Монологи вагины - Ив Энцлер

Теперь я таких снов не вижу. С тех пор как у меня всё «там» вырезали. Удалили матку, трубы, в общем, всё. Доктор оказался такой шутник. Он сказал мне: «Если штука не в деле, ей нечего делать в теле». Потом я узнала, что это был рак. И все, что по этой части, надо было удалить. В любом случае, кому там что нужно? Ведь так? И вообще, по-моему, это дело слишком переоценивают. Мне и без того есть чем заняться. Я люблю выставки собак. Я продаю антиквариат.

Вы спрашиваете, что бы она надела? Ну и вопрос. Что надела бы? Повесила бы большую табличку «Закрыто в связи с потопом».

Что она сказала бы? Я же вам уже пыталась втолковать. Она вообще не разговаривает. Она же не человек, чтобы говорить. Умолкла давным-давно. Теперь она — это просто такое место. Место, куда не заходят. Закрытое и заколоченное. Под домом. Оно «там». Ну, вы довольны? Вы заставили меня говорить, вытащили это из меня. Вы заставили пожилую женщину говорить о том, что у нее «там». Теперь вам лучше?

(Она отворачивается от меня, потом поворачивается обратно.)

Знаете, ведь вы первый человек, с кем я об этом говорю. И мне как будто стало легче.

В ходе одного судебного процесса о ведьмах в 1593 году некий экзекутор (женатый мужчина), вероятно, впервые для себя обнаружил клитор. Он счел его «соском дьявола» и верным доказательством виновности ведьмы. Это был «маленький кусочек плоти, торчащий как сосок, длиной в полдюйма», и тюремщик «обнаружил его с первого взгляда, хотя он был спрятан, так как находился рядом с таким секретным местом, которое видеть непристойно». Но в конце концов, не желая скрывать столь подозрительный объект, он показал его всем присутствующим. Они не видели раньше ничего подобного. Ведьма была осуждена.

В ходе многих интервью я расспрашивала женщин про менструацию. Их голоса звучали, как нестройный хор, как дикая неистовая песня. Женщины вторили друг другу. Я позволила кровоточащим голосам слиться в один. И утонула в этой крови.

Второй класс. Мне было семь лет. Братец рассуждал о «красных днях календаря». Мне не нравился его смех. Я пошла к маме. «Что такое красный день календаря?» — спросила я. «Это праздник, — ответила мама, смутившись. — Красным цветом в календаре выделяют праздники».

Папа подарил мне открытку: «Моей малышке, которая стала большой».

Я была в ужасе. Мама дала мне толстые прокладки. Использованные я должна была выбрасывать в ведро под раковиной на кухне.

Помню, я была среди последних. Мне было тринадцать.

Мы все с нетерпением их ждали.

Я была очень напугана. Я заворачивала использованные прокладки в грубую оберточную бумагу и прятала в темных углах чердака.

Восьмой класс. Мама сказала: «Вот и хорошо».

Сначала в старших классах у меня появлялось лишь по нескольку бурых капель, а потом уже начались настоящие месячные. В это же время стали расти первые волосы под мышками, но не равномерно: с одной стороны уже были, а с другой нет.

Мне было шестнадцать, и я побаивалась.

Мама дала мне таблетку кодеина. У нас были двухъярусные кровати. Я легла внизу. Мама чувствовала себя неловко.

Однажды я пришла домой поздно и юркнула в кровать, не включая свет. А мама обнаружила использованные прокладки и сунула их между простынями.

Мне было двенадцать, я все еще разгуливала по дому в одних трусиках. Не одеваясь. Посмотрела на лестницу. А там оно.

Я посмотрела вниз и увидела кровь.

Седьмой класс, мама обратила внимание на мое белье и вручила мне прокладки.

Мама была очень ласкова: «Сейчас я дам тебе прокладку».

Семья моей подруги Марсии устроила целый праздник по случаю ее первых месячных. Был торжественный ужин.

Мы все ждали начала месячных. Хотели, чтобы они начались поскорее.

Тринадцать лет. Тампонов еще не было. Нужно было следить за одеждой. Я была бедной негритяночкой. Кровь проступила сзади на платье во время церковной службы. Никто не подал виду, но я чувствовала себя виноватой.

Мне было десять с половиной. Грязно-коричневое пятно на трусах.

