Третья сила - Юрий Леж

На обратном пути Воронец не торопился, облегчая задачу своим не желанным, но не назойливым сопровождающим, вышел из троллейбуса за три остановки до нужной и заглянул в огромное, полупустое здание вокзала — старинное, отлично отреставрированное совсем недавно, говорят, красивейшее во всей Европе, не то, что в стране. Но древняя столица давно уже перестала быть основным транспортным узлом великой державы, ныне вокзал все чаще и чаще пребывал в таком вот полупустом состоянии, да и многие из путешественников по собственной, по казенной ли надобности предпочитали более скоростной воздушный транспорт. Заглянув то в один, то в другой киоск, торгующий нехитрой дорожной снедью, газетками с кроссвордами, тоненькими, в мягких обложках книжечками из серии «Почитать в пути», Егор неожиданно для филеров прикупил уже на самом выходе в скромной палаточке три белые, пышные гвоздики, надеясь, что те, кто зачем-то пришел в артистическое агентство, знают его манеру раз-два в неделю баловать самого себя именно белыми цветами. Хотя, конечно, соглядатаи непременно в своем докладе отметят сам факт покупки, но это мало что добавит к его уже имеющемуся портрету.

Вот только уже на самом входе в переулочек, возвращаясь на рабочее место через четверть часа после начала официального обеденного перерыва, когда большинство сотрудников агентства предпочитало выбраться «на волю», заглянуть в какую-нибудь соседскую кафешку или трактирчик, пусть и с кусачими ценами центра города, но с хорошим обслуживанием и неплохой кухней, Егор ощутил, будто разлитое в воздухе напряжение, пусть и не опасное для него лично, но явственное, похожее на детскую игру «замри», как из последних сил держишься в какой-нибудь нелепой, забавной позе, стараясь выиграть это маленькое сражение с самим собой и приятелем, который подал такую команду. Впрочем, внешне напряжение, ощущаемое Воронцом, никак не проявлялось, разве что вместо Оксаны, видимо, отошедшей на обед, за стойкой бюро располагался серьезный, какой-то излишне сосредоточенный, прям-таки углубленный в себя, тайповец. Он-то и обратился к Егору:

— Пройдите, пожалуйста, в смотровую, вас там ждут…

И деловито вышел из-за стойки, будто намереваясь сопроводить плановика в самую большую комнату агентства, в которой обычно устраивали просмотры актеров и актрис, или общие для всех сотрудников мероприятия: празднование дней ангела, государственных и церковных знаменательных дат.

«Спрашивать: кто и зачем — бессмысленно, — мелькнула у Егора мимолетная мысль. — Надо было бы — сказали бы, а так — иди и жди сюрприза…»

— Я вот только цветочки поставлю в воду, и сразу же… — миролюбиво продемонстрировал тайповцу букет плановик.

— Я помогу, — отозвался тот, ловко перехватывая из рук Воронца гвоздики.

— Ну, что же… — послушно кивнул Егор.

В смотровой было пустынно и тихо. Невысокая, маленькая сцена с небольшим подиумом, выступающим на десяток шагов, была освещена парочкой дежурных ламп, а дальний угол, в котором примостилась тройка канцелярских столов и полдесятка стульев, скрывала тень. Там, в тени, невнятно поблескивало нечто синевато-серебристое, бесформенное, больше похожее на балахон…

— Проходи, садись, — резко, гортанно, совсем не по-человечески прозвучало из-за стола.

И Егор, сам того от себя не ожидая, успокоился, расслабился, будто увидел в комнате, за столом, именно того, кого и ожидал.

— Ну и ну-у-у… — покачав головой, как бы в удивлении, протянул Воронец. — Мир тебе, Ведущий. Кланяться не буду, не приучен, ты уж не обессудь…

Егор быстро прошел десяток шагов, отделяющих его от стола, за которым сидело ожидавшее его существо, прихватил по ходу движения стул, демонстративно установил его напротив канцелярской мебели и уселся бесцеремонно, откинувшись на спинку и не обращая внимания на то, что длинные полы плаща подметают занесенную сюда с улицы осеннюю пыль и грязь. Все это было проделано на той тонкой грани, что отделяет хамство от непосредственности, наглость от уверенности в себе.

И, кажется, его визави это понял. Хотя в выпуклых, желтовато-бурых с огромными бездонными зрачками глазах ничего и не отразилось. И выражение его лица, если можно назвать лицом застывшую зеленоватую маску с тонкими губами, едва заметным носом и лишенную напрочь ушей, обрамленную плотно прилегающей к коже тканью серебристо-синего оттенка, не изменилось.

— Напрасно утрируешь, — сказал в ответ Ведущий, делая то приветственный, то ли запоздало разрешающий садиться жест тонкокостной изящной и очень длиннопалой кистью левой руки. — Мое наименование — всего лишь обозначение должности, если судить по людским меркам. И вежливость наша отличается от человеческого чинопочитания и подобострастия…

— Ладно-ладно, — с нарочитой небрежностью отмахнулся Егор, отмечая про себя, с какой легкостью выговаривает его собеседник такие сложные не только для понимания, но и для его голосовых связок слова. — Так что же привело сюда Величайшего из ныне живущих? Какой такой неразрешимый без жалкого человеческого разума вопрос заставил его предпринять длительное и опасное для здоровья путешествие в холодные и безводные страны?

— Мы никогда не относились так к людям, — спокойный тоном, но все тем же нечеловеческим голосом возразил Ведущий, будто бы не понимая иронии и легкой издевки Воронца. — Ваш разум равноценен нашему. И никакой опасности в таком костюме я не подвергаюсь…

Странный гость коснулся кончиками зеленоватых пальцев своей груди, будто указывая на серебристо-синеватый комбинезон, плотно охватывающий кожу вокруг остающихся открытыми запястий и лица. Ног его из-под стола видно не было, но Егор знал, что там, внизу, защитный комбинезон заканчивается разлапистыми, жесткими сапогами, больше похожими на ласты.

— В этом костюме я могу больше десяти дней пребывать на открытом воздухе, — продолжил Ведущий, будто зачитывая техническое описание. — При перепаде температур от плюс сорока до минус сорока… при больших температурах — на меньший срок…

— Думаю, что все-таки ты появился здесь не для того, чтобы похвастаться своим новым костюмом? — не удержался и снова съехидничал Егор.

— Нет! У меня есть к тебе разговор, — то ли сдерживаясь из последних сил, то ли в самом деле не понимая ехидства и иронии плановика, сказал Ведущий, многозначительно поднимая левую руку вверх, будто сигнализируя о чем-то важном. — У всего нашего народа есть к тебе взаимовыгодное поручение.

Насторожившийся с первой же секунды встречи и старательно прикрывающий свою настороженность под маской иронии Воронец в этот момент немного растерялся от такого неожиданного откровения. Еще никогда в истории взаимоотношения двух рас, двух совершенно различных разумов, амфибии так открыто и незатейливо не признавались, что без человека не могут решить свои, а может быть, и не только свои, проблемы. До сих пор, уже не одно, не два столетия, всё было иначе, и люди, особенно обитавшие поблизости с земноводными, очень часто обращались к стоящим на более высокой ступени развития существам с теми или иными просьбами о помощи.