Даша - Марк Михайлович Вевиоровский

Валька в очередной раз, сбрасывая платье и устраиваясь между сестрами на полатях.

– Ой, девоньки! А мы с моим сегодня так целовались, так целовались! – Валька довольно потянулась.

– Он приехал из Иркутска, привез мне американские капроновые чулки с резинками вместо подвязок – вот, поглядите!

Валька задрала комбинацию и повертела полными ногами в тонких телесного цвета чулках с широкими темными полосками кружевных резинок верху, удерживающими чулки на ноге.

– Все требует, чтобы я ему показала, как они на мне! А целуется! Девоньки, истинный пассаж! Свой язык засовывает мне в рот! Я спервоначалу не поняла, а потом ничего, освоила … И сама теперь ему в рот свой язык запихиваю … А он как засосет меня, так тут же руками начинает лапать … Пока целует, всю излапает … Стоим сегодня в сенцах, целуемся, а он расстегнул мне шубенку и ну щупать да сиськи мять! Мне и сладко и больно – он сильно щиплется! Прижал меня к стенке, а тут маманя! Звону было! Она – к отцу, тот за вожжи, а я к вам! Ох, девоньки, до чего же сладко целоваться!

«Интересно, станет он целоваться? И что мне делать, ежели станет – отбиваться или нет? А как начнет руками?»

Так ничего не решив Даша шагнула в комнату.

Воложанин встал, закрыл за ней дверь и сел рядом с ней на диван.

– Вы чем-то взволнованы, Дарья Федоровна? Что-нибудь случилось?

– Нет, что вы, все в порядке. Вот мальчики только …

– А что с ними? Я ничего такого не заметил.

– Да я тоже поначалу не замечала, а они с самого утра какие-то … не такие. То ли возбуждены чем-то, то ли взволнованы … А не говорят, что такое … мало ли что они узнали … по своим информационным каналам …

Даша не сразу заметила, что он взял ее руку в свою и легонько поглаживает ее, а когда заметила, то попробовала понять – что она чувствует.

А чувствовала она, что это ей весьма приятно и ей самой хочется погладить его руку. И уж потом поняла, что даже и не подумала, что следует руку-то свою отнять и рассердится.

И хоть выскочила она в своем старом еще школьном форменном платьице – а платьице давно стало ей коротковато, и подол был поднят по ее понятиям высоковато, и коленка-то ее касалась его ноги – почему-то страшно ей не было.

И уж никак не верилось, что вдруг он набросится на нее и начнет … А что начнет – она и сама не знала, но уж совсем успокоилась, когда заметила, что задвижка на двери вовсе и не закрыта – он дверь-то и не запирал.

Она рассказывала Воложанину о мальчиках, он переспрашивал, живо интересуясь каждым ее словом, и ей было приятно, что ему тоже все это очень важно знать.

И сама она дала ему вторую руку, и этим рукам оказалось всего удобнее лежать и общаться на ее коленке.

И оказалось, что совсем не в тягость молчать и смотреть друг на друга, а потом задавать такие глупые вопросы и дружно смеяться над ними.

И так просто отобрать у него свою руку, чтобы поправить волосы, а потом взять его руку в свою – руки у него были большие, с сильными пальцами, но такие нежные и ласковые.

И она почему-то ничуть не смутилась, когда в дверь еле слышно постучали.

– Дима во сне плачет, – негромко за дверью сказал дежурный.

– Иду! – откликнулась Даша, и отобрав свои руки у Воложанина пошла за дежурным.

Успокоив мальчика и поправив одеяла и подушки у остальных, она вернулась к Воложанину, и совершенно естественно села вплотную к нему, и прислонясь к нему плечом, по детской еще привычке поджала под себя ногу.

И замерла.

Короткое платьице ее от этого движения поднялось совсем уж до полнейшего безобразия, а коленка ее уперлась в его ногу …

Воложанин не замечая ее заминки взял двумя руками ее руку, подул на нее.

– Так что там случилось, Дашенька?

Нежное пожатие его рук, добрые глаза и мягкая улыбка успокоили Дашу, а обращение «ты» показалось совершенно естественным.

И когда через пару минут она уже рассказывала о своих братьях и сестрах, то ей ничуть не казалось странным, что их руки опять устроились на ее поджатой ноге, даже на внутренней стороне ноги, и лежат много выше колена – а ей почему-то ни капельки не было стыдно, не было страшно и было очень приятно все это.

Прикосновения его рук были такими волнующими и ничуть не страшными …

«И никуда он не лезет, ни за какие места не хватает», – но это уже прошло где-то совсем в стороне от ее сознания.

Только прощаясь у дверей детской спальни и глядя ему вслед Даша поняла, чего ей хотелось все это время – ей хотелось, чтобы он поцеловал ее.

Детская площадка обустраивалась и обустраивалась.

От корпуса к ней протоптали широкую тропинку. Редко кто обходил ее стороной, почти все делали крюк и хоть минутку, как бы не торопились, останавливались полюбоваться ребятишками.

Пологая горка с длинным раскатом уходила за торец 400-го корпуса.

Мальчики катались на санках по двое, и поэтому кому-то не хватало пары он ехал с горы с Дашей, уютно устроившись между ее колен.

Санки раскатывались, вылетали на снег и оба – Даша и ее спутник – с визгом и хохотом летели в снег. Их оттуда доставали общими усилиями и все весело возвращались к горке.

Теперь с Дашей ехал кто-то другой и как-то само собой получалось, что эта негласная очередь соблюдалась очень строго.

Когда Даше на помощь приходили мамы, то всякий порядок нарушался, хотя мамы и не делали особого предпочтения своим сыновьям, а с веселым хохотом летели в сугроб, обнимая чужого мальчика.

Свиридову выделили персональные санки – он в одиночестве промчался по спуску и улетел в сугроб, и его выковыривали оттуда мальчики, Даша и Вера Толоконникова с Валерией Дзюбановской.

– И как это тебя угораздило так в сугроб залететь? Дальше всех улетел!

– Из шапки снег вытряхните, а то замерзнет!

– Толя, я хотела с тобой посоветоваться, можно? Ты не спешишь?

– Давай, советуйся. Ну, все, мальчики, все. Мы с Лерой пойдем, пошушукаемся.

– Приходи к нам кататься!

Ребятишки повезли санки обратно, а Свиридов с Дзюбановской медленно пошли по дорожке.

– Как Олег?

– Хорошо. Делает успехи – плавает, как заправский пловец. Толя … Рыбачков с ним дополнительно гимнастикой занимается. Говорит, что у Олега большие способности … как ты говорил.

– Какие-нибудь проблемы?

– Да как тебе сказать … Вот пару дней с тобой не говорила, и я с трудом на ты разговариваю.

– А ты похорошела.

– Да ну что ты! Правда?

– Правда. И остальные мамы – тоже.

– Это оттого, что наши мальчики с нами.

– Думаю, что не только от этого.

– А что, заметно?

– Ну,