Она показала мне, как вставлять тампон. Он вошел только наполовину.

Я считала свои месячные необъяснимым явлением.

Мама велела мне пользоваться прокладками. Сказала: никаких тампонов. Нельзя ничего вставлять в твою сладкую дырочку.

Я натолкала в трусы ваты. Рассказала обо всем маме. Она подарила мне бумажную куклу Элизабет Тейлор.

Пятнадцать лет. Мама сказала: «Поздравляю!» — и залепила мне пощечину. Я так и не знала, хорошо это или плохо.

Мои месячные — как жидкая смесь для кекса, пока он еще не испекся. Говорят, индейские женщины сидели на мхе по пять дней. Хотела бы я быть индианкой.

Мне было пятнадцать, я надеялась, что вот-вот они начнутся. Я была высокой и продолжала расти.

Когда я видела белых девочек с тампонами в спортзале, я думала, что это их так наказали.

Увидела красные капли на розовой плитке и воскликнула: «Да!»

Мама была рада за меня.

Пользовалась тампонами без аппликаторов, мне нравилось проталкивать тампон пальцами.

Мне одиннадцать лет, я надела белые брюки. Сквозь них начала проступать кровь.

Думала, что это — дурной сон.

Я не готова.

У меня болит спина.

Я возбудилась.

Двенадцать лет. Я была счастлива. У подруги была спиритическая доска, мы спросили, когда у нас начнутся месячные, а потом я посмотрела вниз и увидела кровь.

Просто посмотрела вниз — и вот, пожалуйста.

Я женщина.

Я была в восторге.

Уже перестала надеяться, что они начнутся.

Я стала по-другому себя ощущать. Стала молчаливой и взрослой. Идеальная вьетнамская женщина: покладистая и работящая, целомудренная, всегда помалкивает.

Девять с половиной. Я была уверена, что умру от потери крови. Скомкала белье и закинула его в угол. Не хотела беспокоить родителей.

Мама дала мне теплой воды с вином, и я уснула.

Я была в своей спальне в маминой квартире. У меня была коллекция комиксов. Мама сказала: «Тебе сейчас нельзя поднимать коробку с комиксами».

Подружки сказали, что кровь будет течь каждый месяц.

Мама время от времени попадала в психушку. Никак не могла свыкнуться с мыслью, что я взрослею.

«Уважаемая мисс Карлинг, пожалуйста, освободите мою дочь от занятий баскетболом в связи с тем, что она только что достигла половой зрелости».

В лагере мне не разрешили принимать ванну во время месячных. Меня обсыпали антисептиком.

Я боялась, что другие почувствуют запах. Боялась, что они скажут, будто я пахну рыбой.

Меня выворачивало, я не могла есть.

Я была очень голодная.

Иногда они ярко-красные.

Я люблю, когда капли падают в унитаз. Как краска.

Иногда они коричневые, это меня раздражает.

Мне было двенадцать. Мама шлепнула меня и принесла красную хлопковую рубашку. Папа пошел за Сангрией.

Основано на интервью с женщиной, прошедшей курс «Моя вагина»

(Монолог читает женщина с легким британским акцентом)

Моя вагина — это раковина, круглая, розовая, нежная раковина, она открывается и закрывается, закрывается и открывается. Моя вагина — цветок, необычайный тюльпан, с глубокой заостренной чашей, тонким ароматом, нежными, но упругими лепестками.

Я не всегда это знала. Я поняла это на курсах «Моя вагина». Я узнала об этом от женщины, которая ведет семинары: она верит в вагины, видит их истинную суть, помогает женщинам постичь собственные вагины, разглядывая вагины других женщин.

На первом занятии ведущая попросила нас нарисовать наши «уникальные, прекрасные, потрясающие вагины». Именно так она назвала их. Одна беременная женщина нарисовала большой кричащий красный рот, из которого высыпались монетки. Другая женщина, очень худая, нарисовала огромное блюдо с девонширским орнаментом. Я нарисовала огромную черную точку с маленькими волнистыми линиями вокруг. Черная точка символизировала черную дыру в космосе, а волнистые линии обозначали людей, или вещи, или просто атомы, которые в ней теряются. Я всегда считала свою вагину этаким анатомическим пылесосом, случайно всасывающим частицы и предметы из окружающего мира.