, а во втором:

«И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех покупающих и продающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано: «дом Мой домом молитвы наречется», а вы сделали его вертепом разбойников» (Матфей, 21:12,13)

Здесь уместно отметить два обстоятельства: во-первых, заведение Карабаса по сути балаган, большая палатка, но Толстой отчего-то упорно именует его театром, заставляя вспомнить расхожее выражение «театр – храм муз»; во-вторых, старинное значение упомянутого в цитате слова «вертеп» (пещера) давно позабыто, но «красному графу» наверняка доводилось видеть в юные годы совсем иные вертепы – ярмарочные кукольные театры.

Первоначально куклы разыгрывали в вертепах представления исключительно на библейские сюжеты, чаще всего евангельские (лишь впоследствии, да и то не везде, стали возникать светские темы, в основном отклики на последние политические события в простонародном их понимании...) – то есть логическая цепочка: кукольный театр – храм – вертеп – кукольный театр замыкается в круг, и уподобление деревянных и тряпочных кукол евангельским персонажам уже кажется менее кощунственным... Балаган, шутовство – да, но все же некая форма веры, некое осознание на доступном уровне сложных материй. Впрочем, официальная церковь всегда имела о вертепах свое, весьма негативное мнение.

...Разобравшись с торговцами, Иисус там же, в храме, занялся исцелениями. На страницах евангельских историй он исцеляет неоднократно: и бесноватых, и расслабленных, и сухоруких, и парализованных, и прокаженных, и больных водянкой...

«И прошел о нем слух по всей Сирии; и приводили к нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и он исцелял их». (Матфей, 4:24)

Но (внимание!) кого же он исцелил именно здесь, в храме, превращенном в вертеп?

«И приступили к нему в храме слепые и хромые, и он исцелил их». (Матфей, 21:14)

Запомним, это важно: на сей раз нет ни расслабленных, ни паралитиков... Слепые и хромые.

Буратино же никого в храме муз исцелить не успел по уважительным причинам. Карабаса привела в бешенство неожиданная помеха спектаклю, равно как книжников и первосвященников возмутило сорванное богослужение, – но в отличие от последних директор театра смог «наложить руку» на возмутителя спокойствия.

Кого же встречает Буратино, едва покинув театр на следующее утро?

Слепого кота.

Хромую лису.

Увечья мнимые, кот и лиса – гнусные обманщики, но ведь притворяются они не паралитиками, не припадочными и даже не лунатиками...

Исцеление следует немедленно, в самом фарсовом исполнении. Кот тут же прозревает: «Увидев деньги (...) кот вдруг широко раскрыл слепые глаза, и они сверкнули у него, как два фонаря». Лиса обладала большей выдержкой и костыли не отбросила, – однако, навязавшись Буратино в попутчики, враз позабыла про свой недуг: бодро, не жалуясь на хромоту, отшагала целый день до самого вечера.

До харчевни «Трех пескарей».

Глава 5. О хлебах и рыбах

Вот рыбы и появились в повествовании, пусть пока лишь на вывеске харчевни. И хлебА не задержались:

– Не мешало бы нам перекусить хоть сухой корочкой, – сказала лиса.

– Хоть коркой хлеба угостили бы, – повторил кот.

Рыбы, хлеб и голодные... Такое сочетание мгновенно вызывают ассоциацию с известной евангельской историей, настолько известной, что даже цитаты приводить не хочется...

Кстати, а что мы видим у Коллоди? В первоисточнике ведь Пиноккио тоже путешествует в обществе кота и лисы, тоже попадает в харчевню...

А у Коллоди мы видим совсем другую вывеску над заведением: «Красный рак». И никаких аллюзий не возникает.

Отметим еще раз: даже напрямую заимствуя эпизоды из итальянской сказки, Толстой наполняет их новым смыслом – за счет мелочей, нюансов... За счет смены вывески на харчевне, к примеру. А чтобы не возникали сомнения, можно ли нарисованных на вывеске трех рыбок сравнивать с двумя вполне реальными, накормившими пятитысячную толпу, оценим заказ, сделанный котом Базилио:

– Шесть штук самых жирных карасей, – приказал кот, – и мелкой рыбы сырой на закуску.

Толстой не просто пародирует евангельский сюжет – инвертирует его, выворачивает наизнанку (и впоследствии, как мы увидим, еще проделает это неоднократно).

У евангелистов: две рыбы и пять хлебов накормили множество голодных.

У Толстого: двое прохиндеев умудрились умять множество еды: и жареного барана, и гуся, и пару голубей на вертеле...

«Короче говоря, они взяли всё, что было на очаге: для Буратино осталась одна корочка хлеба. Лиса Алиса и кот Базилио съели всё вместе с костями. Животы у них раздулись, морды залоснились».

А пока наевшиеся до упаду жулики отсыпаются, попробуем разобраться с этими двумя персонажами: они не так просты, как представляется с первого взгляда.

Даже если рассматривать самый первый, на поверхности лежащий слой «Золотого ключика» – то есть незамысловатую детскую сказку – поведение кота и лисы вызывает по меньшей мере недоумение.

Судите сами: они мошенники, мнимые больные, выманивающие деньги обманом. Проверенный модус операнди применяют и к Буратино: обмануть, обхитрить, поманить призраком ложной выгоды и прикарманить денежки.

И все срабатывает, не дает осечки: глупый деревянный человечек доверчиво идет к Полю Чудес, выращивать золотое деревце...

Но внезапно с котом и лисой происходит совершенно непонятная метаморфоза.

Они бросают Буратино в харчевне.

Зачем? Он верит им, и считает друзьями, и покорно шагает, куда ведут...

Они переодеваются разбойниками и вооружаются.

Зачем?? Ведь их оружие – лесть и ложь – и без того сработало. К чему нож с пистолетом?

Наконец, они крайне агрессивно нападают на Буратино.

Зачем???

Отчего персонажи настолько выпали из образов? Что вдруг стряслось с Алисой и Базилио? Несварение желудков от съеденного с костями барашка?

В первом смысловом слое повести-сказки ответ не найти. Но если вернуться к нашему шутовскому апокрифу, то он достаточно очевиден.

В Евангелиях множество действующих лиц – появляются, исчезают, носят разные имена... В апокрифе, имеющем вид детской сказки, такой подход невозможен: дети не способны удержать в голове столько персонажей... И поневоле некоторым героям и антигероям «Золотого ключика» приходится менять маски, исполняя поочередно несколько ролей.